Гильдии и письменность
Все это общие для религиозных гильдий характеристики, хотя я должен подчеркнуть, что история таких групп знает много вариаций на тему. Антропологи, отмечающие подобные черты, часто спорят, считать ли их прямым следствием развития грамотности или опосредованным результатом той особой политической роли, которую религиозные гильдии играли внутри крупных государственных образований.
С точки зрения антрополога Джека Гуди, грамотность действительно приводит к появлению иного когнитивного стиля. Использование письменности вызывает изменения в когнитивных процессах, поскольку письменный текст выполняет функцию внешней памяти. Например, письменность позволяет производить сложные математические операции, сохраняя промежуточные результаты. Также она позволяет выдвигать пространные аргументы, поскольку дает возможность подкреплять тезис длинным перечнем доказательств. Наконец, она позволяет воспринимать разные концептуальные структуры как графические шаблоны. В этом отношении «зарисовочный» аспект письменности не менее важен, чем функция долговременного «хранения».
В пользу этой версии свидетельствуют некоторые особенности письменной религии. Например, перечислить 613 заповедей Торы или тысячи дурных предзнаменований, зафиксированных в шумерских и египетских текстах, без письменных навыков не получится. Сложные теологические учения, обрядовые предписания для тысяч разных случаев, собрания текстов мудрецов, своды прорицаний и этических правил – все это побочный эффект использования письменности для хранения и извлечения информации.
Однако некоторые перемены в отправлении религиозных культов стали также следствием того, что специалисты-богословы объединялись в крупные группы государственного масштаба, а не вербовались на месте на основе личных качеств. Приоритет абстрактных богов перед местными предками и заменившее договор с этими предками понятие спасения души обязаны своим появлением не столько письменности как таковой, сколько ее применению организованными группами поставщиков религиозных услуг. Эти два фактора – письменность и сложные политические образования – естественным образом переплетаются, поскольку письменность как технология коллективная не могла развиться вне сложных обществ.
Но, возможно, еще более важным (и в любом случае легче разрешимым), чем вопрос о истоках, является вопрос о последствиях возникновения письменной религии. Из приведенных выше выкладок может сложиться ошибочное впечатление, что в человеческой истории имелся конкретный момент, когда религия из прерогативы местных специалистов стала делом организованного объединения богословов, когда представления о местных богах и духах сменились более абстрактными и связными версиями и когда смерть стала восприниматься через призму спасения. Именно так зачастую пытаются представить дело сами религиозные институты – четко разграничить до и после своего появления. В действительности все гораздо сложнее.
Мираж теологической корректности
Какую бы огромную власть ни обретали религиозные гильдии с помощью политических средств и широкого распространения своих доктрин, всегда остаются нестандартные верования и практики, которые «не вписываются». Например, многие индуистские богословы противопоставляют так называемые шастры – учения и практики, определяющие индуизм – лаукик, или местным, народным, контекстуальным вариациям. Шастры носят универсальный характер и применимы везде независимо от времени и места, это типичное для ученой религиозной группы утверждение.[137]
Доктрина всегда искажается или дополняется. То же явление мы наблюдаем и в буддизме, где проповедников возмущают многочисленные языческие практики, которые они вынуждены наблюдать, терпеть, а иногда и участвовать в них против собственной воли. История раннего христианства также была полна конфликтов между еще не окрепшей церковью, пользовавшейся существенной политической поддержкой, и полчищем местных культов, которые так или иначе отклонялись от основной доктрины. Причем именно с ней поначалу было труднее всего определиться. Ее основы закладывались не в ученом сообществе, они рождались в мессианском революционном движении, в свободном объединении различных групп, предлагавших разные толкования не особенно схожих богооткровенных текстов. Когда движение оформилось в организованную религиозную гильдию, обладавшую большим политическим влиянием, началась сложная борьба между политическими фракциями, которые отождествляли себя с этими разными интерпретациями Божественного откровения и нравственных норм. Отсюда длинная череда соборов, призванных раз и навсегда заложить прочный фундамент доктрины и тем самым четко разделить всех на своих и чужих.
