Читать интересную книгу Адмирал Сенявин - Иван Фирсов

— Ворочайте на обратный галс! — с досадой проговорил Сенявин, глядя на уходящий «Седель-Бахри». Опять капудан-паша ускользал от него…

В наступивших сумерках укрывались в пролив, под защиту крепостных пушек, один за другим турецкие корабли. Неприятель бежал, но не был разгромлен. И, хотя потери турок были в десятки раз больше, Сенявин остался недоволен.

«Избитый враг ускользнул. Почему? Не было ветра, а значит, и скорости. Командиры увлекались атакой по корпусу, а надо было, как он требовал, прежде всего сбить верх, то есть мачты, такелаж, паруса, лишить неприятеля хода и маневра. К тому же порох и ядра беречь надобно. Не палить по неприятелю на большом расстоянии, суетясь в дыму. Россия далека, а впереди еще столько сражений».

Саид-Али благодарил Аллаха за то, что корабли кое-как убежали от разгрома. Но они были все сильно потрепаны. Неделю свозили на берег тысячи погибших матросов. Саид-Али искал виноватых в поражении. Он казнил своего вице-адмирала и двух капитанов на виду у всей эскадры. Приговор утвердил уже новый султан — Мустафа, низвергнувший Селима.

А русский флагман по-отечески распекал командиров за упущения.

Сенявин вошел в салон, когда командиры успели обменяться последними «баковыми» новостями и установилась относительная тишина.

Прежде всего адмирал остался недоволен тем, что многие командиры, начав бой с каким-либо кораблем, не доводили его до конца, а после одного-двух залпов переносили атаку на другого противника.

Особенно досталось командиру «Ретвизана». При этом Сенявин бросил многозначительный взгляд на Грейга — «Ретвизан» сражался под его контр-адмиральским флагом. Но больше других,Сенявин выговаривал Быченскому, командиру «Уриила».

— Ответствуйте, любезный Иван Тимофеевич, — обратился он к Быченскому, — почему вы не абордировали турецкого флагмана, когда тот ткнулся форштевнем в ваш такелаж и сломал себе утлегарь?

— Мне подумалось, что абордаж получится успешнее у задних мателотов — «Селафаила», «Ярослава», «Елены», — нисколько не смущаясь, начал Быченский.

— А что, ежели, — перебил вдруг Быченского флагман, — и «Селафаил» тоже размыслил бы таким же образом и пропустил турка для «Ярослава», а «Ярослав» уступил бы его «Елене» и так далее?

От дружного хохота задрожали переборки салона, а смутившийся Быченский развел руками и неловко переминался.

Жестом Сенявин посадил Быченского и, согнав улыбку, продолжал:

— Господа, каждый из вас никоим образом не должен упускать случай атаковать неприятеля с кратчайшей дистанции. Ежели сосед будет иметь случай помочь вам, то посторонитесь, но отнюдь не далее картечной дистанции. — Размеренно вышагивая по толстому ковру, Сенявин продолжал: — Всегда, господа, вы обязаны употребить все искусство ваше, чтобы схватиться с неприятелем на абордаж и при том не думать, что он вдруг сожжет вас.

Закончив разбор сражения, адмирал пригласил всех к чаю, напомнив, что завтра все должны закончить ремонт.

Сенявинские умельцы голыми руками привели в порядок корабли за два дня. Турецкие корабелы на великолепных верфях залатывали истерзанные корабли Саида-Али целый месяц.

В конце мая на эскадру пожаловали два гостя из Петербурга для переговоров с Портой — французский эмигрант, статский советник Министерства иностранных дел Поццо-ди-Борго[70], корсиканец и друг детства Наполеона. Даже Чичагов высказался о нем как об «авантюристе, неизвестно откуда появившемся и неизвестно в чьих интересах действующем». Чичагов настаивал поручить миссию переговоров Сенявину. Царь категорически отверг это: «Мне трудно предпочесть Сенявина, когда вы сами признаете его ниже своего поста даже единственно в морском отношении и когда он дал нам убедительные доказательства недостатка логики». Строптивый адмирал дважды отверг царскую «логику», а заодно и чичаговскую и оказался правым на деле…

Вместе с Борго прибыл молодой чиновник Константин Булгаков, сын старинного знакомого[71] Сенявина, бывшего посла в Турции. Его помнил Дмитрий Николаевич еще ребенком и потому принял очень тепло. Булгаков обрадовал адмирала:

— Батюшка вам кланяется и велел передать на словах, что в семье у вас все благополучно, Тереза Ивановна и детки здоровы.

Радостная весть взволновала адмирала. Скоро два года, как покинули родину он и его офицеры. Лишь однажды, с Игнатьевым, получили письма.

