Читать интересную книгу Сказки. Истории - Ханс Андерсен

СКОРОХОДЫ

(Перевод А. Ганзен)

Был назначен приз, даже два, один большой, другой маленький, за быстроту — не на состязании, а вообще за быстроту бега в течение целого года.

— Я получил первый приз! — сказал заяц. — Если судьи — твои близкие друзья и родные, то решение их всегда справедливо!.. Но присудить второй приз улитке? Мне это даже обидно!

— Надо же принимать во внимание и усердие и добрую волю, как справедливо рассудили высокоуважаемые судьи, и я вполне разделяю их мнение! — заметил заборный столб, бывший свидетелем присуждения призов. — Улитке, правда, понадобилось полгода, чтобы переползти через порог, но все-таки она очень спешила и даже сломала себе второпях бедренную кость! Она душой и телом отдавалась своему делу, да еще таскала при этом на спине свой дом! Такое усердие достойно всяческого поощрения, вот она и получила второй приз.

— Могли бы, кажется, и на меня обратить внимание! — сказала ласточка. — Быстрее меня на лету, смею думать, никого нет! И где только я не побывала! Везде, везде!

— То-то вот и горе ваше, — сказал столб. — Уж больно много вы рыскаете! Вечно рветесь в чужие края, чуть здесь холодком пахнет. Вы не патриотка! Нечего на вас и внимание обращать.

— А если бы я проспала всю зиму в болоте, тогда на меня обратили бы внимание? — спросила ласточка.

— Принесите удостоверение от самой болотницы, что проспали на родине хоть полгода, и на вас сейчас же обратят внимание!

— Я-то заслуживала первого приза, а не второго! — заметила улитка. — Я ведь знаю, что заяц бегает, только когда думает, что за ним гонятся, — из трусости! А я смотрю на движение как на свою жизненную задачу и пострадала на службе! Да уж если кому следовало присудить первый приз, так это мне! Но я не люблю кричать о себе! Я это презираю!

И она плюнула.

— Я могу всех заверить, что каждый приз — по крайней мере, с моей стороны — присужден справедливо! — заявила межевая веха, одна из судей. — Я вообще держусь порядка, меры, расчета. Я уже восьмой раз имею честь участвовать в присуждении призов, но только на этот раз поставила на своем. Дело в том, что я всегда присуждаю призы по алфавиту: для первого приза беру букву с начала, для второго — с конца. Потрудитесь теперь обратить внимание на мой счет: восьмая буква с начала «з», я и подала голос за зайца, а шестнадцатая, то есть дважды восьмая, с конца — «у», и вот я присудила второй приз улитке. В следующий раз первый приз назначу букве «и», а второй — букве «с». Главное это — порядок, всегда и во всем! Иначе не на что и опереться.

— Не будь я сам в числе судей, я бы подал голос за себя! — сказал осел. — Надо учитывать не одну быстроту, но и другие вещи, например, груз. На этот раз я, впрочем, не хотел упирать на это обстоятельство, как и на ум зайца или на ловкость, с какою он путает свои следы, спасаясь от погони.

Нет, но есть еще одно обстоятельство, на которое принято обращать внимание и которое никоим образом нельзя упускать из виду, — это красота. Я взглянул на прелестные, хорошо отросшие уши зайца — а на них, право, залюбуешься, — и мне показалось, что я вижу самого себя в детском возрасте! Я и подал голос за зайца!

— Дз-з! — зажужжала муха. — Я не собираюсь держать речь, а хочу только сказать несколько слов. Я-то уж попроворнее любого зайца, это мне ясно! Недавно я даже раздробила одному зайчишке заднюю ногу! Я сидела на паровозе, это мое излюбленное местечко, таким образом лучше всего следить за собственною быстротой. Заяц долго бежал впереди поезда: он и не подозревал моего присутствия! Наконец ему пришлось свернуть в сторону; тут-то паровоз и переехал ему заднюю ногу — я ведь сидела на нем. Заяц остался на месте, а я помчалась дальше. Кто же победил? Полагаю — я! Но я не нуждаюсь в призе!

«А по-моему, — подумала дикая роза, вслух она ничего не сказала: это было не в ее характере, хотя и лучше было бы, если бы она высказалась, — по-моему, и первого и второго приза заслуживал солнечный луч! Он в одно мгновение пробегает бесконечное пространство, отделяющее землю от солнца, и пробуждает от сна всю природу. Поцелуи его дарят красоту — мы, розы, алеем и благоухаем от них! А высокие судьи, кажется, совсем и не заметили его! Будь я лучом, я бы отплатила им солнечным ударом… нет, это бы отняло у них последний ум, а они и без того им небогаты! Лучше промолчу! В лесу мир и тишина! Как хорошо цвести, благоухать, упиваться светом и росой и быть воспетой в сказаниях и песнях! Но солнечный луч переживет нас всех!»

