Медведев, мучительно преодолевая смертельную усталость, не мигая, глядел на Федора.
Князь взял со стола тяжелый охотничий нож и вертел его в руках, внимательно разглядывая резьбу на рукоятке. Потом вдруг яростно метнул этот нож в дальний угол бронного зала. Медведев с трудом повернул голову. В углу стоял толстый пень, а на нем, широко растопырив крылья и хищно протянув вперед голову, громоздилось пыльное старое чучело огромного орла. Нож с глухим стуком вонзился в деревянную обшивку стены позади.
— Я промахнулся, — сказал князь. — Так всегда бывает, когда пользуешься оружием, предназначенным для другой цели. Этот нож незаменим, чтобы добить раненого зверя, но он слишком неустойчив в полете на дальнее расстояние. Иди отдыхай, Василий Медведев. Потом отправляйся обратно, помолись в пути за душу грешного раба Федора и скажи своему государю, что-де князь Вельский не ответил вовремя, потому что орел в небе казался ему заманчивее кречета на руке, а когда он понял, что до орла не дотянуться, было уже поздно: князь скоропостижно скончался на плахе его величества короля Казимира...
Неожиданно в голосе Вельского прозвучали надрывные нотки. Он вскочил и, остановившись против Медведева, полуторжественно-полусмиренно поклонился ему.
— Спасибо тебе, Медведев, за то, что, рискуя жизнью, ты поспешил принести мне эту весть. Хотя она и равносильна смерти, я благодарен тебе, потому что могу достойно приготовиться к своим последним минутам.
И тут Медведев понял, что, несмотря на внешнее спокойствие и выдержку, князь находится на грани полного отчаяния, что он уже оплакивает свою гибель, потеряв всякую способность искать выход из трудного положения.
Василий нашел в себе силы заботливо поддержать и усадить в кресло бледного князя, который только теперь по-настоящему начал постигать горечь своего поражения.
Выждав минуту, пока князь придет немного в себя, Медведев обратился к Федору так мягко и доброжелательно, как только мог:
— Не надо падать духом, князь. Я скакал два дня и ночь без еды, сна и отдыха, чтобы спасти тебя.
Князь рывком вскинул голову и рассмеялся нервным смехом.
— Спасти?! Что ты говоришь, Медведев?! Ничего не может спасти меня. За последние три дня сюда не явился ни один гонец. Мне следовало задуматься над этим, но я самонадеянно решил, что это случайность. Теперь ты сказал, что на всех восточных дорогах задерживают моих людей. Что ты можешь сделать? Помочь мне и моим братьям бежать? Лесными тропами, подобно затравленным зайцам, которых кусают за пятки гончие? Даже если нам и удастся пройти незамеченными эти четыреста верст, во что я не верю, — кому нужны в Московском княжестве жалкие, нищие беглецы без людей, без земель, без прошлого и без будущего?! Нет, Медведев, я ценю твои добрые чувства, но тут уже ты ничем не можешь помочь...
— Князь, я слишком устал, чтобы говорить тебе утешительные слова, и у нас слишком мало времени, чтобы предаваться бессмысленным сожалениям. Я укажу тебе путь. Он выведет тебя и твоих друзей из нынешнего положения. Вы не только спасете свои жизни, но и посрамите доносчика, за спиной которого стоит твой брат. Вы останетесь на свободе, более того, доверие короны к вам возрастет. Но за это, князь, я потребую от тебя кое что взамен...
Князь Федор тупо смотрел на Медведева.
— Если такой выход есть и если... — неуверенно начал он.
— Выход есть, а то, что я потребую, не унизит тебя, — твердо сказал Медведев.
— Ну что ж, я готов тебя выслушать, — вяло произнес князь.
Медведев заговорил монотонным, усталым голосом:
— Дороги на восток перекрыты, это правда. Но путь на запад — свободен! Ты и твои братья немедленно отправляетесь в Вильно. У вас есть около пяти-шести дней до того, как король, который сейчас находится в Варшаве, узнает все от Ходкевича. Вам необходимо лично повидать маршалка. Не жалейте лошадей и денег. Вы должны прибыть в Вильню не позднее утра четвертого дня. Тут же, прямо с дороги любой ценой вы должны добиться встречи с ним. Вы передадите ему грамоту. В ней вы сообщите, что, услышав о намерении его величества на-значить вскоре общий сбор всех войск (а об этом всем известно уже давно), вы сразу принялись за дело. Вы подготовили такое-то количество вооруженных всадников, такое-то количество запасов оружия, и такое-то количество денег вы готовы внести в казну на вооружение королевского войска. Вы сообщите, что позаботились об укреплении порубежных земель. Между прочим, непременно упомяните о землях на Угре и о Леваше Копыто. Его усилия сохранить мир на рубеже с Москвой, избегая ненужного кровопролития, заслуживают всякого поощрения. Я уверен, что сейчас, пока нет еще официального приказа о сборе войска, никто ничего не сделал. Вы станете первыми. Король должен быть доволен. Вы докажете, что ваши приготовления ведутся совсем не для той цели, в которой вас хотят обвинить, и когда Ходкевич доложит о ваших делах, король не поверит ни одному слову наветчиков. Вот и все, князь.
Василий видел, как по мере его слов Федор оживает на глазах.
С первого упоминания о грамоте князь понял весь замысел, но продолжал слушать Медведева, задавая себе вопрос: неужели этот совсем молодой человек — ловкий смельчак и тонкий политик — всего лишь обыкновенный дворянин, простой гонец московского государя? Это казалось невозможным, и стоило Федору, увидев путь к спасению, воспрянуть духом, как он, постепенно становясь прежним князем Вельским, почувствовал недоверие и подозрительность. К тому времени, когда Василий кончил говорить, князь Федор уже полностью овладел собой. Спокойствие и хладнокровие, впервые в жизни оставившие его на несколько минут, вернулись со всеми добрыми и недобрыми чувствами, растворившимися было в отчаянии...
— Ну, что же, Медведев, — медленно протянул Вельский, — ты действительно указываешь нам путь, который дает надежду на спасение. Допустим, я его принимаю. Что ты за это потребуешь? Впрочем, зачем спрашивать? Это же ясно — моего немедленного и положительного ответа твоему государю! Не так ли? — В окрепшем голосе Федора прозвучала едва уловимая нотка насмешливой снисходительности,
— Нет, князь, — спокойно ответил Медведев. — Не в моих правилах извлекать выгоду, пользуясь чьим-то безвыходным положением. Да и чего стоил бы твой ответ, данный под угрозой смерти?! Не будем пока творить об этом, князь. Когда минует опасность, ты трезво, спокойно все обдумаешь и сам решишь, следует ли тебе писать великому князю. Я хочу, чтобы моя совесть была так же чиста, как и твоя: мы оба будем знать, что это было добровольное и свободное решение!
— Вот как?! Но тогда я не понимаю, чего ты хочешь! Быть может, я должен сделать что-нибудь для тебя лично?