Читать интересную книгу Оле Бинкоп - Эрвин Штритматтер

Толстый Серно потчует музыкантов пивом. Духовой оркестр играет «Голубых драгунов». Оле спешивается.

— В чем дело?

— Под такие хулиганские песни я скакать не стану.

Карл Крюгер затыкает кулаком ближайший раструб.

— Теперь понятно?

Музыканты перестраиваются и начинают «Галоп фонарщика». Оле спокойно минует арку. Даже не шевельнув рукой. Смех. Разочарование.

— Оле, ты что?

— Я испытывал кобылу!..

— Он испытывал кобылу!..

Вторая попытка. Перед аркой Оле выпускает из рук поводья и дает кобыле шенкеля. Кобыла проносится под аркой, удара опять нет.

Девушки умолкают. Парни свистят, а Мертке дрожит. И Серно грохочет у стойки: «Партскачки!»

Третья попытка. Кобыла набирает скорость. Свободно висят поводья. И вдруг — гоп! — Оле взлетает на седло и стоя проносится под аркой.

— Иван! — орет Серно. — Казак, Иван! Ха-ха.

Оле взмахивает дубиной. Ну и удар! С шумом и треском разлетается последняя клепка… Днище летит в траву. Франц Буммель выбегает на поле с криком:

— Лошадка моя, лошадушка, мы выиграли!

Крики восторга, рукоплескания, Мертке мчится к Оле с венком.

— Прямо не верится.

Оле небрежно принимает венок из ее рук и надевает его на голову взмыленной кобыле.

— Я только хотел проверить, стар я или еще нет.

Разочарованная Мертке теребит свою блестящую косу. А что дальше? Крики ура, веселый гомон. Праздник идет своим чередом…

47

В сентябре за летним днем приходит весенняя ночь. Пыхтя, шныряют по садам ежи, причитает на опушке сыч.

Топают сапоги, шаркают выходные туфли, свиристит кларнет в танцзале. Из-за леса выглядывает полная луна — безжизненное лицо ухмыляющегося мудреца.

Посторонний человек, заглянувший на танцплощадку, почувствует себя как горожанин, заглянувший в улей. А у местных жителей наметанный взгляд пасечника: все в полном порядке.

Ранним вечером танцплощадка принадлежит молодежи. Людям посолиднее нужно сперва раскачаться и подмазать суставы.

Кооперативщики из «Цветущего поля» угощаются в помещении ферейна. Единоличники захватили трактир, а перебежчики знай себе снуют через линию фронта и повсюду собирают дань пивом и водкой. Выдвинутая Фридой идея сельской гармонии царит покамест только на танцплощадке.

Георг Шабер, деревенский брадобрей, взял на себя обязанности кельнера. Усердие его прямо пропорционально предполагаемой сумме чаевых. Осквернители межей из кооператива Оле Бинкопа для него посетители второго сорта. Смехота, да и только: они сидят и спорят, можно ли оплатить колбасу, лимонад, пиво и водку из культфонда или нельзя.

— Антон никогда бы этого не допустил. Антон стоял за настоящую культуру! — С какой стати Эмма Дюрр будет помалкивать? Она хочет зимой пойти на курсы агрономов. — Беда, если вы пропьете деньги на культуру. Пусть каждый сам раскошеливается. Мы ведь как-никак полумиллионщики!

Голосуют. Против — один. Мампе Горемыка.

Мампе удаляется, злобно ворча. Вечная политика, вечное голосование! Дожили — теперь даже выпивку утверждают большинством голосов!

Мампе вынюхивает, что делается в трактире. Там пахнет добрыми старыми временами: толстый Серно хохочет с бульканьем и присвистом и хлопает себя по ляжкам. Давненько он не бывал так весел, с тех самых пор, когда ловко продал на мясо трех коров.

— Братья по плугу и пашне! Хи-хи-хи! У судьбы припасено немало сюрпризов! Кое-кто еще вытаращит глаза! Выпьем по этому случаю!

Из дому Серно притащил любопытную штучку — стеклянный сапог сорок пятого размера. Сапог наполняют пивом. На стеклянном голенище выгравирована надпись. Но крестьяне ее не замечают. Серно шумно гогочет, когда к сапогу прикладывается Буллерт. И вслух читает надпись: «Королю урожая Серно. Союз молодых земледельцев. 1923».

Буллерт, так и не отхлебнув, передает сапог дальше по кругу, а сам подходит к стойке.

— Го-го-го, — изгиляется Серно. — Видали дурака? Ему всюду мерещатся гитлеровские сапоги.

Взмахом руки Серно подзывает Мампе Горемыку, который околачивается неподалеку.

— Поди сюда, свободный крестьянин и председательский холуй, окажи нам честь, выпей с нами.

Единоличное пиво, как и деньги, не пахнет. Мампе хватается за сапог. Серно вырывает сапог у него из рук. Ах, ах, пиво уж выдохлось. Серно не может обидеть своего гостя. Он набирает полный рот пива и сплевывает обратно в сапог. Опивки украсились водянистой пеной.

— Вот теперь пей, друг-колхозник!

Мампе Горемыка выплескивает опивки в одутловатое лицо Серно. А сапог швыряет оземь. Звенят осколки.

— Хватай его! — орет Серно. Никто не двигается с места. Не надо было так натягивать тетиву. Вот сидит король выпуска двадцать третьего года, король вымочен в пиве, изнутри и снаружи. Он отплевывается, отряхивает платье и больше не смеется.

А Мампе Горемыка бежит прямиком к своему ангелу-хранителю, к Герману Вейхельту. На Германе парадный костюм. Божье чадо, Мертке, его отутюжила. На лацкане поблескивают серп и молот.

Герман покупает Мампе две бутылки церковного вина. Разве спаситель на пиру в Кане Галилейской не потчевал всех вином?

В зале под густым облаком табачного дыма обливаются потом танцоры. Герта Буллерт смотрит на Зигеля, как на божество. Сил нет, до чего она счастлива: учитель Зигель, оказывается, тоже презирает новый модный танец швинг. Зигель вообще человек с принципами и танцует все танцы подряд в ритме танго.

И почти каждый раз поблескивает среди танцующих коса Мертке. За всю свою коротенькую жизнь она столько не танцевала. Ее наперебой приглашают то Карле-с-гусиным-крылом, то Вильм Хольтен.

Мертке ласкова со своими партнерами. Ее мышиные ушки так и горят. Но когда Карле замечает, что было бы недурно выйти и подышать свежим воздухом, Мертке говорит, что это не модно. Свежим воздухом она дышит каждый день. Сейчас полнолуние. Полнолуние она тоже видела сто раз. И кроме того, она уже приглашена на пять танцев вперед.

Карле-с-гусиным-крылом проводит рукой по своей новой прическе — стрижка бритвой. Уж не Хольтену ли обещала пальму эта птичница?

Крюгер и Оле сидят в углу комнаты ферейна. Они неплохо поработали сегодня: за трех новичков можно ручаться. Это Купке, Метке и Кальц. Для Оле всего важней Купке и Метке. Они его соседи по приозерным луговым участкам. И на их участках тоже есть мергель. А добыча мергеля сейчас главная забота Оле. И если все сладится, дело пойдет на широкую ногу. Вот выкопают картофель, Оле сам раздобудет тогда экскаватор — на Вуншгетрея, видно, надежда плоха.

Крюгер угощает новых кандидатов водкой и пивом. Жаль, Оле пьет не так, как положено. Каждую минуту срывается с места и бежит в зал. Что вытворяет Хольтен? Где пропадает птичница? Разве для членов кооператива место не здесь, не в этой комнате?

Крюгер напоминает ему о выпивке:

— Оставь молодежь в покое! Сам не был молодым, что ли?

Вряд ли это замечание утешит Оле. Как скакать, так он молодой, а тут…

Ладно, ладно, не о том речь, речь о человеческих душах! О пополнении кооператива.

Трубач в зале играет туш: приглашают дамы!

Парни уставились в свои кружки. Этот танец покажет, какой парень и какая девушка вместе уйдут с вечера.

Музыка заиграла. Девушки идут приглашать. Вильм Хольтен жалеет, что не вышел ростом. Тогда бы Мертке скорей углядела его в толпе мужчин.

Крюгер толкает Оле.

— Тебя приглашают.

Мертке в бледно-голубом платье стоит перед Оле. Нога за ногу выходит Оле из долгой зимы. Среди осени прямо в весну. Растаял снег. Поют птицы. Ручьи нашептывают сказки лугам.

48

Без малого десять. Рыбак Анкен входит в трактир. Рукава его выходного пиджака мокры. Он успел сгонять проверить верши.

— Эгей! — приветствуют его крестьяне-единоличники.

Анкен привел двух дам. Первая — его собственная жена. У нее остренький, любопытный носик, таким при желании можно сверлить дырки в заборе, утверждает Мампе Горемыка. У второй, что держится поодаль, губы намазаны фиолетовой помадой. Она с головы до бедер закутана в синюю хламиду.

Пиджак Серно за это время высох. И дух его воспарил. Он притягивает к себе закутанную незнакомку, как баран, распихивая трех мужчин.

— Пропустите даму!

Серно охоч до нежных заигрываний. Дома-то у него сплошь усохшая набожность.

— Присядь ко мне, дитя из дальних стран!

Дама с улыбкой подсаживается к Серно.

Свистом в два пальца Серно подзывает Шабера. Шабера нет. За двадцать марок чаевых Оле подрядил его обслуживать кооператив. Серно кивает Мишеру:

— Два пива!

А для дам заказывает майбергское яблочное вино по две марки пятьдесят пфеннигов бутылка.

В зале танцоры протирают подметки. Теперь пустилось в пляс и старшее поколение. Хульда Трампель оттаскивает мужа от стойки: