После Вислы был перейден и Буг. Позже, когда начались военные действия и главнокомандующий Дибич пригласил великого князя принять в них участие, тот при виде русской кавалерии, отброшенной польскими уланами, не мог удержаться, захлопал в ладоши и воскликнул: «Браво, дети мои! Польские солдаты — первые солдаты в мире». Он так радовался неудачам Дибича, напевая под его окнами «Еще Польска не сгинела», что фельдмаршал попросил императора отозвать великого князя. Тем не менее Константин был поражен в самое сердце тем, что он называл «неблагодарностью» поляков. В таком душевном состоянии он легко стал жертвой холеры, которая сопутствовала русской армии. На пути в Петербург он должен был остановиться в Витебске, где и скончался 27 июня 1831 года. Его последние слова, обращенные к княгине Лович, были: «Скажи императору, что, умирая, я заклинаю его простить поляков».
Польское правительство. 4 декабря 1830 года временное правительство окончательно сформировалось из семи членов[112], среди которых преобладал белый элемент. Любецкий и Хлопицкий были также белые. В итоге красные упустили дело из рук, но наблюдали за правительством через посредство своего Патриотического клуба. Хлопицкий отделался от Высоцкого, отправив его в полк капитаном, и от Заливского, поручив ему организовать восстание па границе Курляндии и Литвы. Подпрапорщики, которых Хлопицкий сначала хотел предать военному суду, образовали совместно со студентами «легион чести», б декабря Хлопицкий, произведя смотр войскам, на который оп явился в своем мундире времени наполеоновских войн, совершил нечто вроде государственного переворота. Он вошел в зал совета, поставил в вину советникам их пустые разглагольствования, насилия клубов, недисциплинированность армии, объявил совет распущенным и собственной властью провозгласил себя диктатором. Хлопицкий был в то время очень популярен и среди красных и среди белых, ибо первые воображали, что он поведет беспощадную войну, а вторые верили, что он добьется примирения Польши с ее королем. Он постарался успокоить Австрию и Пруссию, обязавшись уважать их границы. Любецкого и Взерского он послал в Петербург для переговоров. Если не считать требования «восьми воеводств», данные им инструкции были довольно разумны: депутаты должны были ходатайствовать перед королем о соблюдении конституции, о свободе и гласности заседаний сейма, о вотировании налогов палатами и об охране королевства исключительно польскими войсками.
Переговоры в Петербурге; воззвание к Европе. Чего можно было ожидать от Николая? 15 декабря, после парада, он объявил своим войскам о «преступлении» поляков, прибавив, однако: «Когда вы выступите против поляков, не забывайте, что вы — братья одной крови». Он выказал величайшую холодность Бургоэну, французскому поверенному в делах, и отдал приказ Дибичу о мобилизации русской армии. 17 декабря он обратился к полякам с воззванием, в котором клеймил «гнусное посягательство» 29 ноября; требовал, чтобы они послушались «отеческих советов» и «повелений своего короля», приглашая польскую армию следовать примеру «храброго конно-егерского полка».
Когда эти факты стали известны в Варшаве, они возбудили сильное раздражение в клубах. Адам Чарторыйский счел своим долгом стать во главе депутации только что созванного сейма и потребовал объяснений у Хлопицкого. Последний высокомерно отказал, заявив, что намерен «управлять именем конституционного короля». Оскорбленный сейм отнял диктатуру у Хлопицкого, затем, ввиду протестов народа и армии, возвратил ее, но назначил ему в качестве помощников двух комиссаров. Зато Хлопицкий добился приостановки заседаний сейма.
В Петербурге Любецкий и Взерский были приняты сначала канцлером Нессельроде, который высмеял столь неразумное в данный момент требование «восьми воеводств». Когда депутаты были допущены к императору, он повторил им то, что говорилось в воззвании от 17 декабря. Его манифест к русскому народу от 24 декабря, в котором он клеймил подданных, «осмелившихся диктовать условия своему законному государю», окончательно лишил депутатов всякой надежды.
Оставалась Европа, к которой варшавский сейм и обратился, ссылаясь на трактаты 1815 года. Но Николай договорами о взаимной гарантии уже обеспечил себе соучастие Австрии и Пруссии. Англия, которой управлял тогда Пальмерстон, не была расположена ссориться с Россией из-за таких неважных клиентов своей торговли, какими были поляки. Во Франции мнения разделились. Передовая партия ссылалась на двадцатилетнее братство по оружию, на славную память Домбровского и Понятовского, на необходимость в интересах Европы не дать погибнуть свободной нации. Партия, которая в французских национальных интересах надеялась остановить революцию во Франции и в Европе, стала у власти 13 марта 1831 года в лице Казимира Перье. Тогда Николай, отказавшись на время от высокомерного предубеждения против Июльской монархии, послал верительные грамоты Поццо ди Борго, своему послу в Париже, и дал понять, что ему будет приятно снова видеть послом в Петербурге графа де Мортемара. Последний получил инструкцию: в тех случаях, когда речь будет идти о Польше, руководствоваться исключительно текстом трактатов 1815 года.
Низложение Николая. Перед Польшей вставал тот же вопрос, что и перед Францией: желательно ли остановить революцию, ограничившись отстаиванием конституции, или же довести ее до крайности, т. е. броситься в войну сначала с Россией, а потом с Австрией и Пруссией? В Варшаве не могло образоваться, как то было в 1830 году в Париже, умеренное правительство. Партия действия, находившаяся в сношениях с Лафитом и с франко-польским комитетом в Париже, насчитывала в сейме две трети голосов.
Когда были получены первые известия о неудаче переговоров в Петербурге, сейм возобновил свои заседания. Хлопицкий нарисовал мрачную картину общего положения Европы; он видел спасение только в примирении с Николаем: «Он — ваш король, вы ему присягали». Сейм отнял диктатуру у Хлопицкого и хотел оставить ему командование армией, но Хлопицкий ответил, что намерен служить только простым солдатом. 20 января 1831 года командование было поручено князю Рад-зивиллу, человеку престарелому и не имевшему никакого военного опыта. Затем депутат Роман Солтык предложил объявить Николая и его наследников лишенными польского престола и освободить от присяги на верность не только поляков в королевстве, но и их «братьев» в восьми воеводствах.
Сверх того, он предложил объявить войну Австрии и Пруссии и не складывать оружия до победы или до полной гибели. Солтык смешивал, без сомнения, варшавский сейм с французским Национальным конвентом 1793 года. Чрезмерность этих предложений на первых порах испугала собрание. Но 25 января 1831 года, когда приехал Взерский и подтвердил, что Николай дарует полякам лишь одно прощение, послышались крики ярости; в одну минуту был составлен и единогласно принят членами сейма, начиная с председателя сената Чарторыйского, акт о низложении.
Этим актом сейм лишил себя всякого права ссылаться перед Европой на текст венских трактатов. Мортемар, проезжавший через Польшу, встретил в лесу эмиссаров польского правительства, рассказавших о намерении сейма вотировать низложение. Мортемар предупредил, что па его помощь они могут рассчитывать только в случае примирения польской нации с королем. Когда по приезде Мортемара в Петербург весть о низложении подтвердилась, его роль должна была ограничиться простыми разговорами с царскими министрами. Поляки поставили себя вне европейского международного права. Им оставалось только испытать счастье своего оружия.
Военные силы Польши. На другой день после ноябрьского восстания 1830 года польская армия состояла из 23 800 пехотинцев, 6800 кавалеристов при 108 артиллерийских орудиях. Правительство развило необыкновенную деятельность: оно призвало старослужащих, объявило набор рекрутов, зачисляло в полки поляков, перебегавших из австрийских, прусских и русских земель, поощряло образование вольных партизанских кавалерийских отрядов, равно как и отрядов косинъе-ров, которые после первых побед должны были обменять свои косы на ружья, захваченные у неприятеля. В марте 1831 года польская армия имела в наличии 57 924 человека пехоты, 18 272 регулярной кавалерии, 3000 волонтеров — всего 79 000 человек с 158 орудиями. В сентябре общая цифра, сильно уменьшившаяся после первых боев, поднялась до 80 821 человек. Это был максимум того, что могло выставить государство, имевшее 4 миллиона жителей, в борьбе против империи с шестидесятимиллионным населением.
Русские с самого начала могли выставить в поле 86 000 человек пехоты, 28 000 человек кавалерии, в общем 114 000 солдат при 356 орудиях, не считая гарнизонов и крепостной артиллерии. Несмотря на первые неудачи, у них в июле 1831 года имелось налицо более 86 000 человек. То был момент, когда обе враждебные армии почти сравнялись численно. И, однако, все то, что осталось от польской армии, сформированной Наполеоном и великим князем, растворилось в массе рекрутов, правда храбрых, но не прошедших военной подготовки, тогда как русские имели под знаменами почти исключительно испытанные войска. Помимо того, в продолжение всей войны русские сохраняли двойное превосходство в кавалерии и тройное в артиллерии. Наконец, ни один из польских главнокомандующих не мог сравниться как стратег если не с Дибичем, то, во всяком случае, с Паскевичем, нанесшим последний удар польскому делу.