Индуизму удалось достичь более устойчивого равновесия между общей, канонической версией и неизбежными местными вариациями и дополнениями. Произошло это в основном с помощью удобного деления на великих богов космического значения и местных божеств, преимущественно богинь, значимых на местном уровне. Почти в каждом селении имеется собственная богиня, которая особенно заботится о жителях данного места. Эти божества не менее «индуистские», чем великие боги, но такое положение дел дает людям свободу маневра в создании концепций и обрядовых практик вне рамок, установленных религиозной гильдией. Однако трения остаются даже при таком, на первый взгляд устойчивом, «разделении труда» между божествами. Как отмечает антрополог Крис Фуллер, «имеются убедительные свидетельства того, что особенно почитаемые брахманами божества, которым подносят только вегетарианские яства и читают молитвы на санскрите, в низших кастах вызывают пренебрежение, считаются слабее других божеств, таких как деревенские богини, которым приносят в жертву скот и молятся на просторечии обычные люди, не брахманы».[138]
Процесс дополнения, воссоздания и модификации концепций идет постоянно и, по всей вероятности, будет продолжаться до тех пор, пока существуют организованные группы образованных богословов. Люди могут сколько угодно прибегать к услугам разных ученых гильдий и даже считать себя их адептами, но это не означает, что их представления о сверхъестественном на самом деле вырабатываются на основе идей, предлагаемых религиозными специалистами. Фактически существующие религиозные концепции всегда искажают официальный посыл или дополняют его самыми разными расходящимися с официальной версией толкованиями. И это неизбежно, поскольку официальные идеи должны быть осмыслены людьми, то есть должны порождать умозаключения, которые придадут им связность и релевантность. Это, в свою очередь, подразумевает, что человеку приходится достраивать, зачастую разнонаправленными способами, заведомо по природе своей, фрагментарные идеи как в этой, так и в других культурных областях.
Как уже говорилось в одной из предыдущих глав, люди склонны воспринимать богов и духов как обладателей стратегического знания и вследствие этого объяснять свои нравственные интуитивные установки надзором сверхъестественных сущностей за всеми человеческими поступками. Некоторые ученые гильдии это представление принимают, но обычно стараются выдвинуть более абстрактное и связное понимание нравственных принципов – в виде четко очерченных правил и запретов. Но эти постулаты почему-то не вытесняют представление о том, что боги и духи рядом и что их заботят человеческие поступки. Когда письменная версия получается слишком абстрактной, человек просто дополняет ее ощущением, что сверхъестественные сущности находятся где-то поблизости и следят за происходящим. Ученым группам сложно перебороть склонность человека придавать религиозным концепциям более локальный и практичный характер. Гильдия никогда не добьется от человека желаемой «теологической корректности».[139]
Трагедия богослова
Откуда такая склонность? Если выдвигаемые гильдиями идеи стройны, широко распространяемы и устойчивы, разве не странно (не в последнюю очередь самим религиозным гильдиям), что их влиянию постоянно угрожают менее организованные, менее связные и менее общие версии религиозных концепций? Но, как предполагают антропологи, именно такие черты могут обусловливать расцвет и успех нестандартных вариаций.
Социолог Макс Вебер подчеркивал этот феномен, противопоставляя штампованную версию религиозной догмы, где все определено и прописано соответствующими официальными религиозными лицами, периодическим всплескам «революционных» настроений. Обычно зачинщиками в таких случаях выступают личности, заново разжигающие в людях религиозную страсть, приглушенную затертыми формализованными проповедями религиозной гильдии, с помощью зрелищных обрядов и пробуждения энтузиазма. Многие религиозные традиции колеблются между этими двумя полюсами. Такие колебания отмечены в исламе, разных индуистских и буддийских учениях, а также христианских движениях.