группу оммёдзи в цветах Дзисин, но это был кто-то из учеников. Хозяин обмолвился, что в городе усилили охрану, патрулей стало больше, и мы должны быть вдвойне осторожны.
– Что будем делать? – нетерпеливо спросил Мадока. – Пойдем в долину Хоси искать Кенту среди зрителей?
– Это займет уйму времени, и нас поймают быстрее, чем ты успеешь съесть онигири, – ответил Хизаши.
В животе у Мадоки булькнуло, и Хизаши закатил глаза, а Сасаки спрятал улыбку в ладони. Ну хоть что-то не менялось с годами.
– Для начала нам всем надо отдохнуть и выспаться, – сказал Юдай. – Это был долгий путь, и силы еще понадобятся.
– Не знаю, как вы, а я точно не усну, – пожаловался Мадока.
Сгорела одна палочка благовоний, как тонкие стенки сотряс могучий храп. Сасаки виновато посмотрел на Чиёко, но она уже собралась к себе, ведь как бы они все ни жаждали отправиться на поиски немедленно, тела требовали сна и отдыха на не слишком мягком, но все же футоне, а не под открытым небом или крышей чужого жилища или сарая. Хизаши тоже хотел спать, но едва дыхание Сасаки и Учиды выровнялось, тихо покинул комнату.
– Мацумото?
Хизаши остановился, прикрыв сёдзи наполовину, – Учида смотрел на него в полумраке темным взглядом.
– Мацумото, только без глупостей, – сказал он и отвернулся. Мог бы потребовать сидеть на месте и не дергаться, но не стал. Хизаши улыбнулся его затылку и задвинул сёдзи до конца.
На празднично украшенный Ёсико опустился вечер. Хизаши шел без цели, стараясь держаться подальше от веселья и света, поглядывая из темноты за тем, как процессия танцовщиц вдалеке двигалась под ритмичный бой барабанов, слушая шум ярмарки и любуясь мерцающими огоньками красных и желтых фонарей, гирляндами растянутых над улицами и площадями. В итоге он поднялся на крышу одного из домов и слился с тенью.
– Ты рядом, я чувствую, – прошептал он и с трепетом развернул пропитанный вонючей жижей листок. Это было послание для него, для Хизаши, и кто отправитель, гадать не приходилось.
«Так найди же меня. Я не могу больше ждать».
Хизаши узнавал аккуратные, слишком старательно выведенные линии иероглифов, это писал Кента, сомнений быть не может.
«Ты слышишь меня?»
Он скомкал листок, и тот рассыпался пеплом, сожженный одним только его желанием. Это почерк Кенты, но… Это не его слова.
– Я слышу, – ответил Хизаши. – Но это не ты. Это моя тоска по тебе.
«Ты тоже помнишь тот фестиваль, когда мы только повстречались? История повторяется, все идет по спирали».
Хизаши усмехнулся. Разговаривать с самим собой странно и даже немного страшно, но он так четко улавливал интонации Кенты в своих мыслях, что готов был подыграть. Не хотелось возвращаться и слушать храп Мадоки, а со стороны центральной площади лилась музыка, и, может, будут фейерверки.
– Эта история скоро закончится, – произнес Хизаши. – Для меня, по крайней мере.
«Я не хочу, чтобы она заканчивалась. Не так».
– Я тоже… друг. Я тоже не хочу.
Он лег на спину, и звезды заглянули ему прямо в глаза, целое море холодных далеких звезд.
– Тяжела оказаласьНоша несказанных слов.Если бы знал, что покинет меняМой друг на исходе луны,Все бы ему рассказал.
Под ритмичный бой барабанов и далекое пение Хизаши задремал, сжимая в кулаке пепел от приглашения: старый храм Инари[71], рассвет, только они вдвоем …
Хизаши вышел за пределы Ёсико, и непослушные ноги медленно несли его по безлюдной дороге к видневшемуся вдалеке храму. Предрассветный туман клубился у алых столбов тории, за которой в белесом мареве терялись ступени каменной лестницы. Холодок забирался под одежду, ледяными пальцами касался затылка. Хизаши был напряжен, но не хватался за веер – знал, что еще не время для драки, он нужен Кенте или тому, кто позвал его вместо него, и где-то глубоко внутри теплилась надежда – глупая, обманчивая надежда! – что достаточно будет просто позвать, и Кента вернется. Тот самый, настоящий.
Подъем был коротким, и перед Хизаши открылся двор святилища, серый и тусклый в это время. Стук гэта эхом разносился по округе, тревожа покой священного места. Впрочем, такие боги, как Инари, редко лично посещали свои храмы. Донесся тихий плеск воды со стороны тэмидзу-я[72], и Хизаши мгновенно повернулся на звук. Вот туман чуть расступился, ласково обнимая фигуру с ковшом в руке, но она не проводила ритуал тэмидзу[73], а просто зачерпывала и вновь выливала воду в колодец. Хизаши чуть сдвинул ногу, но не смог сделать следующий шаг.
А потом фигура в тумане повернула голову, и на Хизаши посмотрели знакомые мшисто-зеленые глаза Куматани Кенты. Но самого Куматани не было – лишь оболочка, причиняющая боль одним своим видом.
– Ты пришел, друг, – произнес голос Куматани. Ковшик с плеском упал в воду, и юноша двинулся навстречу Хизаши. – Я знал, что ты не оставишь меня.
– Прекрати, – устало оборвал его Хизаши. – Не притворяйся им.
– Почему же? Мне казалось, так тебе будет проще.
Теперь уже туман взялся за Хизаши и заключил их двоих в кольцо, за которым смутно угадывались очертания каменных фонарей и храма. И вроде бы сбылось желание, достигнута цель – но Хизаши не ощущал ни облегчения, ни тем более торжества. Вообще ничего, лишь зябкий, влажный холод.
– Кто ты такой и чего тебе надо?
– Может, начнем разговор иначе? – губы Кенты растянулись в коварной улыбке, которая совершенно ему не шла. – Кто ты такой, Мацумото Хизаши?
Хизаши пытался сконцентрироваться на родинке под его губой, но перед глазами плыло, или это плыла сама земля и он вместе с ней?
– Я… Что за глупый вопрос? Тебе известно, кто я и к чему стремился!
– Ах, почему с тобой всегда так тяжело? – вздохнул «Кента» и подошел ближе. Кроме холодного чужого взгляда и этой неприятной улыбки, все остальное в нем не изменилось с тех пор, как он сбежал из хижины в лесу Светлячков. Да и что могло измениться за столь короткий промежуток времени?
И сам себе ответил – почти все.
– Я спрашивал, если мы снова встретимся, кем ты меня назовешь? – тихо произнес «Кента». – Ты готов дать ответ, Хизаши-кун?
Вопрос застал Хизаши врасплох. Он и думать забыл о тех словах, и дурное предчувствие шершавой змеей закопошилось в желудке.
– Мне незачем как-то тебя называть. Верни Кенту, и…
– Кента, Кента, Кента… – Он сузил глаза, и в его взгляде появился отголосок ненависти. – Твои друзья представляли себе, что их может ждать из-за преданности этому человеку?
– Что с ними?
– Они готовы отдать жизни за него, а?
– Что с ними? Отвечай!
Хизаши попытался схватить «Кенту» за грудки, но тот ловко уклонился и рассмеялся.
– Тебя не это должно заботить, Хизаши-кун. Так кем ты назовешь меня? Кто я? Скажи, ты помнишь, кто я?
Он повторял один и тот же вопрос на разные лады, и в голове зародилась тупая боль, похожая на