В средние века на площади устраивали казни. Площадь можно увидеть на старых картинах. Там она приятно сельская и одной стороной выходит к бухте, так что люди, поднимаясь на эшафот, видели перед смертью Неаполь. На этой площади произошло важное событие осенью 1268 года, когда династия Гогенштауфенов прекратила свое существование в лице смелого и красивого шестнадцатилетнего мальчика по имени Конрадин.
Его дед, великий Фридрих II, был уже восемнадцать лет как мертв. Папа, ненавидевший Гогенштауфенов, пригласил Карла Анжуйского, брата французского короля Людовика IX, в Италию, с тем чтобы передать ему корону Сицилии, на что тот с радостью согласился. Ему помогла жена, Беатриче Прованская, чьи три сестры были королевами. Это обстоятельство внушало ей такой комплекс неполноценности, что она с готовностью заложила свои драгоценности, лишь бы помочь мужу сделать и ее королевой. Одной из сестер была Алиенора Прованская, королева Англии и супруга Генриха III. К несчастью, амбициозная Беатриче недолго наслаждалась своим королевством: не прошло и года, как она умерла.
Когда Карл Анжуйский вошел в Италию, ему противостоял незаконнорожденный и любимый сын императора Фридриха — Манфред. Его благородная личность вдохновила поэтов на сочинение многих баллад и романсов. Имя его увековечено на карте Италии: это маленький порт Манфредония, который я посетил на полуострове Гаргано. Армия Манфреда, однако, сильно уступала армии Карла Анжуйского. В возрасте тридцати четырех лет Манфред был убит в бою в 1266 году. Оставался единственный законный наследник Гогенштауфенов — юноша в Германии, четырнадцатилетний Конрадин. «Он был красив, как Авессалом, и хорошо говорил по-латыни», — написал его современник.
Убив Манфреда, победоносный Карл пришел в Неаполь и сделал город своей столицей вместо Палермо. Он был на троне два года, когда юный Конрадин, не послушавшись матери, вошел в Италию и заявил французам свои права на корону предков. Карл разбил войско мальчика в местечке Тальяоццо, что в Абруццо. Я видел его в начале своего путешествия: под нахмуренным небом — искореженная земля, сложившиеся горы.
На Конрадина надели оковы и отправили в Неаполь. Цепи, однако, скоро сняли, поскольку, если верить рассказу в «Истории» Виллани, мальчик играл в шахматы с Фридрихом Австрийским, когда протонотарий[46] королевства объявил смертный приговор Конрадину, его сторонникам и нескольким примкнувшим к нему неаполитанским аристократам. Карла Анжуйского усадили на трон, который поставили специально для него на Кампо Морисино (так тогда называлась пьяцца дель Меркато). Пропели фанфары, извещая о прибытии осужденных. Как только протонотарий прочел Конрадину смертный приговор, граф Роберт Фландрский выкрикнул, что тот не имеет права осуждать на смерть такого высокопоставленного человека. С этими словами он выхватил меч и убил протонотария. Должно быть, это единственный случай в истории, кода судья погиб на эшафоте прежде приговоренных им к смерти людей.
Тело протонотария убрали, и казнь продолжилась. Первым принял смерть молодой герцог из Австрии. Когда его голова упала в опилки, Конрадин рванулся вперед, поцеловал голову друга и пролил на нее слезы. Затем и сам приготовился к смерти. Объявил, что он не предатель, а человек, пришедший взять по праву королевство своих предков. Затем бросил в толпу свои перчатки и, попросив Господа простить ему грехи, положил красивую голову на плаху. «Ах, мама, какое горе я тебе доставил!»
В это же время его мать, Елизавета Баварская, спешила из Германии в Италию с большой суммой денег. Она надеялась выкупить сына. Елизавета опоздала. Говорят, что эти деньги она отдала монахам соседнего монастыря — Санта-Мария-дель-Кармине — с тем, чтобы они перестроили свою церковь. Но сначала Конрадина там не похоронили. Набожный Карл Анжуйский не мог допустить, чтобы тело его бывшего соперника лежало в священной земле. Поэтому последний представитель Гогенштауфенов был похоронен в песке под Кампо Морисино. Более чем через три с половиной столетия, в 1631 году, рабочие, раскапывавшие землю на участке, ставшем площадью дель Меркато, наткнулись на свинцовый гроб с буквами R.C.C. (Regis Conradini Corpus); внутри они нашли скелет молодого человека. Отрезанная голова покоилась на грудной клетке. Рядом лежал меч. Кости с почетом похоронили в Церкви Санта-Мария-дель-Кармине, и церковный сторож покажет за алтарем буквы R.C.C., которые помечают место погребения.
Я стоял на пыльной площади, размышляя о том, как быстро могут пасть самые могущественные люди. Мысль, разумеется, банальна, однако она невольно приходит на ум в месте, где когда-то стояли дворцы и замки, а великий император Фридрих II держал свой двор. Я вспомнил высокие стены Лучеры, орлов, круживших над Кастель дель Монте, где Фридрих однажды следил за святым Франциском, и подумал: расстроило бы человека, прозванного «Поражающим Вселенную», если бы он узнал, что величие его будет так недолговечно. А может, взглянул бы на это с греческой иронией или ответил бы арабской пословицей. Кто знает?
Род Гогенштауфенов пресекся, не оставив следа. Мрачность площади вызвана не памятью о юном герое, казненном, словно преступник (неслыханная судьба для принца, захваченного в бою), а бедностью, грязью и печальными старыми зданиями, знавшими лучшие дни. Я смотрел на детей, налетавших друг на друга в своих игрушечных автомобилях. Интересно, где они нашли деньги на это развлечение? Я думал о мистике королевства, чарующее влияние которой до сих пор чувствуется в Неаполе и на юге Италии. На расстоянии брошенного камня от места, где умер юный Конрадин, я увидел нацарапанные на стене слова: «Viva il Re».[47]
Молодого человека окружала толпа туристов. За его спиной поднимался огромный замок Кастель Нуово, а еще дальше — залив. Ни у кого из туристов не было «Бедекера» или «Мюирхеда». Сейчас не принято искать информацию самому, предпочитают услышать ее от гида или молодого студента, пытающегося заработать несколько честных шиллингов во время каникул. Пожилые мужчины и женщины стояли вокруг, словно группа школьников на экскурсии, неохотно слушающих учителя.
— Французов в Неаполе не любили, — сказал молодой человек, — и еще меньше любили их на Сицилии. Однажды, в 1282 году, французский сержант оскорбил девушку в Палермо, и ее молодой человек убил обидчика.
Пожилой американец в эксцентричной соломенной шляпе, купленной на Капри, пошел к поребрику и бросил на дорогу окурок. Остался на месте, раздраженно повернувшись спиной к истории.
— Очень скоро, — продолжил гид, — в Палермо перебили всех французов. Это событие назвали сицилийской вечерней, потому что убийства начались со звона церковных колоколов, призывавших к вечерне. Убивали даже иностранных монахов и послушников, если они не могли произнести слова, которое французы не могут сказать правильно.