Читать интересную книгу Гарсиа Лорка - Лев Осповат

Те, кто направлял руку убийц, надеялись не только на собственные силы. «Европа не сможет равнодушно взирать на торжество большевизма, которое подготовляет революция, начавшаяся в 1931 году, – угрожающе заявляла газета „ABC“. – Европа вмешается, как она однажды вмешалась в дела России. Европа никогда не согласится жить в большевистских клещах».

Революция не отступала. На выстрелы и провокации рабочие отвечали всеобщими забастовками, на локауты – захватом предприятий, закрытых владельцами. На землях, отобранных у помещиков, батраки создавали артели. «Смерть фашистам!» – кричали с трибун, и десятки тысяч людей подхватывали этот призыв, взметнув сжатые кулаки.

К июню ни для кого уже не секрет, что против республики готовится заговор. Повсюду только и разговоров, что о тайных складах оружия, о фалангистах и монархистах, открыто занимающихся военной подготовкой, о том, что армия ненадежна, и тем не менее реакционные генералы не уволены в отставку, а, наоборот, переведены в стратегически важные округа – Франко на Канарские острова, Мола в Наварру. Да правые и не скрывают намерения выступить в самое ближайшее время, руководствуясь пословицей: «Кто ударяет первым, тот ударяет дважды!»

– В высшей степени сложное положение! – говорит за ужином у Карлоса Морлы Линча профессор де лос Риос, покачивая своей красивой апостольской головой. – С одной стороны – явная угроза фашизма. С другой – анархисты с их ненавистью к правительству и Народному фронту, против которых они готовы бороться чуть ли не вместе с фалангистами. И хоть бы по крайней мере Народный фронт сохранял единство, а то...

Сняв очки, он принимается протирать их. Что уж толковать о единстве Народного фронта, если даже в его партии, у социалистов нет единства! Если Ларго Кабальеро, возглавляющий левое крыло, призывает ни больше, ни меньше, как к немедленному свержению буржуазного строя, причем без поддержки крестьянства и средних слоев, силами одного пролетариата!

– Вот она, логика политической борьбы! – восклицает хозяин не без злорадства. – Правые спешат опередить левых, левые – правых. «Кто ударяет первым, тот ударяет дважды!» – не так ли?

– Нет, не так! – дон Фернандо глядит с непривычной суровостью. Он считал бы нужным напомнить, что политика не кулачный бой. Вот коммунисты это понимают. Едва ли кто-нибудь заподозрит профессора де лос Риоса в приверженности к их доктрине, и все же он должен сказать, что в сложившихся ныне условиях коммунисты занимают трезвую позицию. Утверждая – и не без основания, – что главной опасностью сегодня является фашизм, они добиваются единства рабочего класса, призывают к расширению и укреплению Народного фронта. Критикуя правительство, требуя от него провести чистку армии и демократические реформы, они в то же время поддерживают правительство во всем, что касается защиты республики. Достойно сожаления, что далеко не все социалисты, не говоря уже об анархистах, способны с такой же решительностью действовать в интересах народа. Не удивительно, что авторитет коммунистов растет.

– Ну, а ты что думаешь обо всем этом? – поворачивается Карлос к Федерико.

– О чем? – вздрагивает тот, возвращаясь откуда-то издалека.

– О партиях! – Карлос несколько раздражен. – Вот ты, например, какой ты партии?

– Ты же знаешь, – улыбается Федерико, – партии бедняков.

Но приятель не унимается: ответ слишком расплывчат – так называют себя разные партии и люди в них разные.

С детской серьезностью смотрит ему в лицо Федерико.

– Люди, конечно, разные, – отвечает он еле слышно, словно себе самому, – есть злые, есть добрые. Я – с добрыми.

– С добрыми? – повторяет дон Фернандо задумчиво и отчего-то вспоминает вдруг, что Маргарита Ксиргу, отправившаяся со своей труппой в Америку, звала, как он слышал, и Федерико с собой – почему же тот не поехал?

– А я их еще догоню! – оживляется Федерико. – Вот только поставлю «Периваньеса» в «Ла Барраке» да наведаюсь в Гранаду...

В Гранаду? Профессор не скрывает беспокойства. Разумно ли в такое тревожное время, когда в любую минуту возможны серьезные беспорядки, уезжать из столицы в провинцию, да еще в нашу милую, сонную, косную Гранаду, где реакционеры весьма сильны?

– И у меня смутно на сердце, – признается Федерико. – Но ведь я ненадолго. Восемнадцатое июля – день святого Федерико, наш с отцом день, семейный праздник – ну, как не приехать? И что может случиться со мною дурного в моей Гранаде? Как-никак, – торжественно поднимает он палец, – там я маленькая местная достопримечательность!