Разместив Борго, он привел молодого Булгакова в свою каюту.

— Располагайтесь, Константин Яковлевич, в моих апартаментах.

Булгаков, удивленно озираясь на изящную отделку, смутился: каюта флагмана была намного лучше той, где остановился Борго.

— Сие мой вам подарок, в знак уважения к вашему родителю, — успокоил его адмирал, — и, кроме прочего, пускай вам запомнится пребывание на кораблях русского флота. Когда еще такой случай выпадет.

Пока из каюты переносили его вещи, Сенявин расспрашивал гостя о последних столичных новостях. Он знал, что, еще затевая войну с Турцией, император оглядывался на Наполеона. Теперь военные действия, которые русская армия вела против турок, ограничивали ее возможности противостоять Наполеону. Булгаков поделился подробностями январского сражения у Прейсиш-Эйлау[72].

— Мне пришлось накануне масленицы быть в театре, когда пришли первые известия о победе Беннигсена, — с увлечением рассказывал он. — Там впервые Бонапарт повстречался с русской армией. Говорили, что его едва не сразили ядра русских пушек. Много там полегло французов, но не менее и наших войск. — Булгаков замолчал, а потом, вспомнив, добавил: — Бонапарт, однако, посчитал себя победителем, но стойкость наших солдат его поразила. Он не терял прежде столько войск и потому мрачно сказал: «Это не сражение, а резня».

Давно уже унесли вещи Сенявина в соседнюю каюту, а он все не уходил, с интересом слушал и расспрашивал гостя.

— Нынче государь должен быть в армии. — Булгаков оживился. — Все надеются, что в этой кампании решится судьба Бонапарта. Для способствования сему государь желает замирение султану предложить, — Булгаков несколько смешался, — впрочем, ваше превосходительство меня извинит. Сие сообщить вам обязанность советника Борго.

Борго, оказывается, уже разыскивал Сенявина, чтобы сообщить о назначении своего визита.

— Государь дал мне полномочия на переговоры с единственной целью — восстановить мир между нами и империей Оттоманской. Суть этих договоренностей — оставить в силе все прежние наши трактаты с Портой. — Борго говорил быстро, временами вскидывая глаза на собеседника, как бы желая удостовериться в действенности своего красноречия. Он был наслышан в Петербурге об искушенности Сенявина в дипломатических вопросах. — Посему всякое предприятие к завоеванию Порты будет нынче противно намерениям его величества.

«Стало быть, — размышлял, слушая советника, адмирал, — отныне паруса долой и становиться на мертвые якоря?»

— Его величество предписывает договориться с турками об их разрыве с Наполеоном.

«Хорош же ты француз, коли печешься против своего отечества. Завтра от тебя можно ждать всякой пакости». Сенявин неприязненно следил за мимикой Борго, а тот бойко продолжал:

— Надобно, ваше превосходительство, безотлагательно направить гонца к турецкому адмиралу, дабы он сообщил султану о наших полномочиях. И еще, — заговорщицки пояснил Борго, — крайне желательно всеми средствами довести до турецкого населения слухи о нашей мирной миссии.

Борго многое сказал и ушел спать, а дипломатией пришлось заниматься адмиралу. До глубокой ночи, изредка усмехаясь, сочинял он послание своему вчерашнему неприятелю:

«Господин адмирал, имею честь довести до сведения, что прибыл уполномоченный сделать Высокой Порте дружественные предложения от имени Его Величества, моего августейшего Государя. — Как бы это похитрее и покороче? — Я уверен, что ваше превосходительство сделает все, что только может способствовать столь желанному сближению. Прошу вас уведомить меня вскорости о ваших намерениях».

Утром Сенявин отправил письмо со шлюпкой.

— Станете на якорь под белым флагом у входа в пролив, — наставлял он Качалова. — Пошлите на берег шлюпку с пленным турком. Ждите два дня ответа. Ежели получите раньше, немедля доставьте ко мне.

Два дня крутился на якорном канате «Шпицберген» и возвратился, не дождавшись ответа.

— Вот вам и турецкие штучки, — сердился Сенявин, — будут беспременно волочить время к своей выгоде.

Советник просил послать напоминание. Спустя неделю пришел ответ Саида-Али.

«Достопочтенный, всемилостивейший командир русского флота Дмитрий Сенявин, кланяюсь вам и спрашиваю о состоянии вашего здоровья, — льстил капудан-паша. — Первое ваше почтенное письмо мною получено. Я нашел нужным препроводить его к моему священному правительству… Я не премину сообщить вам ответ, который я ожидаю по этому случаю».