подмалевки, исполненные густо насыщенной кистью в чистом красном тоне, который призван был наметить полутон, либо белилами. Той же кистью, окуная ее то в красную, то в черную, то в желтую краску, он вырабатывал рельеф освещенных частей. С этим же великим умением при помощи всего лишь четырех цветов вызывал он из небытия обещание прекрасной фигуры… Он покрывал затем эти остовы, представляющие своеобразный экстракт из всего наиболее существенного, живым телом, дорабатывал его посредством ряда повторных мазков до такого состояния, что казалось: ему не хватало только дыхания… Последние ретуши он наводил легкими ударами пальцев, сглаживая переходы от ярчайших бликов к полутонам, и втирал один тон в другой. Иногда тем же пальцем он наносил густую тень в какой-либо угол, чтобы усилить это место, либо же лессировал [1] красным тоном, точно каплями крови, для оживления живописной поверхности… К концу он поистине писал больше пальцами, нежели кистью».
[1 Лессировать - наносить тонкий слой прозрачной краски, через который просвечивают нижние непрозрачные слои.]
Тициан. Св. Себастьян. Около 1570 г.
И вот перед нами сам этот художник, овладевший стихией цвета, окончательно преодолевший главенствующую роль очертаний и тем открывший новую страницу в истории живописи. Художник, давший миру самое радостное, торжественно-праздничное искусство, художник, которого не могли омрачить ни закат гуманизма, ни дума о смерти даже в самые старческие годы. Величав, покоен и строг он на последнем автопортрете (Мадрид, Прадо). Мудрость, полная искушенность и сознание своей творческой мощи дышат в этом гордом лице с орлиным носом, высоким лбом и взглядом, одухотворенным и проницательным. Черты Тициана вылеплены из пламенеющих тициановских красок, в контрасте с черным одеянием они выступают на полотне как вечный памятник знаменосцу великого искусства, памятник, созданный им самим во славу этого искусства.
Две картины
Венецианская живопись прекрасно представлена в Эрмитаже, так что даже в самые хмурые погодные дни некоторые залы нашего знаменитого музея как бы озарены солнечным небом Венеции, его пламенной, пурпуром и золотом напоенной синевой [1].
[1 Кроме самых великих, в Эрмитаже также представлены многие другие выдающиеся венецианские живописцы: Чима де Конельяно, Себастьяно дель Пьомбо, Парис, Бордоне, Пальма Старший, Пальма Младший, члены семьи Бассано; живописцы так называемой «терраферы» («твердой земли» - венецианских владений на примыкающей к лагуне части Италии): Лоренцо, Лотто, Моретто, Морони. Особенно много венецианских портретов.
Богато представлено в Эрмитаже знаменитое венецианское стекло.
В Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве - несколько превосходных образцов венецианской живописи.]
Мы уже любовались в них великими творениями Тициана и Джорджоне. Посмотрим теперь на две замечательные картины, чье точное авторство в данном случае несущественно: на «Мужской портрет», датированный 1512 г. и считающийся работой Доменико Манчини, художника, о котором мы знаем очень мало, и на большую композицию «Юпитер и Ио» школы Тициана.
Первая напоминает портретные образы Джорджоне.
Красивый юноша глядит на нас вдумчиво и уверенно. Открытое, ясное лицо, с правильными волевыми чертами, роскошные кудри, изящный берет, богатый патрицианский наряд. За ним в нише - статуя античной богини: он влюблен в классическую красоту; в руках его небольшая книга: быть может, сборник стихов о любимой, быть может, раздумья философа. А за величественно-торжественной колоннадой - лирический пейзаж с высокой колокольней. Все это написано художником с увлечением, в звучных и глубоких венецианских тонах, и от всей картины веет теплом и молодостью.
Тициан. Автопортрет. 1560-е гг. Фрагмент.
Этот юноша много знает, но хочет знать еще больше, он нашел свое место в мире, но он желает еще полнее утвердить свою личность: он верит в свои силы, верит в великое назначение человека.
Вы хотите себе представить юного итальянского гуманиста, юного венецианского вельможу, залюбовавшегося красотой своего города и эту красоту пожелавшего распространить на весь мир? Он здесь, перед вами, на картине, живой представитель того вдохновенного поколения, которое, пробудившись от долгого сна средневековья с его смутными грезами, вновь открыло зримую, осязаемую красоту мира и на миг радостно осознало себя его властелином. Блаженная молодость!
А вот и красота мира, все равно: реальная или воображаемая, как понимало ее это поколение.
Сюжет картины заимствован из Овидиевых «Метаморфоз»: Юпитер и его возлюбленная Ио встревожены появлением в облаках ревнивой Юноны, супруги повелителя Олимпа. Но дело не в их фигурах, как бы изящно они ни были написаны. Перед нами произведения чисто пейзажной живописи, в котором человеческие фигуры - всего лишь подробность.
Манчини.
Мужской портрет.
Царственно роскошный пейзаж, насыщенный утренней свежестью. И кажется нам, что мы слышим плеск серебристых струй в водопаде, радуемся сиянию зари, юному трепету, которым охвачена здесь вся природа.
Подлинно прекрасное видение мира… Бодрящее, наполняющее душу восторгом. Сколько света и сколько блеска в воздухе и в листве! Великое наследие Венеции.
Веронезе
Вторая половина XVI в. Республиканская форма правления сохранилась в Италии только в Венеции. Но Венеция уже не мощная держава: «…образование больших (уже не феодальных) монархий… само по себе положило конец Венеции, как и ганзейским городам», - пишет К. Маркс [1]. Однако, даже утратив свое былое значение, Венеция остается в Италии последним очагом гуманизма, и искусство ее в эти десятилетия - это все еще великое искусство золотого века.
[1 Маркс К. Хронологические выписки. - Архив Маркса и Энгельса, т. VII. М., 1940, с. 128.]
Мы находим у Бернсона блестящие по точности и образности объяснения этого процесса:
«…Венецию, хотя и униженную… и пострадавшую от открытия морского пути в Индию, не раздавила пята испанской пехоты, как остальную Италию, и она не настолько лишилась доходов, чтобы не скопить в своих сундуках некоторый запас золота. Жизнь стала более трезвой и суровой, но все же она была достаточно хороша… И если дух Возрождения медленно проникал в Венецию, то еще медленнее он покидал ее. И блестящая венецианская живопись… продолжала хранить ему верность; хранить даже тогда, когда в остальной Италии искусство встало на службу лицемерной церкви, вступившей в мощный союз с испанской монархией; даже тогда, когда прекрасные итальянские юноши, запечатленные в портретах в начале столетия, преобразились, следуя духу времени, в льстивых и элегантных придворных… Победа Испании повлекла за собой еще одно последствие. Она заставила итальянцев, и даже венецианцев, испытать чувство беспомощности перед организованной силой - чувство, которое раньше было незнакомо эпохе Возрождения с его верой во всемогущество личности. Это оказало