Вилфред шел и думал о том, что его не слишком печалит, что он живет обособленно, вне косяка. Он вообще довольно беспечально прожил это лето. И теперь он шел, высоко подняв голову, как будто ему все трын-трава. Навстречу катил автомобиль, прижимаясь к тротуару. Автомобиль притормозил; Вилфред обратил внимание на низкую, как бы расплющенную машину — последний крик марки «Хупмобиль».
— Ты что, не узнаешь меня?
— Конечно, я узнал тебя, Андреас, я просто твоей машиной залюбовался.
— Поздравь меня, дружище, — сказал Андреас панибратским тоном в духе времени, протягивая Вилфреду руку из открытой машины. Вилфред пожал ее, не преминув отметить, что рука гладкая, бородавок на ней нет, не то что в былые дни.
— Залезай в машину, пропустим по стаканчику, — самоуверенно предложил Андреас. Вилфред пригляделся внимательней к молодому человеку, с которым когда-то вместе учился в школе фрекен Воллквартс для мальчиков из хороших семей. Очки в круглой стальной оправе сменило пенсне американского образца с зажимом на переносице. Изучая карту вин в кафе в парке, Андреас то и дело снимал и надевал пенсне.
— Как насчет бокала шампанского?
— Спасибо, мне кружку пива, и небольшую: я в шесть часов обедаю у матери.
По бесцветному лицу Андреаса скользнула тень разочарования. По сути, он мало отличался от доверчивого мальчишки, которому не везло в школе, но которому его преданный отец помог окончить торговые курсы и поступить на склад. Как видно, Андреас охладел к работе на складе. Он заказал себе бокал вермута со льдом. Вилфред предложил ему закурить, но Андреас, как и в прежние времена, отказался от сигареты. Зато из кожаного портсигара словно по волшебству явилась толстая сигара.
— Твоя мать живет все там же, на Драмменсвей? — спросил он.
И тогда Вилфред вдруг понял — Андреас всячески старается подчеркнуть, что все былое давно прошло.
— Все там же! — ответил он со вздохом, словно сто лет минуло с тех пор, как он одолжил бородавчатому Андреасу свой велосипед и вообще помыкал и вертел им по своему усмотрению. — А вы, я слышал, съехали с Фрогнервей?
— Фрогнервей? — Казалось, Андреасу приходится рыться в памяти, вспоминая третичный период. — Ах да, Фрогнервей. Мы со стариком перебрались в квартиру на Юсефинегате. Там просторнее.
Андреас непринужденно продолжал свой рассказ. Мать его умерла. Выходило как бы само собой, что, с тех пор как их семья стала меньше, ей нужно больше места.
— Просторнее, ну как же, понятно, — согласился Вилфред. — А как поживает твой отец?
— Спасибо, как раз сегодня он должен вернуться, ходил в Швецию на яхте.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что твой отец тоже… — Вилфред едва не сказал «спекулирует», но удержался. Он вдруг обрадовался, что именно эти люди вырвались из своих унылых будней и явно ухватились за жизнь с другого конца.
Андреас пропустил вопрос мимо ушей.
— Он навещал наших шведских родственников. Как тебе известно, наша настоящая фамилия Эрн, — сказал он.
Вилфреду стало весело. «Разве мне это известно?» — подумал он. А вслух спросил с любопытством:
— Как она пишется?
— Через «э» оборотное.
— Пиши лучше через «ё».
— Зачем? — Уж не скользнула ли по озабоченному лицу бизнесмена Андреаса легкая тень неуверенности, точно отсвет былых дней, когда Вилфред одним своим замечанием сбрасывал его с вершин восторга в бездну стыда? Так или иначе эта тень быстро исчезла.
— Единственно верное правописание, — веско сказал он. — Старик был у нашей шведской родни и получил на этот счет документы. На днях мы вернемся к нашей старой фамилии.
— И стало быть, будете называться Эрн. Андреас Эрн… — Вилфред как бы примеривался к новому имени. — Ну что ж, звучит недурно.
Андреас скромно сиял.
— По правде сказать, мне-то самому все равно. Но старик…
— Скажи, с каких это пор ты стал звать отца «стариком»? Бросив на Вилфреда быстрый взгляд, Андреас отхлебнул глоток вермута. Потом пожал плечами.
— Отец увлекся геральдикой, знаешь, всякими там геральдическими щитами и тому подобным… — Секунду поколебавшись, он повертел в руках папку из свиной кожи, которую прихватил с собой из машины. — Сейчас я тебе покажу… — продолжал он все еще с некоторым смущением. — Я несколько дней просидел в Государственном архиве, пока старик был в плавании, и вот нашел древний герб Эрнов… — Он извлек из папки кусок картона, обернутый в папиросную бумагу, и осторожно положил его на скатерть перед Вилфредом. Это был орел — синий на золотом фоне. Вид у него был суровый, как и надлежит орлам.
