Урсулина был столь же постоянна, как и терпелива.
— Позвольте, милорд, единственную просьбу.
Он был утомлен этой беседой. Ему было противно видеть хныкающих, грязных рабов, от которых было меньше пользы, чем от коз и рогатого скота, потому что мясо их было слишком кислое, чтобы его есть. Он предотвратил ее слова резким движением руки. Повернувшись, он занес ногу, чтобы уйти…
Заключенный в белых стенах, он беспокойно пытается вырваться из своей тюрьмы, но слишком слаб, он может лишь толкнуть локтем тюремную стену, прежде чем погрузиться в ванну, наполненную теплой жидкостью, в которой он плавает, снова успокаиваясь. Сознание окутано туманом. Голод притупляется. Формы и мысли крутятся в его голове, постепенно начиная растворяться. Он помнит дпевнее пламя и великий пожар. Это ли не дитя пламени, которого боятся все создания? Голоса шепчут, но он не может понять значения этих слов и тут же забывает, что такое голос. Память умирает. Воды забвения убаюкивают его. Он спит.
Сильная Рука с грохотом ступил на землю, отшатнувшись назад. Он заморгал, словно слабое осеннее солнце светило так ярко, что глаза никак не могли привыкнуть. На него напал леденящий ужас, словно водный поток, окативший все его тело. В нерестовых водоемах каждого племени созревали Дети Скал. Когда-то и он тоже был бессмысленным эмбрионом, купался в водах забвения, ни о чем больше не думая, кроме пищи. В гнездовых водоемах жили те, кто пожирал своих собратьев, чтобы не быть съеденным самому. Те, кто питался, превратились в людей, а те, кто просто старался выжить, вместо того чтобы быть съеденными, остались собаками.
Все же прежде, чем Алан освободил его из клетки Лавастина, он, подобно своим братьям, был рабом, одержимым жаждой убийства, войнами и грабежами, тем, что сводит с ума многих его собратьев. Насколько близко он был к тому, чтобы стать собакой, а не мыслящим существом? Насколько может приблизиться любое создание к бессмысленной дикости, забывая, кем было раньше?
Усилием воли Сильная Рука загнал свой страх обратно. Он слишком долго не купался в тех водах. Он вырвал когтями свой путь к свободе. Алан выпустил его из клетки, и он собирался продолжать жить своей прежней жизнью. Он не позволил бы памяти заснуть, а инстинкту управлять им.
Медленно мир просветлялся вокруг него, так что Сильная Рука снова видел все четко и ясно. Он крепко сжал Древко своего копья. Дьяконисса Урсулина и папа Отто отвернулись в сторону, чтобы он не увидел, что они заметили его слабость. Но даже в этом случае они были поражены, крайне удивлены.
Пусть они не думают, что он изменил свое мнение или колебался.
— Таково мое решение. Я понимаю, что эти безумные — часть вашей семьи, так же как собаки, роющиеся в грязи, мои братья. Если вы сможете позаботиться о них и они не будут мешать работать, я не трону их. Но я накладываю на вас те же самые обязательства, что и тогда, когда мы решили вопрос со строительством дома для вашего бога. До тех пор пока их присутствие не мешает вам выполнять работу, данную вашими хозяевами, пусть они остаются среди вас, если вы желаете. Если мне что-то не понравится, я буду действовать быстро и решительно.
— О большем мы и не могли просить, — произнесла Урсулина, скрепляя сделку.
— Да, — согласился он, — не могли.
Прежде чем он мог заключить еще какие-нибудь опрометчивые сделки, он быстро удалился, хотя его все еще трясло. И все-таки, благодаря своему великолепному слуху, Сильная Рука слышал, что они обсуждали друг с другом, понизив голоса.
— Эти рабы долгие годы служили эйка, выполняя такую работу, как чистка отхожих мест. Мы не должны остаться без этой рабочей силы, ведь если они выполняли бессмысленную работу, значит, смогут делать что-то другое, например строить. Несомненно, мы сможем обеспечить работой каждого человека, даже тех, кто ведет себя не лучше, чем собаки.
Дьяконисса не отвечала. Ему было слышно ее дыхание, вырывающееся из груди. Там, где тропинка уходила в лес, он остановился и прислушался. Ее слова еле-еле доносились до него, тихие, словно вздохи.
— Я служила лорду в Саоне, который был еще менее справедливым, чем этот.
Папа Отто не отвечал.
В тишине Сильная Рука шел по тропинке, ведущей в лес. В словах папы Отто заключалась немалая мудрость, ведь если снять сильных с работы, которую могут выполнять слабые, все только выиграют от этого.
Он слишком поспешно решал вопрос насчет слабоумных рабов. Мудрый лидер предоставляет немалые возможности тем, кто может использовать их во благо, так он должен дать такую возможность Десятому Сыну. Не нужно привязывать тех, кто предан тебе, слишком крепко; их повиновение основано на доверии, а не на страхе.
Его рабы не предали бы его, даже если бы время от времени думали о восстании и свободе. У него не было необходимости говорить или действовать как-то иначе, чем это было. Они знали, какие были бы последствия, если бы они подвели его, и знали, что будет с ними, если его власть над фиордом Рикин закончится.
В их интересах было помогать ему оставаться сильным.
2
— Что-то сверхъестественное, — сказал Инго той ночью у походного костра тоном человека, который уже говорил это вчера и собирается повторить завтра. — Дождь идет всегда сзади и никогда впереди. По крайней мере, мои ноги не промокли.
— Это та ведьма, создающая погоду, — импульсивно ответил Фолквин. — Она посылает дождь на армию куманов, а не на нас.
— Его товарищи яростно зашипели на него, оглядываясь вокруг, будто опасались, что ветер может донести эти слова до той всемогущей женщины, о которой шла речь.
Ханна обхватила кружку руками, отчаянно пытаясь согреться. Несмотря на то что было сухо, ветер на северо-западе обжигал, словно лед.
— Будь осторожен, Фолквин. Мать принца Бояна отлично разбирается в красивых молодых людях и берет их к себе на службу, возможно, ты бы ей понравился, если бы она тебя увидела.
Инго, Лео и Стефан весело посмеялись над ее шуткой, но, быть может, потому что молодые девушки не обращали на Фолквина внимания, ее слова обидели его.
— Так же как ты, «орлица», принцу Бояну?
— Тихо, парень, — отругал его Инго. — Ханна не виновата, что унгрийцы считают ее белокурые волосы символом удачи.
— Все нормально, — быстро ответила Ханна, поскольку Фолквин, казалось, будет долго извиняться за свой дерзкий язык. — Вы не правы, принц Боян хороший человек…
— И несомненно, был бы лучшим, если бы держал руки при себе, — проговорил Фолквин с усмешкой, потихоньку успокаиваясь.
— Если блуждающий взгляд — это худший из его недостатков, то, видит Бог, он лучше, чем многие из нас, — ответил Инго. — Я не могу сказать, что он плохой командир. Если бы не его стальные нервы, наши головы уже давно висели бы, привязанные за пояса куманов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});