— Все просто, надо только правильно подойти к делу. У этих семерых есть нечто общее: все они время от времени появляются в ООН. Если это здание рухнет и погребет под собой несколько сотен человек, в том числе и личностей всемирного значения, куда более именитых, чем любая из моих жертв, гибель этой семерки пройдет практически незамеченной.
Слава Богу, в машине было темно: я уверен, что мои истинные чувства хотя бы на миг, но все же отразились на лице, чтобы коварно убить за деньги семь человек, Тайрон Тен Эйк был готов, не моргнув глазом, угробить несколько сотен мужчин и женщин, не сделавших ему ничего плохого или хорошего, не одаривших, но и не обобравших его. Простых статистов на сцене его зловещих замыслов.
К счастью, он нарушил молчание и вывел меня из задумчивости, сказав:
— А если, в придачу ко всему прочему, взрыв окажется делом рук сборной команды американских безумцев от политики, подозрение никогда не падет на моих нанимателей.
Тен Эйк повернулся ко мне и горделиво спросил:
— Как вам это нравится?
— Это… очень изобретательно.
— Изобретательность — залог успеха в любом деле, — сказал Тен Эйк, и голос его задрожал от напряжения.
— Но вы говорили, что здание ООН должно быть набито битком, и поэтому хотели взорвать Сенат. Зачем же похищать вашего отца?
— Видите ли, — ответил он, — сложность в том, что три из семи моих жертв бывают в ООН лишь изредка. И чтобы они приехали туда, нужны особые обстоятельства. — Тен Эйк кивнул с довольным видом. — Вот мы и создадим эти особые обстоятельства.
Я сжал кулаки и принялся грызть костяшки пальцев.
25
Мы проскочили Тарритаун без единой остановки. Машин почти не было, а все светофоры при нашем приближении загорались зелеными огоньками, будто местные власти особым постановлением дали нам преимущественное право проезда. Ну часто ли такое случается?
Когда мы выехали из города, я угрюмо забился в угол и опять занялся самоедством. Если не удастся выпрыгнуть из машины (а я не мог этого сделать на скорости сорок и даже тридцать миль в час), как быть тогда? Одна надежда на то, что Анджелы нет в поместье. Я знал ее непоседливый нрав, знал, что она еле–еле уживается с отцом (хотя, конечно, относится к старику лучше, чем Тайрон), и не исключал, что Анджела сейчас может быть где–нибудь еще.
Такое маловероятно, но возможно.
Внезапно машина по какой–то неведомой причине замедлила ход. Мы ехали среди холмов по двухрядному шоссе севернее Тарритауна, которое вело в поместье Тен Эйка. Но до поворота оставалось еще около мили. Тем не менее Тайрон Тен Эйк сбросил скорость, съехал на обочину и остановил машину.
Я взялся за ручку дверцы, но в тот же миг увидел грузовик и горстку людей рядом с ним. Мы прибыли на место встречи с Корпусом освободителей Евразии.
Как только машина остановилась, Тен Эйк погасил фары. Спустя несколько секунд к моей дверце приблизился Сунь и сказал, обращаясь к Тен Эйку:
— Все готово.
— Хорошо, — ответил Тен Эйк. — Не забудьте перерезать телефонный провод, как войдете.
— Ладно. Вы уверены, что там вооруженная охрана? У ворот никого не видно.
— Он параноик, — сказал Тен Эйк, — и не может жить без охранников, но они в доме, рядом с ним. Человек шесть, если не больше.
— Мы их захватим, — пообещал Сунь.
— Хорошо. Потом посигналите фонариком.
— Есть. До встречи.
Мы тронулись с места, по–прежнему с потушенными фарами, и я мельком увидел, как освободители Евразии карабкаются в кузов грузовика. Это был большой тягач. Они могли спрятать там что угодно, хоть танк.
А впрочем, на кой им танк?
Тен Эйк включил фары, едва мы выехали на асфальт. И он, и я молчали. Теперь Тен Эйк прямо–таки источал напряженность, будто радиоволны. Преодолев примерно полмили, мы свернули налево и поехали вверх по крутому склону холма. Дорога петляла. Поднимались мы довольно долго и наконец оказались на голой вершине, или кряже, где дорога превращалась в грязный извилистый проселок. Тен Эйк остановил машину, выключил фары и произнес ровным металлическим голосом:
— Идите взгляните.
Судя по всему, Лобо совершенно не интересовало то, что должно было произойти. Он остался в машине (я и забыл о нем, потому что Лобо как взгромоздился на заднее сиденье, так и сидел там, не издавая ни звука), а мы с Тен Эйком подошли к краю утеса. Впрочем, это был скорее не утес, а очень крутой склон, на котором тут и там росли хилые деревья. Тен Эйк указал на какую–то извилистую полосу внизу и произнес все тем же безликим голосом:
— Это Гудзон. А вон дом. Видите огни?
— Вижу.
Далеко внизу и чуть левее, будто частица игрушечной железной дороги, лежала фамильная вотчина Тен Эйков. Извилистая подъездная дорожка, извилистая река, а между ними — особняк, сияющий всеми окнами. Вдоль дорожки медленно ползли огоньки: фары грузовика.
Тен Эйк стоял неподвижно, словно каменный истукан, и глаза его поблескивали, как черные льдинки. Казалось, он все еще гудит от напряжения, будто динамо–машина при малой нагрузке. Он весь скукожился, ушел в себя, внимание его было сосредоточено на намеченной цели. Сейчас для него в целом свете существовали только этот дом внизу и этот грузовик.
Фары приблизились настолько, что их сияние смешалось со светом, лившимся из окон дома, и теперь я видел весь грузовик целиком — и кабину, и прицеп. Несколько человек спрыгнули на землю через задний борт, к ним приблизились две маленькие фигурки, выскользнувшие из парадной двери дома, и послышались приглушенные расстоянием выстрелы. Две маленькие фигурки упали как подкошенные.
Из грузовика хлынуло полчище освободителей Евразии; они рассыпались веером и окружили дом. Несколько человек, должно быть, возглавляемых Сунем, ворвались в особняк через парадную дверь.
Они найдут Анджелу. Убивать на месте ни ее, ни старика не станут, но покажут их Тен Эйку, и тогда он прирежет меня, как цыпленка.
Как же близко к краю обрыва он стоял! И был настолько увлечен, что напрочь забыл и о том, где стоит, и обо мне. Это было бы так просто, так просто. Тайрон Тен Эйк утратил всякую бдительность. Едва ли не впервые в жизни. Зайти к нему в тыл, резко выбросить вперед руки…
Снизу опять донеслась пальба. Потом звон бьющегося стекла. Кто–то или выпрыгнул, или был выброшен из окна второго этажа. Этот человек упал на грузовик, перевернулся и вскочил на ноги. Судя по вспышкам, в руке у него был пистолет, и он вел огонь по окну, из которого только что вылетел. Очевидно, в него тоже стреляли: внезапно человек рухнул навзничь и скатился с крыши кузова, будто сметенный невидимой рукой.
Это было так просто, так просто… И так необходимо. Тен Эйк повсюду сеял разрушение, разбрасывал смерть вдаль и вширь. Существуют же носители заразных болезней. А Тен Эйк разносил по свету микробы разора и погрома. И его надо было остановить. Перед моим мысленным взором вдруг засияла вспышка взрыва, уничтожившего домик миссис Бодкин. Вот же он, мой шанс. Только и надо, что малость подтолкнуть. Ну самую, самую малость.
Кажется, стрельба прекратилась. В двух или трех окнах погас свет, но в остальном все осталось по–прежнему. Дом погрузился в мучительное безмолвие.
Столкнув вниз Тен Эйка, я мог ускользнуть в темноте от Лобо и убежать в лес. Лобо был огромен и могуч, но зато туп. Мне надо было только решиться, только сделать один шаг, зайти сзади, вытянув перед собой руки, и подтолкнуть…
Из парадной двери вышел человек, поднял руку, и мы увидели вспышки света — одну, вторую, третью. Лоб Тен Эйка покрылся мелкой испариной. Он повернулся ко мне и сказал:
— Едем вниз.
Он говорил с придыханием, будто поднимался на холм не в машине, а бегом.
Я заморгал, внезапно вернувшись к действительности. Воспоминание о моих недавних помыслах повергло меня в жуткое оцепенение. Господи! Неужели Тен Эйк заразил и меня? Ведь я же пацифист, пацифист. Но тем не менее только что обдумывал, как бы половчее угробить человека. Совершить убийство.