Но еще до отъезда он заканчивает «Дом Бернарды Альбы». Собрав друзей, он читает им эту драму, все более воодушевляясь скаждой сценой. Вызов Бернарде, вызов всему ее миру бросает младшая дочь, Адела, вступающая в борьбу за свою любовь. Она не желает больше лицемерить и лгать, не желает терпеливо дожидаться смерти старшей сестры – она берет свое счастье, перешагнув через запреты, одолев страхи, победив самое себя. Могучая сила свободного человека просыпается в маленькой запуганной девушке. Отныне тюрьма не властна над нею.

Ее можно обманом толкнуть на самоубийство, можно приказать домашним хранить молчание об истинных причинах смерти. Но с рабством покончено – Адела уходит из жизни непобежденной.

Жадно и в то же время нетерпеливо выслушивает Федерико поздравления друзей. Пьеса удалась – ему самому это ясно. Но если б они только знали, какой замысел возник у него на днях, едва не помешав дописать «Дом Бернарды Альбы»! Все сочиненное до сих пор было лишь подготовкой к новой трагедии, зашевелившейся в глубине сознания. Однако – ни слова о ней пока, ни одному человеку!

Время еще не позднее – а хоть бы и позднее, кто же в Мадриде спит в июльскую ночь! Тем более что Федерико через несколько дней покидает столицу – достаточный повод, чтобы немедленно отправиться всем в кофейню к Манко.

У знакомой, настежь раскрытой двери они останавливаются в нерешительности. Крики, несущиеся изнутри, настолько громче обычных, что сомнений не остается: там назревает крупная драка. К тому же, как явствует из характера перебранки, в дело замешаны политические страсти. Благоразумнее всего повернуть назад, но хозяин уже увидал Федерико, машет ему рукой, указывая подбородком на единственный незанятый столик, оставленный для почетных гостей.

Их появление несколько разряжает атмосферу – впрочем, разряжает ли? Спорящие – одни из них в комбинезонах, другие в полувоенных рубашках, третьи просто в рванье – чуть умеряют свои голоса, зато с нескрываемым общим недружелюбием приглядываются к компании хорошо одетых интеллигентов, усевшихся в стороне. Хорхе Гильен всей спиной ощущает эти враждебные взгляды – удивительно, как Федерико ничего не замечает!

А тот в ударе – болтает без умолку, дурачится, передразнивает приятелей. Вот и они позабыли об окружающих – Федерико представляет в лицах свою недавнюю беседу с художником Луисом Багариа, который сам себя именует: «карикатурист-дикарь». Замолчали за ближними столиками. Тишина расползается по кофейне. Все лица повернуты к Федерико. Остановившись на полуслове, он слышит только шепот хозяина, с гордостью поясняющего: «...тот самый, что сочинил „Неверную жену“!»

Ну, кто не знает «Неверную жену»! От недавней враждебности и следа не осталось, со всех сторон – улыбки, приветственно поднятые стаканы... В конце концов хозяин передает Федерико общую просьбу: почитать, если можно, стихи.

Федерико согласен. Только не «Неверную жену»: ему, правду сказать, очень надоел этот романс. Он прочтет другое стихотворение из того же сборника – романс о Сан-Габриеле, покровителе Севильи.

«Сан-Габриель»? Стоит ли? – читает он на лицах друзей. – Слишком сложная поэзия для подобной аудитории. Да еще эти библейские мотивы – одних они разозлят, другим покажутся кощунством!»

Федерико победно улыбается. Сегодня он все может.

И действительно, еще ни один знаток не слушал его так самозабвенно и благодарно, как слушают буйные завсегдатаи Манко разговор между юной нищенкой из Трианы и цыганским архангелом, явившимся возвестить ей чудо из чудес – рождение сына.

– Святой Габриель! Я стала,пронзенная трижды счастьем,и блеск твой зацвел жасминомнад жарким моим запястьем.– Храни тебя бог, Мария,о смуглое чудо света!Дитя у тебя родитсяпрекрасней ночного ветра.– Ай, жизнь моя, Габриелильо!Ай, Сан-Габриель пресветлый!Заткала б я твое ложегвоздикой и горицветом.– Храни тебя бог, Мария,звезда под бедным нарядом!Найдешь ты в груди сыновнейтри раны с родинкой рядом.

Ответная жаркая волна поднимается в груди Федерико. Чего бы сейчас ни сделал он для этих людей, доверчиво отдающихся доброй силе, доброй власти его поэзии!

У матери изумленнойво чреве дитя запело.Дрожат три миндальных долькив его голоске несмелом.Архангел уходит в небоступенями сонных улиц...А звезды на небосклоне в бессмертники обернулись!

Хорхе Гильен оглядывается, видит задумчивые светлые лица. И, наклонившись к соседу, шепчет ему на ухо: