Молодой матрос пытался дотянуться до бревна. Я сдвинулся в сторону, дав ему возможность ухватиться за бревно.
— Кто ты? Как тебя зовут? — спросил он, отдышавшись.
— Меня зовут Хара. Я с «Яхаги», — ответил я. Мой новый сосед оцепенел и как будто лишился дара речи, уставившись на меня в каком-то трансе.
— Простите, господин капитан 1-го ранга, — забормотал он. — Извините мою грубость. Я матрос второго класса Дайва... Я поищу лучше другое бревно, господин капитан 1-го ранга. Это может не выдержать нас обоих.
Он тревожно стал оглядываться по сторонам, но я сказал:
— Не глупи, сынок. Держись крепче. Попытаемся спастись. Ты не ранен? — Нет. Мой друг Асамо и я, когда крейсер был подбит, решили быстро умереть и спустились в погреб № 3, надеясь, что он взорвется и разорвет нас на куски. Но тут в погребе появился главстаршина Хамада и приказал нам подниматься наверх, на палубу. Он был так разъярен, что мы бегом поднялись по трапу. Я споткнулся и растянул связки на ноге. Но это ничего. Я не знаю, что случилось с Хамадой и моим дружком Асамо.
— Не беспокойся ни о чем, Дайва, — посоветовал я. — Сейчас думай только о том, чтобы спастись. И ты спасешься, если твердо будешь хотеть этого.
Мы огляделись по сторонам и увидели «Ямато», еще идущего своим ходом. Какой это был прекрасный ход! Внезапно, где-то из района ватерлинии линкора вырос столб дыма, окутавший весь корабль и сделавший его похожим на гору Фудзияма с заснеженной вершиной. Мы оба закричали от ужаса. Вслед за белым дымом появился черный, столб которого, окутав корабль, огромным грибом поднялся на высоту около 2000 метров.
Когда дым рассеялся, мы увидели, что на поверхности воды нет ничего. «Ямато» исчез.
Страшный взрыв, произошедший в 14:23 в седьмой день апреля 1945 года был сигналом конца «непотопляемого» символа Императорского флота Японии.
После войны мой друг контр-адмирал Нобуи Моришита, оказавшийся одним из 269 спасенных с «Ямато», рассказал мне подробности последних минут линкора. В 12:40 «Ямато» получил первое прямое попадание бомбами, а через 10 минут в левый борт корабля попала первая торпеда. Всего в левый борт линкора попало еще восемь торпед и две — в правый, борт. Капитан 1-го ранга Джиро Номура, старший помощник командира «Ямато», в 14:05 убедился, что крен корабля выровнять невозможно, о чем доложил командиру. После этого вице-адмирал Ито, который весь бой находился на мостике, объявил операцию законченной и приказал покинуть корабль. Эсминцу «Фуютсуки» было приказано подойти к борту и помочь в эвакуации экипажа. Но погибающий мастодонт тонул быстрее, чем эсминец подходил к борту. Командир «Фуютсуки» капитан 2-го ранга Хидечика Сакума держался на дистанции, опасаясь, что его корабль затянет в водоворот.
Адмирал Ито обменялся рукопожатиями с офицерами на мостике и ушел в свою каюту, чтобы умереть вместе с кораблем. Командир «Ямато» контр-адмирал Косаку Арига привязал себя к нактоузу на мостике, чтобы также разделить судьбу корабля. Моришита яростно спорил с другими офицерами, которые хотели последовать примеру своего командира. Ему удалось их убедить, и они вместе ушли с мостика. Корабль уже валился на левый борт, когда в 14:17 в него попала последняя торпеда. Через три минуты последовал взрыв, отправивший линкор на дно. Этот взрыв и спас Моришиту, сбросив его в море.
Держась за бревно я, кажется, снова забылся, скорбя о потере своего корабля и о гибели «Ямато». Очнувшись и оглядевшись, я не обнаружил ни Комуры, ни юного Дайва, который больше не держался за противоположный конец бревна. Поблизости вообще никого не было...
Становилось все холоднее, немели руки, не в силах уже держаться за бревно. Что-то подплыло ко мне, и я увидел лист черной бумаги. Зачем-то я взял и сунул его себе в карман. Что-то еще стукнулось об меня, я отстранился и увидел примерно полтора метра отличного тонкого троса. Откуда он взялся, я не знаю, но я очень обрадовался, так как получил возможность привязать себя к бревну. Теперь, если даже я умру, бревно удержит меня на поверхности, и, может быть, волны выкинут мое тело на берег Японии.
В небе снова появились самолеты. Вероятно, это была последняя атакующая волна, но в моем все увеличивающемся оцепенении и безразличии этот факт меня мало заинтересовал. Оцепенение продолжалось до тех пор, пока американские истребители не начали обстреливать плавающих в воде японских моряков. Несколько пуль просвистело и в моем направлении, выведя меня из забыться, благодаря той поистине звериной ненависти, которую я испытал к американским летчикам. Это привело меня в себя, и даже онемевшие руки стали снова действовать.
Истребители противника исчезли, но, к моему великому удивлению, неожиданно появилась вражеская летающая лодка типа «Мартин», совершившая посадку буквально в 300 метрах от меня. Я нырнул, но никто на РВМ не обратил на меня внимания. «Мартин», оставляя за собой дорожку изумрудной воды, подрулил к спасательному плоту, где находился сбитый американский пилот, принял его на борт и снова взлетел, Я наблюдал за всем этим с чувством зависти.
Как позднее выяснилось, еще ближе к летающей лодке находился один из моих офицеров, лейтенант Сигео Ямада. Он родился на Гавайях, превосходно знал английский и служил на «Яхаги» офицером связи. Позднее он признался мне: «Я боялся попасть в плен, поскольку номинально считался гражданином США и мог быть расстрелян. Я лихорадочно сорвал с формы все знаки различия и выбросил их в море. Но летающая лодка, чуть не наехав на меня, прорулила мимо».
Ямада уцелел в войне и в 1958 году уже работал в отделении японской авиакомпании в Чикаго, что он вряд ли мог предвидеть в тот апрельский день 1945 года...
После того, как «Мартин» улетел, я неожиданно полностью успокоился и стал вспоминать события дня. Я подумал, что очень неуклюже, можно сказать топорно маневрировал крейсером, уклоняясь от бомб и торпед. На эсминце я бы без сомнения вышел из этого боя без каких-либо повреждений. Видимо, по своему калибру я был командиром эсминца, но не более того. Что же я сделал неверно? Почему я забыл тактику маневрирования, которую так успешно применил у Кавиенга, когда «Сигуре» подвергся налету авиации противника? А ведь «Яхаги» был гораздо быстроходнее и маневреннее, чем «Сигуре». Почему я повел крейсер таким устаревшим способом уклонения как зигзаг, который и позволил торпеде прикончить нас? Наверное, я очень дисквалифицировался после года службы на берегу.
Я уже не имел понятия, сколько часов прошло после гибели «Яхаги».
Темнело, усиливался ветер. Я окоченел от холода и боролся с дремотой, зная, что если я засну, то уже не проснусь. Вокруг я не видел ничего, кроме бегущих волн и не слышал ничего, кроме плеска воды о мое бревно. В конце концов глаза мои закрылись, голова упала на мокрую древесину бревна, и я заснул. Во сне я увидел, как еду с Сикоку на Хонсю первый раз в жизни сдавать экзамены в военно-морское училище. Еду я на моторной лодке, и звук ее двигателя явно отдается в моих ушах. Настолько явно, что это не похоже на сон. С трудом я открыл глаза, но звук работающего мотора продолжал отчетливо звучать в моих ушах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});