— А какой первый приз? — спросил дождевой червяк; он все проспал и сейчас только явился на сходку.

— Свободный вход в огород с капустой! — ответил осел. — Я сам назначал призы! Первый приз должен был получить заяц, — я, как мыслящий и деятельный член комиссии, и обратил надлежащее внимание на потребности и нужды зайца. Теперь он обеспечен. А улитке мы предоставили право сидеть на придорожном камне и греться на солнышке да лизать мох. Кроме того, она избрана в главные члены нашей комиссии — как это принято называть у людей. Комиссии ведь вообще нуждаются в специалистах! И, скажу прямо, судя по такому прекрасному началу, от нашей комиссии можно ожидать многого!

ВЕТЕР РАССКАЗЫВАЕТ О ВАЛЬДЕМАРЕ ДО И ЕГО ДОЧЕРЯХ

(Перевод Л. Лунгиной)

Промчался ветер над лугом — словно всколыхнулся зыбью зеленый пруд, промчался над полем — разгулялись пшеничные волны, и ни дать ни взять — море-океан. Это танцы ветра. А прислушайся к его песням! Он поет их везде по-разному: в лесу — протяжно и гулко, а в домах, куда он врывается то в чердачные окна, то в щели стен, — тоскливо и надсадно. Ты только погляди, как он гонит облака по небу, словно пес стадо овец! А теперь послушай, как он свищет в воротах, словно сторож дует в рожок! Как тревожно гудит в печной трубе, как завывает в камине! Поленья потрескивают, разлетаются во все стороны яркие искорки; отблески пламени высвечивают даже самые дальние уголки комнаты; как тепло, как уютно сидеть у огня и слушать. Слушать рассказы ветра. Он один знает куда больше историй, чем все мы, вместе взятые. Слышишь! Он начинает свой рассказ: — Ну-у-у-у-у! В пу-у-уть! — Это его присказка.

— На берегу большого Бельтского пролива расположена усадьба со старинным домом из красного гранита. Я знаю там каждый камень, я овевал их еще в те давние времена, когда из них были сложены стены замка Марска Стига. Замок превратился в руины! А камни перевезли в Борребю и построили из них дом, который стоит и поныне.

Знал я и всех знатных хозяев и хозяек усадьбы. Много их сменилось на моей памяти! Но рассказать я хочу о Вальдемаре До и его дочерях.

Какая у него была горделивая осанка, у Вальдемара До — ведь в его жилах текла кровь датских королей! Да и способен он был на большее, чем охотиться на оленей да бражничать с друзьями. На что? — спросите вы. «Поживем — увидим!» — так он сам частенько говаривал.

А видели бы вы его супругу! Как величаво она шла, словно плыла в своем парчовом платье по натертому до блеска наборному паркету. И сам дом был обставлен на славу: драгоценные гобелены, роскошная резная мебель — дворец, да и только! А серебряной да золотой посуды, что принесла с собой в приданое госпожа, и не счесть! Погреба ломились от яств да бочек с немецким пивом — лишь до поры до времени, правда! В конюшнях ржали холеные вороные кони. Что и говорить, богат был владелец Борребю — до тех дней, когда богатство и удача разом не покинули его дом.

Были у Вальдемара До и три дочери, три нежных бутона, — я еще хорошо помню, как их звали: одну — Идой, другую — Йоханной, а третью — Анной Доротеей!

Да, то были знатные и богатые господа, рожденные и выросшие в роскоши! Ну-у-у-у! В пу-у-уть! — продолжал ветер свой рассказ.

Никогда я там не видел, чтобы знатная хозяйка, как, бывало, в других усадьбах, пряла в парадной зале вместе с дочерьми и дворовыми девушками. Она играла на звонкоголосой лютне и пела, причем не одни старинные датские баллады, но и песни чужедальных стран, на незнакомых языках. Весело жилось в Борребю, немало именитых гостей там перебывало, и не только из ближних, но и из дальних мест! Играла музыка, звенели бокалы — даже я не мог заглушить этот праздничный гул. Всего было в избытке в доме надменных господ — блеска, пышности, роскоши, — всего, кроме милости божией.

Однажды майским вечером я только примчался с запада, — рассказывал ветер, — я швырял корабли на острые скалы ютландского берега, вихрем пронесся над вересковыми пустошами и зелеными лесами, просвистел над островом Фюн, раскачал воду в большом Бельтском проливе и утих, улегся лишь вблизи Борребю в роскошной кудрявой дубраве, тогда еще не срубленной.

В лесу молодые парни из окрестных хуторов собирали хворост; большими охапками выносили его на опушку, складывали в кучи, разжигали костры и вместе с девушками принимались петь, плясать и скакать вокруг огня.