— Алан…
Им уже даже не приходилось разыгрывать прогулку, таить ссору. Теперь только шпиль уличной скульптуры скрывал их от глаз любопытных пешеходов. Хотя едва ли кто-то прислушался бы или стал глазеть на эту типичную с виду подростковую размолвку.
— Мэй, ты там не была, тебе не понять. Мой брат заставил четверых человек меня любить. Превратил их душевные фибры в ниточки для марионеток. Никто не должен иметь такую власть, — сказал Алан. — Тем более он.
— Все равно — так нельзя. — Мэй услышала, как ее голос дрогнул.
Алан, наверное, решил, что она просто расстроена, боится за их судьбу, как беспомощная девица, которая при первой опасности остается дома и заламывает руки от ужаса. В то время как главный ужас состоял в том, как рассказать Нику об измене брата. Но Алан не понял, в чем ее мольба. Мэй молила не доводить ее до этой крайности.
Теперь она присела на край постамента. Позади высился стальной пик высотой в четыре ее роста, многогранный конус, все плоскости которого сходились в одно острие.
Трудно было бы представить что-нибудь более современное, однако каждая грань монумента была исписана загадками из книги тысячелетней древности.
Мэй закрыла глаза и приложилась щекой к остывающему металлу.
— Эй, — прошептал Алан. Она поняла, что он наклонился к самому ее лицу, и открыла глаза. Алан стоял, опираясь на ребро монумента, почти вровень с ней, а небо у него за спиной потемнело, словно чтобы стать в тон его глазам: цвета тающего заката, за которым была только густая сумеречная синева.
— Я слышал, вы с Себом в ссоре.
— Можно и так сказать, — произнесла она сухим, чуть слышным шепотом.
— Мне жаль, что ты расстроилась, — добавил Алан, — но еще я рад новому шансу. Мне надо тебе кое-что сказать.
Мэй вдруг захотелось по-детски зажмуриться, как будто Алан мог взять и исчезнуть, но она не могла оторвать от него глаз.
— Послушай, — ее голос сорвался. — Не надо.
— После смерти отца я повсюду искал кого-то, кто будет меня любить. Даже сидя в автобусе, наблюдал за людьми, выискивал добрые лица, пытался вызвать улыбку. Мне сотни раз снилось, что меня любят. — Говорил Алан тихо, но уверенно. Потом он протянул руку и коснулся ее волос, осторожно убрал одну прядь за ухо. — Я многих девушек встречал, — сказал он, — но о тебе мечтал сильнее всего.
Тут он наклонился и, пока Мэй боролась с глупым, сиюминутным желанием расплакаться, поцеловал. Его губы были теплыми, и она неосознанно потянулась к нему, отвечая на поцелуй.
Он был неглубоким, но захватил ее до дрожи.
— Ты будешь со мной встречаться? — спросил Алан. — Сразу можешь не отвечать, — поспешил добавить он, и у него резко сел голос. — Я подожду до субботы.
На ночь пятницы была назначена Ярмарка.
— В конце концов, — продолжил он и скривился в горькой, милой, печальной усмешке, — если ты права и меня убьют в пятницу… я, конечно, знаю, что поступаю правильно, но мне будет страшно. Меня очень утешит мысль о том, что в субботу ты, может быть, согласишься.
Страшно заманчиво ощутить, что кому-то нужна, стать чьей-то мечтой. Мэй не знала, что скажет в субботу, зато знала, что в пятницу постарается спасти сразу две жизни.
— Не думаю, что Алан и впрямь это осуществит, — сказал Джеми.
Они сидели на ступеньках у порога собственного дома. Мэй рассказала, как Алан стоял на своем, как попросил с ним встречаться. Она стиснула руки коленями. Джеми, стоя на самом краешке, потянулся понюхать огромную красную розу с ближайшей шпалеры. В розе сидела пчела. Немного неосторожности со стороны Джеми — и пришлось бы вытаскивать жало.
— Я знаю, Ник поступил ужасно, но… — печально продолжил он, — Алан ведь должен быть с ним заодно! Я думал, он поймет, несмотря ни на что.
Мэй задумалась: и когда Джеми успел поменять предпочтения? Раньше он, не колеблясь, занимал сторону Алана. Выходило, что Ник, сам того не подозревая, лишал брата последних привязанностей.
— Может, Алан просто устал всегда его защищать, — заметила Мэй. — Он почти всю жизнь на это положил, а вышло только хуже.
Джеми продолжал изучать сердцевину цветка.
— Знаю, ты мне не поверишь, но на Джеральда можно рассчитывать, — произнес он, запнувшись на этом имени. — Он посвятил меня в свои планы. Алан и Ник не пострадают, хотя лучше бы Алан все равно туда не ходил. Ник… в общем, он очень разозлится.
Мэй поняла, что, планируя антиколдовскую кампанию, упустила из виду одну деталь: Джеми едва ли обрадуется, если Джеральда уничтожат. И если она может запудрить брату мозги, то и Джеральду это удастся ничуть не хуже.
Если Джеми узнает, что Джеральд может их всех убить, он сразу поймет всю праведность ее намерений. Непременно поймет.
— Знаю, — ответила Мэй. — Но я думаю… эй, какого черта?!
Она вскочила на ноги при виде знакомого силуэта, несущегося по дорожке прямо на них. Он спотыкался, как пьяный, и все равно бежал, словно за ним гналось кошмарное чудовище. На секунду Мэй его не узнала: трудно было понять, молодой он или старый, но то, как он бежал, говорило о страшной беде, которая только-только свершилась.
Первое, о чем подумала Мэй: «Это нападение!»
Ее второй мыслью было: «Это Ник! Он узнал правду!»
Беглецом оказался Себ.
Он надвигался семенящей трусцой, заплетая ногами, и глаза у него были дикие и блестящие. «Да он плачет!» — догадалась Мэй с нарастающим потрясением. Это Себ-то, гроза школы, который стыдился того, что умеет рисовать!
На миг он замер, отчаянно моргая, словно его ударили по голове, словно бежал, не разбирая дороги, и вдруг очутился у них перед дверью. Потом воззрился на Джеми.
— Я больше не хочу, — произнес он. Его голос сорвался на слове «больше». Впервые со дня знакомства Мэй услышала в нем школьника.
— Что не хочешь? — насторожилась она.
— Привет, — добавил Джеми, добрая душа. — Ты как… ты нормально себя чувствуешь?
Себ сделал еще шажок, потом другой, все еще жутко пошатываясь, словно ступал по ножам, а потом вдруг повалился на четвереньки, уткнувшись головой Джеми в колени.
— Ой, — выронил тот. — Похоже, нет!
Он не был бы собой, если бы через секунду не поступил так, как Мэй ожидала (случись кому-нибудь рухнуть от нервного срыва у них на пороге) — начал робко приглаживать взъерошенные волосы Себа. Плечи парня судорожно вздрагивали.
— Я не… — прохрипел он сдавленно. — Я не хотел!
— Нет-нет, конечно, не хотел, — начал увещевать Джеми, вопросительно глядя на Мэй.
«Что он несет?» — кричал этот взгляд. А еще: — «Помогите»!
Мэй пожала плечами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});