Предсмертный крик хозяина угольного карьера был страшен и еще долго разносился в горах, подхваченный эхом.
Я отсек ему голову и стоял над ней до тех пор, пока та не превратилась в ничто. Потом, с трудом переставляя ноги, вернулся к Найдене. Девушка так и не пошевелилась — неестественно вывернутая шея придавала ей еще большее сходство с поломанной куклой. Отбросив меч, опустил рядом на колени. Моя кровь капала на ее лицо — чистое и бледное.
В глазах щипало. Хотелось выть, рвать и метать. Но что толку, когда ничего нельзя изменить? Я сидел перед ней, а вокруг стихало сражение. Мы победили. Только где взять силы радоваться? Даже не силы — желание.
Сказка, которую недавно считал занятной и затягивающей, показала себя в полной красе — кровь, гниль и страх, над которыми витает смерть. Это не компьютерная игра, где можно сохраниться, а потом снова и снова проходить задание, пока не минимизируешь потери, не найдешь оптимального решения проблемы. Не сон, в котором всегда можно проснуться — в холодном поту, с быстро бьющимся сердцем, но с осознанием, что не случилось ничего непоправимого.
Я очень хотел проснуться.
Не осознавая собственных действий, осторожно взял руку Найдены, проверил пульс и не смог сдержать возгласа облегчения. По телу точно ледяная судорога прошла. Она жива! Жива! Это самое главное! Дождаться ночи — и какой бы ни была рана — она зарастет, исцелится. Но как же долго до темноты. Каким же бесконечным казался мне грядущий день.
Где-то в стороне послышался резкий шум — звук борьбы, точно кого-то пытаются задушить. Я поднял взгляд.
Оборванные люди, грязные и окровавленные, тащили ко мне упирающегося изо всех сил собрата.
— Мы благодарны тебе за вызволение, добрый человек, — вперед вышел старик. Его основательно качало из стороны в сторону, левый бок кровоточил. Длинные спутанные волосы разметались по потному лицу. — Прости, что мешаем твоей скорби, — он поклонился. — Но не скажешь ли ты своего слова?
— Чего? — я плохо понимал происходящее. Все мои мысли занимала только Найдена — ее надо укрыть, вынести за стены, к чистому воздуху… Размышления не лидера и не князя, от чьих решений зависят и другие жизни. Но четкое осознание "ты не на своем месте" позволяло проявить небольшую слабость и не думать о судьбе других. Пусть делают, что хотят.
— Мне стыдно это говорить, но среди тех, кого ты пришел вызволить, не все желали биться за свою свободу, — продолжил старик.
Он будто и не заметил моего отрешенного состояния. Не хотели — и не хотели. Мне-то что?
— Поутру нас выгнали на работу, как и прежде. И никто из нас ни словом, ни взглядом не обмолвился о той, кто приходила ночью. О ее словах. Мы ждали знака. Ждали восхода, зная, что немногие из нас его переживут.
— Можно покороче? — Чего они ждали? Куда их выгнали? Лагерь был пуст, только охрана. Охрана! В голове что-то щелкнуло, мысли вырвались из оцепенения. — Кто-то проговорился?
Старик кивнул.
— Этот человек. Он говорил с порчеными. Нам удалось перехватить его у самой стены, когда последний враг пал. Хотел сбежать.
— Предатель? Но зачем? Разве это жизнь? — окинул взглядом заваленный трупами лагерь.
— Есть и иное место, — будто с неохотой проговорил старик. — Там жил хозяин. Туда он забирал тех, кто потом вставал над нами с хлыстом и сталью.
— Этот хозяин? — я указал на обезглавленное тело двухметрового ублюдка.
— Истинно так.
— И он превращал людей в охранников?
Снова кивок.
Так вот почему Найдена говорила, что твари в черном показались ей странными, молодыми. Снова принудительное обращение. Значит, должны быть алтарь и клинок.
— Чего вы от меня хотите?
— Твое слово. Его судьба в твоих руках.
Отлично, еще не хватало мне приговоры выносить.
— Почему я?
— Потому что ты взял на себя ответственность… — прозвучал скрипучий голос.
Резко обернувшись, увидел ендаря. Вся правая часть его лица превратилась в сплошной кровоподтек, глаз закрылся. Одежду и волосы покрывали грязные пятна, к которым налипла пыль.
— Она жива? — спросил Аеш.
Мне не понадобилось уточнений, чтобы понять, о ком он спрашивает.
— Да. Но очень плоха.
Только теперь осознал, что продолжаю держать Найдену за руку.
Тяжело припадая на одну ногу, ендарь подошел к нам.
— Эка тебе морду разворотили, — он попытался усмехнуться, но лишь зашипел от боли.
Я же и думать забыл о распоротой щеке. Даже боли не чувствовал.
— Многого, что случилось в последние дни, ты не желал, — Аеш посмотрел на Найдену, затем перевел взгляд на меня. — Мы вели тебя, подталкивали в ту сторону, что казалась нам наилучшей. Этот мир не был твоим. Ты чувствовал себя в нем чужим. Всем было это видно. Но мы нуждались в помощи. Что-то изменилось на Изимом, а потом на Княжьей горе. Сюда мы пришли по твоей воле. Ты сам принял решение и тем взял на себя ответственность за жизни воинов, что последовали за тобой. Взял ответственность за тех, кого шел вызволять. Порча, что чуть было не задушила наши земли, не терпит слабости.
В его единственном открытом глазу билось пламя. Никогда прежде я не видел ендаря в такой ярости. Казалось, еще немного, и он вцепится мне в горло.
— Прими решение сейчас, — его голос дрожал от напряжения. — Чужак ты здесь или нет? Чего желаешь и какую цену готов заплатить в пути? Я не возьмусь и дальше вести тебя да утирать слезы. То, что мы сделали сегодня, может дюже дорого аукнуться Сызновграду. Ты должен быть готов платить и принимать решения.
— Сволочь ты, — выдохнул я. — Даже князю иногда нужен помощник и заместитель, который возьмет на себя пару сложных вопросов. У меня нет ответов. Не сейчас. А будешь надоедать, получишь пенделя.
— Пенделя?
— Ну да. Ногой по заднице.
Губы Аеша дрогнули в кривой улыбке, из глаза исчезла ярость.
— В иное время я бы предложил тебе попробовать, нынче же у нас есть заботы поважнее.
— Его жизнь в ваших руках, — я повернулся к старику. — Только обойдитесь без пыток. Если посчитаете, что его дни сочтены, — сделайте все быстро.
— Да, княже, — поклонился старик.
Криков предателя я почти не слышал. Не думаю, что его товарищи желали ему быстрой смерти. Посадили бы на кол или придумали что похлеще.
— Пусть его смерть будет последней, — сказал Аеш.
— Не думаю, что это реально…
* * *
Из полутора десятков двоедушников в живых осталось девятеро. Правда, двое из них лежали с серьезными повреждениями. Одному вспороли живот и превратили в кашу кишки — неизвестно, как воин до сих пор оставался на этом свете. Второму размозжили голову и по локоть отсекли одну руку. Жизни прочих двоедушников ничто не угрожало. Но шрамов на их телах после нынешнего похода прибавится изрядно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});