Вулф таращил глаза на Виллоу, не в состоянии поверить тому, что слышал.
— Я хотела отправиться, — продолжала Виллоу — Но Джесси не пустила меня. Она сказала, что если что-нибудь случится ей мной, то умрет Этан. А если что-то случится с ней, то не умрет никто.
— Маленькая дурочка!
— Разве? Она могла родиться аристократкой и получить аристократическое воспитание, но она вовсе не беспомощное маленькое украшение, как полагаешь ты.
Виллоу говорила уже сама с собой. Дверь за Вулфом захлопнулась, и он стремглав понесся на конюшню.
17
Когда стальная уловила запах Вулфа, она негромко заржала, приветствуя его. Он перегнулся через дверь стойла и заглянул внутрь. Его словно ударило то, что он увидел
Привалившись к стене, Джессика спала в дальнем углу. Рядом с ней валялся дробовик. Новорожденный гнедой жеребенок свернулся возле, согревая ее теплом. Вулф с болью отметил разницу между той, которая танцевала с ним в Лондоне, и девушкой, на которую он смотрел сейчас.
В Лондоне кожа Джессики была нежная и прозрачная, как перламутр. Америка была к ней не столь добра: на лице виднелись царапины и шрамы, щеки обветрились. В Лондоне цвет лица у нее был яркий, звучный. Сейчас губы побледнели, и усталость обвела глаза темными кругами.
Но печальные сопоставления этим лишь начались. В Лондоне волосы Джессики горели, словно пламя, и драгоценные камни поблескивали в затейливой прическе. Сейчас в спутанных кудрях торчали лишь соломинки. В Лондоне ей шили платья из самых дорогих тканей, ее юбки волновались, словно облако. Сейчас на ней было фланелевое белье, мальчишеская рубашка из оленьей кожи и бриджи со следами ее акушерской деятельности.
В Лондоне дни Джессики были заполнены чаепитиями и балами, играми и чтением книжных новинок. В Америке она работала за горничную и конюха одновременно. В Лондоне она принимала гостей, услаждая их шутками и серебряным смехом. В Америке смеяться было некогда. Случалось, что и жизнь Джессики была в опасности.
«Джесси, что я сделал с тобой?»
На немой мучительный вопрос Вулфа не было иного ответа, кроме правды: он почти убил девушку, которая доверяла ему, не доверяя более никому на свете.
Вулф тихо вошел в стойло. Он взял дробовик, вынул патрон и вернул ствол в исходное положение. Легкий шум разбудил Джессику. Вздрогнув, она механически потянулась за ружьем, которого уже не было на месте.
— Все в порядке, Джесси. Волки ушли.
Она разглядела Вулфа, прищурилась и сонно улыбнулась:
— За исключением одного, но он мой личный лорд Волк.[4] С ним я в безопасности.
Боль перевернула всю душу Вулфа. Он не принес Джессике ничего, кроме несчастья.
— Моя глупость чуть не погубила тебя, эльф. Когда я думаю, что тебя могли разорвать волки…
— Ты прекрасный стрелок, — пробормотала она, снова пытаясь уснуть.
— Я дурак!
Хотя голос Вулфа был грубым, он очень нежно взял ее на руки. Когда она поняла, что он хочет вынести ее из стойла, она мгновенно проснулась.
— Постой! Ты еще не рассмотрел жеребенка стальной, — запротестовала она. — Эта кобыла станет великолепной основой для нашего табуна. Я никогда не видела у жеребят такой прелестной головы, такой грудки… Это самка. Правда, большая? Через несколько лет она…
— К черту стальную вместе с жеребенком! — перебил ее Вулф нетерпеливо. — Ты не понимаешь, что могла погибнуть!
Джессика прищурилась.
— Ты тоже мог.
— Это совсем другое дело… Но теперь этому будет положен конец.
— Что?
— Я отправлю тебя в Лондон, как только откроется перевал.
— Собираешься дать той карете еще один шанс?
— О чем ты говоришь?
Джессика улыбнулась и уткнулась носом в жесткий подбородок Вулфа.
— Помнишь, меня чуть не задавила карета в Лондоне?
— Помню, — ответил Вулф.
— Ты должен помнить. Ты избил этого извозчика до полусмерти.
— Нужно было убить эту пьяную скотину.
— Таких, как он, немало, — заметила Джессика.
— И что же?
— А то, что в Лондоне я не буду в большей безопасности, чем здесь.
Кончиком языка Джессика прочертила обжигающую линию на подбородке Вулфа.
— Дело не в этом, — сказал он сурово.
— Тогда в чем же?
— Я едва не убил тебя тем, что окунул в нашу жизнь на западный манер. Ты английская аристократка и достойна красивой жизни, для которой рождена и воспитана.
Говоря это, он вышел из конюшни на лунный свет. Земля была покрыта сверкающим снегом. Воздух казался теплым и упругим.
— Ерунда, — сказала Джессика, зевая. — Ты будешь несчастлив в Англии.
— Такой проблемы не возникнет.
Джессика притихла в руках Вулфа. Сон мгновенно слетел с нее. Она с тревогой спросила:
— О чем ты говоришь?
— Я покину Англию сразу после нашего развода.
— Но я не требовала развода!
— Тебе и не придется этого делать. Я потребую.
— Но почему?! — прошептала Джессика. — Что я такое совершила, чтобы ты меня так возненавидел?
— Я не ненавижу тебя. Я никогда не испытывал ненависть, хотя и готов был задушить, когда ты подстроила мне ловушку.
— Тогда почему…
Джессике не удалось закончить свой вопрос, потому что Вулф припал ртом к ее губам. Когда он наконец оторвался и поднял лицо, оба дышали быстро и жадно.
— Это все, Джесси. И не надо было этого начинать.
— Вулф, послушай, — произнесла она решительно. — Я намерена быть твоей женой во всех смыслах. Я хочу любить тебя, работать рядом с тобой, воспитывать наших детей, ухаживать за тобой, когда ты болен. С тобой я буду смеяться даже тогда, когда в мире не останется ни одного цвета, кроме серого.
Каждое ее слово было для него как острый нож в сердце, оно подвергало его страшному искушению, расшатывало способность владеть собой, возрождало мечту, которой никогда не суждено стать реальностью. И он знал, что это невозможно, с того времени, как ей исполнилось пятнадцать лет.
И с того же времени он узнал, что такое ад: мечтать о том, что недостижимо, от чего его отделяет бездна, которую он не должен стремиться преодолеть, потому что, преодолев эту бездну, он убьет ту, о которой мечтает.
И вот сейчас, вопреки своим благим намерениям, он это почти сделал.
— Я люблю тебя, — сказала Джессика. — Я люблю..
— Замолчи, — прервал ее Вулф. Ее слова причиняли ему боль сильнее любого удара. — Я Дерево Стоящее Одиноко. Ты леди Джессика Чартерис. Тебе больше нечего бояться в Англии. Я сделаю все, чтобы у тебя появился хороший муж или его не было вообще.
Вулф предпочитал бы последнее. Мысль о том, что другой мужчина будет касаться Джессики, усугубляла его муки. Он не был уверен, что вынесет это. Но — должен… Он сделал глубокий вдох, затем выдох и заговорил более спокойно.