— А что это он делает головой? — спросил Вилфред.
Поговорили об орлах семейства Олсен, и довольно. Только бы парень не вздумал копаться в этом так долго, что потом сам пожалеет…
— Как что делает? Он ее повернул, ты же видишь. Так и должно быть. Это мне срисовал один художник.
Вилфред посмотрел Андреасу прямо в глаза. Он хотел знать, правильно ли он угадал. Он чувствовал себя предателем, оттого что не мог удержаться от иронии.
— И теперь вы закажете сервиз с орлами? — спросил он, чтобы положить конец неопределенности.
— Как ты угадал? — с восхищением спросил Андреас. — Я только что его заказал. То-то старик обрадуется… — И вдруг по бледному мальчишескому лицу скользнула тень озлобления. — Небось завидуешь. Нам всем в старые времена так нравилась твоя фамилия — Саген. Может, у вас на гербе изображена пила?
— Наверняка, — весело подхватил Вилфред. — Как-нибудь загляну в архив и проверю.
Он с удовольствием замечал, что в мальчишке «старых времен» появилось здоровое чувство самозащиты. Андреас просто создан, чтобы выбиться в люди. Вилфред исполнился странного сочувствия к этому беспомощному мальчугану, который преуспел и разъезжает теперь в автомобиле марки «Хупмобиль».
— Надеюсь, ты разумно распоряжаешься деньгами, которые заработал? — серьезно спросил Вилфред. И быстро добавил, чтобы не задеть Андреаса: — А то сейчас развелось много шалопаев, которые в один прекрасный день окажутся без гроша. Ведь все это долго не продлится. Мой дядя Мартин говорит…
— А это верно, что твой дядя — сторонник немцев? — грубо перебил его Андреас. — Все говорят, что он держит их сторону.
Вилфред подумал. Улыбнулся.
— На мой взгляд, он вообще не держит ничью сторону и, уж во всяком случае, не мою. Но в этих делах он толк знает.
Андреас с вызовом повертел в руках бокал.
— В каких это делах? В экспорте меди в Германию, как я слышал. В то время как наши моряки… — И он печально уставился в стол.
Вилфред снова внимательно вгляделся в него. Нет, Андреас не притворялся. Ни тени иронии не было в выражении его лица — ни тени, ни когда он сочувствовал гибнущим морякам, ни когда разглагольствовал о фамилии Эрн… Вилфред решил поддержать этот тон.
— Да, все это весьма печально, — вздохнул он.
— Печально, еще бы! — запальчиво выкрикнул тот. — Будь уверен, черт побери, мы потом припомним тех, кто помогал немецким свиньям… А ты сам? — спросил он, как бы по ассоциации мыслей. — Не хочешь ли ты сказать, что сам ты не играешь на бирже?
Вилфред рассказал все как есть: что он пробовал играть, но, должно быть, покупал неудачные бумаги. Андреас на минуту задумался. Даже слепой увидел бы, что он размышляет, стоит ли помочь старому другу зашагать в ногу с временем. Но, судя по всему, он подавил в себе это желание.
— Заедем на минуту ко мне, посмотришь нашу квартиру, — предложил он вместо этого.
И снова Вилфреду передалась наивная радость, какую испытывал этот мальчишка, когда мог чем-нибудь похвастаться. Он бросил взгляд на часы.
— В шесть мне надо быть у матери, — сказал он. — И еще по дороге зайти в цветочный магазин.
Сады вдоль Драмменсвей были подернуты солнечной дымкой. В начале Фрогнервей Андреас прибавил газу. Похоже, он навеки возненавидел эту улицу, даже ту ее часть, которая лежала вдали от места его унижения в районе Фрогнер-парка.
— Чертовски дорогие цветы ты купил, — заметил он с восхищением.
— Мама любит орхидеи.
Андреас вытаращил глаза.
— Ты покупаешь цветы матери? — выкрикнул он. У него появилась неприятная манера кричать. Вилфред помнил, что раньше Андреас говорил тихо, почти шепотом.
— Ты, наверное, и сам носишь цветы на могилу матери.
— Ясное дело, — сказал Андреас, остановив машину. — Но моя-то мать умерла.
Это был маленький кирпичный домик — одна из аристократических вилл в той части Юсефинегате, которая относится к району Хомансбю. Они бесцельно прошлись по комнатам — Андреас потерял самоуверенность и притих. Вилфред подумал, что для него уже настало отрезвление. Андреас ведь был неглуп, во всяком случае не настолько глуп, чтобы не почувствовать, когда свалял дурака.