Читать интересную книгу Террор - Дэн Симмонс

В последнем зале, казалось, вообще не было света.

Крозье вышел из фиолетового зала и, резко повернув направо, очутился в помещении, где царила кромешная тьма.

Нет, не совсем так, осознал он. За черными парусиновыми стенами здесь тоже горели факелы, но свет едва пробивался сквозь них, почти не рассеивая мрака. Крозье пришлось остановиться, чтобы глаза привыкли к темноте, а когда это произошло, он испуганно попятился.

Лед под ногами исчез. Казалось, он ступает прямо по черной воде арктического моря.

Капитану понадобилось лишь несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Матросы густо посыпали лед сажей, взятой из котельной и угольных бункеров, – старый прием, которым пользуются моряки, чтобы ускорить таяние морского льда поздней весной или капризным летом, – но сейчас, посреди полярной зимы с морозами до минус ста градусов*, таяния льда не происходило. От сажи и угля лед под ногами просто стал невидимым во мраке последнего ужасного зала.

Когда глаза Крозье окончательно привыкли к темноте, он увидел, что в длинном черном помещении находится лишь один предмет обстановки, но стиснул зубы от гнева, когда рассмотрел, что это за предмет такой.

Эбеновые напольные часы капитана сэра Джона Франклина стояли в дальнем конце черного зала, вплотную придвинутые к ледяной стене айсберга, в которую упирался парусиновый лабиринт. Крозье слышал размеренное тяжелое тиканье.

А над тикающими часами из льда выступала, словно в попытке вырваться на свободу, мохнатая белая голова чудовища с желтыми клыками.

Нет, снова поправил он себя, не чудовища. К ледяной стене каким-то образом прикрепили голову крупного белого медведя. Пасть зверя была широко раскрыта. В черных глазах отражался скудный свет факелов, пробивавшийся сквозь черные парусиновые стены. Одни только зубы и шерсть медведя смутно белели во мраке черного зала. Из разверстой пасти вываливался ярко-красный язык. Под мохнатой головой мерно тикали эбеновые часы.

Охваченный безотчетной яростью, Крозье стремительно вышел из черного помещения, прошагал через фиолетовое, остановился в белом зале и грозным голосом крикнул офицера – любого офицера.

Сатир в длинной маске из папье-маше и с приапическим конусом, торчащим из-под красного ремня, подбежал к нему на черных копытах, подвязанных к грубым башмакам.

– Да, сэр?

– Снимите эту чертову маску!

– Есть, капитан, – откликнулся сатир, поднимая на лоб маску и оборачиваясь Томасом Р. Фарром, грот-марсовым старшиной «Террора».

Стоявшая поблизости китаянка с огромными грудями стянула маску вниз, явив взорам круглую толстую физиономию кока, мистера Диггла. Рядом с Дигглом стояла гигантская крыса, которая приспустила свою мерзкую личину достаточно низко, чтобы показать лицо лейтенанта Джеймса Уолтера Фейрхольма с «Эребуса».

– Что, черт побери, все это значит? – проревел Крозье. При звуках его голоса разнообразные фантастические существа съежились и попятились к белым стенам.

– Что именно, капитан? – спросил лейтенант Фейрхольм.

– Вот это! – рявкнул Крозье, широким взмахом обеих рук указывая на белые стены, снасти такелажа над головой, факелы… на все сразу.

– Ничего не значит, капитан, – ответил мистер Фарр. – Это просто… карнавал.

Крозье всегда считал Фарра надежным, здравомыслящим человеком и прекрасным грот-марсовым старшиной.

– Мистер Фарр, вы участвовали в такелажных работах здесь? – резко осведомился он.

– Да, капитан.

– А вы, лейтенант Фейрхольм, вы знали о… о медвежьей голове… выставленной столь диким и несуразным образом в последнем помещении?

– Да, капитан, – ответил Фейрхольм. На длинном обветренном лице лейтенанта не отразилось ни малейшего страха перед гневом начальника экспедиции. – Я самолично застрелил медведя. Вчера вечером. Если точнее, двух медведей. Самку и почти взрослого детеныша. Мы собираемся пожарить мясо между одиннадцатью и полуночью – устроить своего рода пиршество, сэр.

Крозье буравил мужчин взглядом. Сердце у него бешено колотилось, в душе клокотал гнев, который – сейчас подогретый недавно выпитым виски и сознанием, что в грядущие дни придется обходиться без спиртного, – на суше частенько доводил его до рукоприкладства.

Но здесь он должен соблюдать осторожность.

– Мистер Диггл, – наконец обратился он к жирной китаянке с огромными грудями, – вы знаете, что печень белого медведя опасна для здоровья?

Двойной подбородок Диггла запрыгал, как и подушечные груди под ним.

– О да, капитан. В печени этого полярного зверя содержится какая-то гадость, которую оттуда не вытравить, сколько ни жарь. К сегодняшнему пиршеству я не собираюсь готовить ни печень, ни легкие, капитан, уверяю вас. Только свежее мясо – сотни фунтов свежего мяса, запеченного, прокопченного и прожаренного наилучшим образом, сэр.

Голос подал лейтенант Фейрхольм.

– Люди сочли за доброе предзнаменование тот факт, что мы натолкнулись на двух медведей на льду и сумели убить их, капитан. Все с нетерпением ждут полночного пиршества.

– Почему мне не доложили о медведях? – осведомился Крозье.

Офицер, грот-марсовый старшина и кок переглянулись. Стоявшие поблизости птицы и феи – тоже.

– Мы убили самку и детеныша вчера поздно вечером, капитан, – наконец сказал Фейрхольм. – Полагаю, сообщение между кораблями сегодня осуществлялось в одностороннем порядке: люди с «Террора» приходили, чтобы принять участие в подготовке к карнавалу, но посыльные с «Эребуса» не отправлялись. Прошу прощения, что не поставил вас в известность, сэр.

Крозье знал, что повинен в данном упущении Фицджеймс. И знал, что все мужчины вокруг знают это.

– Хорошо, – после долгой паузы промолвил он. – Продолжайте развлекаться. – Но когда люди начали снова надевать маски, он добавил: – И молите Бога, чтобы часы сэра Джона остались в целости и сохранности.

– Есть, капитан, – хором откликнулись все маски вокруг.

Бросив последний, почти опасливый взгляд назад, в сторону ужасного черного зала (повергшего Френсиса Крозье в такой тяжелый приступ депрессии, какой он редко испытывал за пятьдесят семь лет своей хронической меланхолии), он вышел из белого покоя в оранжевый, из оранжевого в зеленый, из зеленого в пурпурный, из пурпурного в синий, а из синего на открытый темный лед.

Только выйдя из разноцветного парусинового лабиринта, Крозье почувствовал, что в состоянии дышать ровно.

Фигуры в причудливых нарядах боязливо сторонились сердито насупленного капитана, когда он шагал к «Эребусу» и темной, тепло укутанной фигуре, стоявшей на верху ледяного откоса.

Капитан Фицджеймс стоял в одиночестве у фальшборта, на самом верху ската. Он курил трубку.

– Добрый вечер, капитан Крозье.

– Добрый вечер, капитан Фицджеймс. Вы заглядывали внутрь этого… этого…

Не найдя подходящего слова, Крозье махнул рукой в сторону шумного, озаренного светом факелов города из парусиновых стен и хитроумно натянутых снастей такелажа.

– Да, разумеется, – ответил Фицджеймс. – Я бы сказал, люди проявили поразительную изобретательность.

На это Крозье было нечего сказать.

– Теперь вопрос в том, – продолжал Фицджеймс, – пойдет ли весь этот многочасовой труд и вся эта изобретательность на пользу экспедиции… или же сослужит службу дьяволу.

Крозье попытался заглянуть в глаза молодому офицеру, спрятанные под козырьком фуражки, поверх обмотанной шерстяным шарфом. Он не понимал, шутит Фицджеймс или говорит серьезно.

– Кому принадлежала идея соорудить этот… лабиринт? – спросил Крозье. – Разноцветные отсеки? Черный зал?

Фицджеймс затянулся, отнял трубку от рта и хихикнул.

– Все это придумал молодой Ричард Эйлмор.

– Эйлмор? – повторил Крозье. Имя он помнил, но человека едва ли. – Ваш стюард?

– Точно.

Крозье вспомнил щуплого мужчину с запавшими задумчивыми глазами, педантичными нотками в голосе и жидкими черными усами.

– Откуда, черт возьми, он взял все это?

– Эйлмор несколько лет жил в Соединенных Штатах, прежде чем вернулся домой в сорок четвертом году и нанялся на работу в Службу географических исследований, – сказал Фицджеймс. Его зубы легко постукивали по черенку трубки. – Он утверждает, что в сорок втором году, когда жил в Бостоне у своего кузена, читал один дурацкий рассказ с описанием точно такого маскарада, с такими вот разноцветными залами. В дешевом журнальчике под названием «Грэмз мэгэзин», если мне не изменяет память. Эйлмор не помнит толком сюжета рассказа, но помнит, что речь там шла о странном бале-маскараде, который устраивал некий принц Просперо… и он абсолютно уверен, что залы там располагались именно в такой последовательности, с ужасной черной комнатой в конце анфилады.