«По сути, он получил не возвращение в юность, а капризного злого ребенка на руки», – записала в дневник одна из его знакомых. Марта требовала от писателя, привыкшего к вольной жизни, поддержания идеального порядка, выгоняла из дому его плохо, по ее мнению, воспитанных друзей, а со временем все чаще стала уезжать сама. Марте было тяжело разрываться между ведением хозяйства безалаберного супруга и работой, без которой она не мыслила своей жизни, а Хемингуэя бесила ее независимость – он предпочитал женщин, которые думают о нем, а не о карьере. Иногда кажется, что их брак держался на соперничестве: когда в семье два честолюбивых журналиста и военных корреспондента, стремление доказать свое превосходство во всем скоро останется единственным, что у них есть общего. «Марта самая честолюбивая женщина из всех, что жили на земле», – вспоминал писатель. Не прожив и полгода в новом доме, Марта сорвалась в Гонконг, и Хемингуэю пришлось последовать за ней. Она побывала в Финляндии и Бирме, Великобритании и Италии, и Эрнесту только и оставалось, что спрашивать в письмах: «Ты военный корреспондент или жена в моей постели?» А она отвечала: «Мы должны развестись, чтобы встречаться друг с другом как любовники». Когда японцы напали на Перл-Харбор, Марта вновь умчалась на фронт, оставив мужа на Кубе. Тот, правда, не скучал: на любимом катере «Пилар», вооруженном и оснащенном акустической аппаратурой, он два года патрулировал Карибское море в поисках немецких подлодок, а на острове организовал сеть контрразведки по выявлению вражеских шпионов. Когда в Европе открылся второй фронт, Хемингуэй бросил осточертевший ему остров и вылетел в Европу как корреспондент журнала Collier’s.
На завтраке у Ирвина Шоу он познакомился с журналисткой Мэри Уэлш – невысокой хрупкой блондинкой, и тут же заявил, что хочет на ней жениться; впрочем, она только рассмеялась в ответ: в тот момент она была замужем за военным корреспондентом Ноэлем
Монксом и разводиться не собиралась. После одной из вечеринок, которыми почему-то был наполнен военный Лондон, Хемингуэй попал в очередную аварию – настолько серьезную, что он некоторое время провел в коме, и многие газеты поспешили опубликовать некрологи. В больницу к Эрнесту пришла Марта – увидев его криво перевязанную голову, громко рассмеялась… Хемингуэй обиделся: он не терпел шуток над собой; этот смех он Марте так и не простил.
Едва оправившись, писатель вылетел на континент: он стал свидетелем высадки десанта в Нормандии – правда, ему не позволили сойти на берег, в то время как его жене, к его огромной зависти, удалось сойти с корабля в первые часы, переодевшись медсестрой. Хемингуэю зато удалось создать во Франции собственный партизанский отряд численностью более двухсот человек, с которым он принимал участие в боях в Эльзасе и Бельгии и в освобождении Парижа, вид которого вызвал у него слезы: «В горле у меня запершило, потому что впереди раскинулся жемчужно-серый и как всегда прекрасный город, который я люблю больше всех городов на свете», – писал он.
В парижском отеле Ritz он с друзьями по отряду бурно праздновал победу, когда там неожиданно появилась Мэри Уэлш. Больше они не расставались: осенью Мэри развелась с Монксом, в декабре 1945 года Эрнест развелся с Мартой, и в марте 1946-го на Кубе Эрнест Хемингуэй и Мэри Уэлш заключили брак.
Новый брак писателя одна из бульварных газет встретила статьей «Колокол звонит по трем женщинам Хемингуэя». Марта заявляла, что у ее супруга «не было за душой никаких хороших качеств, кроме умения писать». Хемингуэй в ответ сказал, что их брак был «его самой большой ошибкой». Между тем, когда в 1951 году умерла Полин Пфейфер, Хемингуэй отозвался о ней с большей теплотой: «Я очень любил ее многие годы и не обращал внимания на ее недостатки».
К всеобщему удивлению, последний брак писателя был весьма удачным. Мэри искренне любила мужа, терпеливо сносила все его причуды и капризы, преданно ухаживала за ним во время приступов – после множества сотрясений мозга, травм и аварий Хемингуэя постоянно мучили головные боли, нередко отказывали глаза, и лишь присутствие Мэри могло унять боль и прогнать вернувшиеся ночные кошмары. «Когда ее нет, наша Финка пуста, как бутылка, из которой выцедили все до капли», – писал Хемингуэй. Через несколько месяцев после свадьбы Мэри, к огромной радости мужа, забеременела – тот решил перевезти ее с захолустной Кубы на север США, где были хорошие врачи, но по дороге у Мэри открылось кровотечение: беременность оказалась внематочной. В больнице нерешительные врачи лишь разводили руками, и тогда Хемингуэй решил, по собственным словам, «изнасиловать судьбу»: он под личную ответственность велел влить Мэри плазму и провести необходимую операцию, а после неделю безвылазно провел в палате жены.
Переживания и болезни привели к тому, что писатель почти перестал писать. Он очень тяжело переживал кризис, и Мэри пыталась, как могла, развлекать его. Зиму 1948 – 49 годов чета Хемингуэев провела в Италии, где невезучий писатель снова получил травму: на охоте пыж попал в глаз, что вызвало воспаление. Несколько недель он провел в больнице Падуи, и все это время его навещала его новая любовь Адриана Иванчич, с которой он познакомился незадолго до несчастного случая. Девятнадцатилетняя красавица из аристократического венецианского рода, Адриана была незаурядной личностью и талантливой поэтессой; говорят, Хемингуэй мечтал жениться на ней, но боялся, что она откажет. Их отношения так и остались платоническими; образ Адрианы Хемингуэй воспел в романе «За рекой, в тени деревьев».
Чтобы мужу было удобнее работать, Мэри построила в Финке трехэтажную башню, отведя Хемингуэю весь второй этаж. Он проводил там дни в окружении множества кошек и любимого пса Блек Дога, однако работа не ладилась: Эрнест тосковал по Адриане, страдал от головных болей и приступов раздражительности, иногда по целым дням исчезая из дома и гуляя по гаванским барам с проститутками. Когда Адриана приехала его навестить, он словно расцвел. Юную графиню поселили в башне, где она по утрам писала картины, а вечером в обществе Хемингуэя и его друзей гуляла по Гаване, не обходя вниманием любимые места писателя – ресторан Floridita и бар Bodegita del Medio. После ее отъезда он, наконец, смог писать.
К слову, Адриана была не единственной платонической любовью Хемингуэя: у него были долгие романы в письмах – с Марлен Дитрих (говорили, что они оба были бы не прочь сделать его реальным, но никак не совпадали во времени: когда он был свободен, она была занята, и наоборот), Ингрид Бергман и несколькими поклонницами его таланта, однако ни один из них не оказал большого влияния на жизнь и творчество писателя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});