– Кто я? Бедный Павел! Не узнаешь? А ведь ты только что вспоминал меня. Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Не разводи пауков в доме своем, не то они задавят тебя.
Произнеся столь странную речь, незнакомец в плаще снова двинулся вперед, оглядываясь на Павла все тем же проницательным взором. И как тот остановился, когда остановился его необычный спутник, так и теперь он почувствовал необходимым пойти за ним.
Дальнейший путь продолжался в молчании, столь напряженном, что и встревоженный Куракин не мог сказать ни единого слова.
Наконец впереди показалась площадь между мостом через Неву и зданием Сената. Незнакомец прямо пошел к одному, как бы заранее отмеченному, месту площади. Великий князь остановился.
– Прощай, Павел! – произнес человек в плаще. – Ты еще увидишь меня опять здесь. Помни: берегись пауков!
При этом шляпа его поднялась как бы сама собой, и глазам Павла представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка… его прадеда Петра Великого.
– Не может быть! – вскричал Павел, едва не теряя сознания от страха и удивления. А когда пришел в себя, никого, кроме них с Куракиным, уже не было на пустынной площади.
На этом самом месте летом будущего года императрица Екатерина Алексеевна возведет монумент, который изумит всю Европу. То будет конная статуя, представляющая царя Петра, помещенная на скале. И вовсе не Павел посоветовал матери избрать данное место, названное или, скорее, угаданное призраком. Он вообще опасался вспоминать о той ночи и не знал, как описать чувство, охватившее его, когда он впервые увидал памятник Петру. Но тот холод, который пронизал его слева, он словно бы продолжал ощущать до конца жизни. И его не оставляла уверенность, что, хоть Петр явился поговорить с ним, он сделал это не из сочувствия, не из расположения, а из некоего жалостливого презрения к своему потомку.
Павел никогда никому не верил! Даже призракам.
А слова о каких-то там пауках показались ему сплошной невнятицей. Или он только делал вид, что не понял их?
Но вот сейчас, ночью, он смотрел на свой шлафрок, брошенный около кровати на пол и усеянный, как и вся прочая одежда, эмблемами Мальтийского ордена – крестами, – и видел в них многочисленные изображения пауков, которых он сам впустил в свой дом.
Однако Павел был слишком самонадеян для того, чтобы признавать свои ошибки.
«Пауки – это не мальтийские кресты, – сказал он твердо. – Это заговорщики!»
Да, заговорщики! Император теперь точно знал о существовании заговора. Граф Пален подтвердил его догадки. Как хорошо, что Пален в курсе всего, ему можно доверять. Можно…
Глаза императора слипались. Завтра с утра надо будет решить дело с Евгением Вюртембергским. Поговорить с Екатериной, на которой Павел решил его женить, чтобы сделать наследником. А Александру место в крепости. Именно в крепости!
И Павел усмехнулся злорадно. Вот сюрпризец он преподнесет семье!
Но император ошибался. Никаким сюрпризом его план ни для кого не был.
По дворцу уже не первый день ползли слухи, что Павел решил женить юного принца на одной из своих дочерей, Екатерине, усыновить и назначить своим наследником. Государыню и остальных детей он намеревался заточить кого в крепость, кого в монастырь. Более того! Княгиня Гагарина и граф Кутайсов слышали, как Павел ворчал: «Еще немного, и я принужден буду отрубить некогда дорогие мне головы!»
Слухи мгновенно выметнулись из дворца и стали известны в городе. Что характерно, они были всеми встречены с полным доверием. В глазах света император был способен на все – на все абсолютно! – для удовлетворения своих страстей и причуд. Заточить в крепость сыновей и назначить наследником толстенького немчика? Нет ничего невероятного. Сослать в монастырь или вовсе убить жену, чтобы жениться даже не на фаворитке своей, княгине Гагариной, а на французской шлюхе? Более чем возможно!
Павла откровенно считали сумасшедшим. Он сеял вокруг себя страх, смятение и некое общее предчувствие пугающих, но желанных событий. Всюду звучало одно: «Это не может дольше продолжаться!» Сам Константин Павлович как-то сказал горько: «Мой отец объявил войну здравому смыслу с твердым намерением никогда не заключать мир!»
А что же великий князь Александр? Ведь решение Павла назначить наследником Евгения Вюртембергского касалось прежде всего старшего сына императора, которого императрица Екатерина когда-то мечтала посадить на трон в обход Павла. Настроение Александра понять было трудно…
Он был назначен шефом Семеновского полка; а Константин – Измайловского. Александр, кроме того, стал военным губернатором Петербурга. Ему были подчинены военный комендант города, комендант крепости и петербургский обер-полицмейстер. Каждое утро в семь часов и каждый вечер в восемь великий князь подавал императору рапорт. Причем необходимо было давать отчет о мельчайших подробностях, касающихся гарнизона, всех караулов города, конных патрулей, разъезжавших в нем и его окрестностях. За малейшую ошибку следовал строгий выговор.
Великий князь был еще молод, характер имел робкий; а кроме того, он был близорук и немного глух (между прочим, последствия бабушкиного воспитания: желая воспитать во внуке особенную храбрость, Екатерина старалась приучить его с младенчества к звукам пушечной пальбы). При таких чертах должность шефа полка отнюдь не была для него синекурой и стоила многих бессонных ночей.
Оба великих князя смертельно боялись своего непредсказуемого отца, и, когда он смотрел сколько-нибудь сердито, они бледнели и дрожали, как два осиновых листка. При этом они всегда искали покровительства у других – вместо того чтобы иметь возможность самим его оказывать, как можно было ожидать от людей столь высокого положения. Вот почему они сначала внушали мало уважения и были не очень-то популярны в придворной среде и в гвардии.
Однако времена меняются. Популярность Александра росла, поскольку росла ненависть, предметом которой был его отец. Великого князя считали очень добрым человеком. Рассказывали, что иногда он бросался на колени, заступаясь за жертв государева гнева, становившихся все более многочисленными, а Павел не просто грубо обрывал его просьбы, но даже толкал ногой в лицо. Говорили, что Александр вставил в одно из окон своих покоев зрительную трубу, около которой постоянно дежурил доверенный слуга, чтобы караулить тех несчастных, которых повезут через Царицын Луг в Сибирь – прямиком с плац-парада, как злополучного Сибирского. При появлении зловещей тройки другой слуга должен был скакать к заставе, чтобы передать пособие сосланному…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});