когда его расхваливал. Потому что этот кретин – я имею в виду твоего дядюшку – рассказал Бассету о корове. Уж ему-то следовало знать, что этот изверг измыслит какое-нибудь гнусное злодейство и погубит его. Так и случилось. Вчера Том обедал с сэром Уоткином Бассетом в его клубе. Среди закусок были холодные омары, и вероломный Макиавелли соблазнил Тома попробовать.
Я широко открыл глаза, отказываясь верить.
– Неужели вы хотите сказать, что дядя Том ел омаров? – с ужасом спросил я, зная, какой чувствительный у дядюшки желудок и как бурно он реагирует на недостаточно деликатную пищу. – И это после того, что случилось на Рождество?
– Том поддался уговорам негодяя и съел не только несколько фунтов омаров, но и целую грядку свежих огурцов. Судя по его рассказу – а рассказал он мне все лишь нынче утром, вчера, вернувшись домой, он только стонал, – сначала он отказывался. Решительно, наотрез. Но в конце концов не выдержал давления обстоятельств и уступил. В клубе Бассета, как и еще в нескольких других клубах, посреди обеденной залы стоит стол, уставленный закусками, и где бы вы ни расположились, они вам буквально мозолят глаза.
Я кивнул:
– В «Трутнях» то же самое. Однажды Китекэт Поттер-Перебрайт, сидя у окна в углу, шесть раз подряд попал булочками в пирог с дичью.
– И это погубило беднягу Тома. Перед змеиными уговорами Бассета он бы легко устоял, но вид омаров был слишком соблазнителен. И он не выдержал искушения, набросился на них, как голодный эскимос, а в шесть часов мне позвонил швейцар и попросил прислать машину, чтобы забрали несчастного, который корчился в библиотеке, забившись в угол, его там обнаружил мальчик-слуга. Через полчаса Том прибыл домой и жалобным голосом попросил соды. Нашел лекарство – соду! – Тетушка Далия саркастически расхохоталась. – Пришлось вызвать ему двух врачей, делали промывание желудка.
– А тем временем… – подсказал я, уже догадавшись, каково было дальнейшее развитие событий.
– Тем временем злодей Бассет со всех ног в лавку и купил корову. Хозяин обещал Тому не продавать ее до трех часов дня, но пробило три, а Том не появился, корову захотел приобрести другой покупатель, и он ее, конечно, продал. Вот так-то, племянничек дорогой. Владельцем коровы стал Бассет, вчера вечером он увез ее в Тотли.
Что и говорить, печальная история, к тому же подтверждает мое мнение о папаше Бассете: мировой судья, который оштрафовал молодого человека на пять фунтов за невиннейшую шалость, вместо того чтобы просто отечески пожурить, способен на все; однако я не представлял себе, каким образом тетушка хочет исправить положение. Я убежден, что в таких случаях остается лишь стиснуть зубы, молча возвести глаза к небу, постараться все забыть и начать новую жизнь. Так я ей и сказал, намазывая тост джемом.
Она вонзила в меня взгляд.
– Ах вот, значит, как ты относишься к этому возмутительному происшествию?
– Да, именно так я к нему отношусь.
– Надеюсь, ты не станешь отрицать, что, согласно всем человеческим законам, корова принадлежит Тому?
– Разумеется, не стану.
– И тем не менее спокойно примешь это вопиющее беззаконие? Позволишь, чтобы кража сошла мошеннику с рук? На твоих глазах произошло одно из самых гнусных преступлений, которые несмываемым позором ложатся на историю цивилизованных государств, а ты лишь разводишь руками и вздыхаешь – дескать, как досадно, не желаешь даже пальцем шевельнуть.
Я вдумался в ее слова.
– «Как досадно»? Нет, тут вы, пожалуй, не правы. Я признаю, что случившееся требует куда более энергичных комментариев. Но никаких действий я предпринимать не буду.
– Ну что ж, тогда действовать буду я. Я выкраду у него эту окаянную корову.
Я в изумлении вытаращил глаза. Упрекать тетушку я не стал, но мой взгляд ясно говорил: «Опомнитесь, тетенька!» Согласен, гнев ее был более чем праведен, но я не одобряю насильственных действий. Надо пробудить ее совесть, решил я, и только хотел деликатно осведомиться, а что подумают о таком поступке члены охотничьего общества «Куорн» – кстати, и о «Пайчли» тоже забывать не следует, – как вдруг она объявила:
– Нет, выкрадешь ее ты!
Я только что закурил сигарету и, если верить рекламе, должен был почувствовать блаженную беззаботность, но, видно, мне попался не тот сорт, потому что я вскочил со стула, будто кто-то воткнул снизу в сиденье шило.
– Я?!
– Именно ты. Смотри, как все удачно складывается. Ты едешь гостить в Тотли. Там тебе представится множество великолепных возможностей незаметно похитить сливочник…
– Ни за что!
– …и отдать его мне, иначе я не получу от Тома чек на публикацию романа Помоны Грайндл. Настроение у него сквернейшее, и он мне откажет. А я вчера подписала с ней договор, согласилась на баснословный гонорар, причем половина суммы должна быть выплачена в виде аванса ровно через неделю. Так что в бой, мой мальчик. Не понимаю, зачем делать из мухи слона. Не о такой уж великой услуге просит тебя любимая тетка.
– Такую услугу я не могу оказать даже любимой тетке. Я и в мыслях не допускаю…
– Допускаешь, мой птенчик, еще как допускаешь, а если нет – сам знаешь, что тебя ждет. – Она многозначительно помолчала. – Вы следите за развитием моей мысли, Ватсон?
Я был просто убит. Слишком прозрачным оказался ее намек. Не в первый раз она давала мне почувствовать, что под стальной перчаткой у нее бархатная рука – то есть именно наоборот.
Моя жестокосердная тетушка владеет могучим оружием, которое постоянно держит над моей головой, как меч над головой этого… как его? – черт, забыл имя того бедолаги, Дживс знает, – и вынуждает меня подчиняться своей воле: это оружие – угроза отлучить меня от своего стола и, соответственно, от деликатесов Анатоля. Нелегко забыть то время, когда она на целый месяц закрыла передо мной двери своего дома, да еще в самый разгар сезона охоты на фазанов, из которых этот чародей творит нечто волшебное.
Я предпринял еще одну попытку урезонить тетушку.
– Ради Бога,