Читать интересную книгу Леонардо да Винчи - Алексей Гастев

81

Сделай прежде всего дым артиллерийских орудий, смешанный в воздухе с пылью, поднятой движением лошадей и сражающихся. Сделай красноватые лица, облик и вооружение аркебузьеров, и пусть эта краснота чем больше отдаляется от своей причины, тем больше теряется.

Размеры случающегося кровопролития не отвечают другой раз его важности – деревенская драка или раздор между родственниками бывают настолько жестоки, что не уступят военным действиям, как они проходили в те времена в Италии. Что касается послужившей сюжетом порученной Леонардо живописи в зале Совета в палаццо Веккио, битвы при Ангиари, которая произошла летом 1440 года между соединенными войсками Флоренции и римского папы и миланцами, тогда в упорнейшей четырехчасовой схватке погиб один человек, и не от ранения, но свалился с лошади и был растоптан. Присоветовавший магистратам этот сюжет и находивший битву при Ангиари наиболее достойной изображения, Никколо Макьявелли в своей «Истории Флоренции» говорит, что его удивляет, как у столь плохо организованного войска хватило доблести для победы и враг оказался до того трусливым, что дал себя одолеть. «История» еще не была написана, и Леонардо пользовался сведениями, переданными ему устно секретарем Десяти, а уж как он их подавал, можно только предполагать. Но если кто хорошо приспособился на малой модели изучать, а после представить в полную величину какое-нибудь явление, тому человеку нетрудно будет преобразовать и умножить в воображении несколько затрещин и кровоподтеков в широкую картину сражения, где, с одной стороны, в числе капитанов командовал знаменитый Микелотто Аттендоло, родственник и ученик Франческо Сфорца, а с другой – знаменитый не меньше Никколо Пиччинино.

Удачно избегая несчастия на поле брани, итальянцы с охотой занимали себя зрелищем воображаемой гибели во всех ее видах. Так, в Папской зале Санта Мария Новелла, где Леонардо предоставили место изготовить картон, десятилетием позже, запершись, чтобы никто ранее полной готовности не увидел его работу, Пьеро ди Козимо выстроил колесницу для знаменитого триумфа Смерти. Колесница была громаднейшая, и на ней помещалось гробов как на порядочном кладбище, и в ходе процессии из них выходили покойники и пели приглушенными голосами, наводя страх и ужас; все это было придумано и выполнено с большим остроумием и совершенством. Остается добавить, что Зеленый двор, Киостро верде, церкви Санта Мария Новелла живописец Паоло Учелло, обладавший умением придавать вещам страшный вид, украсил фресками на сюжеты, взятые из истории знаменитого сорокадневного наводнения, называемого обычно всемирным потопом.

Будто бы нарочно показывая, что Флоренция не только умеет расточать редкостные таланты, но и, вынуждая к соперничеству, их воодушевляет, магистраты одновременно с заказом для Леонардо другую половину стены залы Большого совета – тогда величайшего в целой Европе помещения – поручили расписать Микеланджело Буонарроти на сюжет по его выбору, только с условием, чтобы он был из первой Пизанской войны, случившейся в XIV веке. Озабоченный соревнованием и желая наказать мнимое высокомерие Леонардо, не унижавшегося до соображений мелочного тщеславия, Микеланджело против обыкновения не сетовал монахам госпиталя цеха красильщиков шерсти, у которых расположился работать, на всевозможные вымышленные препятствия и неудобства, но торопился изо всех сил.

Если поступки говорят о человеке больше и правильней слов, а произведения – лучше всяких поступков, то сварливость характера и бесцеремонная придирчивость по пустякам превращаются в произведениях Микеланджело в какую-то благородную горечь и скорбь, а нелепая заносчивость перед иностранцами – в патриотизм и всевозможные гражданские доблести. Соблюдая предложенные ему условия, Микеланджело для своей композиции остановился на произошедшей в 1364 году битве при Кашине50 – это городок на берегу Арно, в двадцати лье от Пизы. Трактуя свою тему с большим остроумием и выдумкой, он решил показать не самую битву, но готовность солдат сражаться, подвергаясь опасности, что должно было вызвать наибольшее сочувствие у зрителей. Очевидцы рассказывают, что тревога застала солдат в жаркий день купающимися в реке; и вот, как это изображено на картоне, они торопливо одеваются, застегивают латы и спешат взяться за оружие; причем каждый их жест в точном соответствии со словами Леонардо в «Трактате о живописи» не только свидетельствует об умении и наблюдательности мастера, но, как выражается автор трактата, побуждает зрителя к тому самому действию, ради которого данный исторический сюжет изображен, а именно к защите дорогого и единственного отечества.

Микеланджело придумал, выполнил и совершенно закончил картон в течение недолгого времени, которое пробыл во Флоренции, когда бежал из Рима, поссорившись с папой Юлием, не уступавшим ему причудливостью характера и внезапностью вспышек ярости. Спустя три месяца первосвященник вытребовал его обратно, и он возвратился к престолу, совсем уже было собравшись к султану в Константинополь, где его бы лучше ценили.

Леонардо, приступив к работе прежде своего соперника, тогда успел приготовить только среднюю часть композиции, оказавшейся настолько совершенной и годной к исполнению в живописи, что, обдумав все дело, магистраты решили, не задерживаясь, совместить в Папской зале оба картона, чтобы их посмотрело наибольшое число граждан и, пользуясь возможностью свободно высказываться, они бы обсудили эти выдающиеся, произведения.

Среднюю часть картона Леонардо, выставленную тогда на несколько дней в Папской зале Санта Мария Новелла, правильно будет называть «Битвой за знамя» или, по месту действия, «Битвой на мосту», так как главное дело и наиболее ожесточенная схватка происходила на мосту через Тибр, близко к его истокам, представляющим собой малую речку. Авангард флорентийцев, которыми командовал Микелотто Аттендоло, брат кондотьера и впоследствии герцога Франческо Сфорца, сталкивался с авангардом миланцев – этими предводительствовал Никколо Пиччинино. тогда знаменитейший военачальник. Благодаря этой репутации Никколо удалось близко к месту сражения набрать еще две тысячи войска из местных жителей, которые последовали за ним, надеясь на богатую добычу, однако, замечает Макьявелли, сами превратились в добычу после несчастного для миланцев исхода. Покуда же они представлены передвигающимися в отдалении, дожидаясь необходимости выступить, тогда как на мосту через Тибр, как бы в ревущем, крутящемся облаке, заранее решается битва при Ангиари.

Можно будет видеть на земле животных, которые всегда будут сражаться друг с другом с величайшим уроном и часто смертью с той и другой стороны. Они не будут знать предела своей злобе; для жестоких членов их тела падет на землю большая часть деревьев великих лесов вселенной, и когда они насытятся, то пищей для их желаний станет причинение смерти, и страданий, и мучений, и безумия всякому живому существу.

Pazzia bestialissima – зверское безумие, так называет Леонардо войну. Следует отдать должное пониманию магистратами Синьории достоинств рисунка и композиции, если обескураживающая и прямо издевательская трактовка события, являющегося для флорентийцев предметом гордости, их не возмутила, и они только беспокоились, чтобы Леонардо внезапно не удалился, оставив работу на половине или меньше того, чему в его деятельности достаточно примеров.

При том, что произведение Леонардо не отвечало цели воодушевления граждан к защите отечества, а действия, к которым оно побуждает зрителя, скорее отвратительны, чем заслуживают подражания, многие тонко понимающие люди приходили в восторг от картона – точно так спустя время они восхищались приготовленной к «Триумфу смерти» колесницей Пьеро ди Козимо с ее поющими мертвецами. Относительно этого Вазари правильно замечает: «Подобно тому как в некоторых кушаньях люди смакуют иногда горькие приправы, так в развлечениях подобного рода им по вкусу страшные вещи, если они сделаны с толком и искусно. То же самое мы испытываем при исполнении трагедий». Сюда надо прибавить, что определение ужасный, ужасное тогда стало часто применяться в поощрительном смысле. как похвала, будто бы в области миловидного и добродетельного тропы оказались исхожены и люди сообразили отыскивать источник удовольствия в переживании страха. Но не следует это полностью относить к странностям вкуса или к нравственной порче, как и приписывать Леонардо какое-то ложное миролюбие, что было бы неправильно, если иметь в виду его обширную деятельность по усовершенствованию орудий войны. Скорее тут более отважный и прямой взгляд на вещи – отрицание ханжества и всяческого притворства, когда закрывают глаза, не желая что-нибудь видеть и воображая, что тем самым нежелательное уничтожается.