Закусив, забили животное. Вертела уже вращались над кострами. Из бочонка с элем, доставленного из городской таверны, уже вытащили затычку, и теперь он стоял наготове. Горшки с какао, которые Джессика прислала для мальчиков, стояли на углях костра, чтобы их содержимое не остыло.
Сайлас очень ценил эти моменты досуга в компании своих друзей, в самом сердце своего царства. Особенно ему нравилось то, что рядом с ним – его тринадцатилетний сын Томас. Мальчик очень походил на него и внешним видом, и поведением, и осанкой. Отец старался найти в сыне черты Джессики, но не находил. Впрочем, Томас искренне любил свою мать. Сегодня утром Сайлас застал очень трогательную сцену на кухне. На Джессике было ее домашнее платье. Томас оделся в свой охотничий костюм. Жена встала рано – она намеревалась проследить за тем, как в корзины складывают горы съестных припасов, предназначенных для гулянки на плантации. Томас подошел сзади и обнял мать за талию. Его подбородок коснулся ее плеча. Мальчик стал настолько рослым, что теперь ему приходилось нагибаться.
– Ты уже слишком высокий для того, чтобы класть голову на эту подушку, Томас, – сказала она.
– А мне хочется.
Сайлас видел, что ответ Томаса ей очень по душе. Женщина развернулась и, лизнув кончики пальцев, пригладила непослушные, как у его отца, черные брови. В глазах Джессики муж увидел горечь женщины, которая должна выпустить из родного гнезда оперившегося птенца.
– Да, понимаю, – мягким голосом произнесла Джессика и, притянув к себе лохматую голову сына, поцеловала его в брови. – Желаю счастливо провести время с папой, сынок.
В такие моменты Сайласа охватывала сильнейшая душевная тоска по другому, лежащему на кладбище сыну. Джошуа не стал бы разрываться между любовью к матери и привязанностью к Сомерсету. Он всегда держался бы подле Джессики.
Впадая в печальное расположение духа, Сайлас вытянул ноги, скрестил руки на груди и взглянул на лица людей, собравшихся у костра. Мужчина улыбнулся, делая вид, что принимает участие в общей беседе, хотя никого не слушал. В воображении он обозревал сверху бескрайние акры своей земли. Мечта о Сомерсете стала реальностью. Впрочем, впереди у него еще много работы. Не мешало бы докупить земли, рабов, животных и сельскохозяйственного инвентаря, построить большие дома и амбары, но в целом дело сделано. Все, чем он обладает, его и только его, даже если к созданию Сомерсета приложены не только его руки. В любом случае, у него нет долгов, а урожаи хлопчатника – настолько обильны, что все прошедшие годы Сайлас откладывал часть своей прибыли для того, чтобы вернуть деньги Виндхему. На этот раз ему это удастся. Он не позволит очередному искушению взять над ним верх. Сайлас предвидел, что еще два года, и он сможет расплатиться с человеком, ненависть к которому время отнюдь не смягчило. Мужчина мог только надеяться, что его тесть, которому сейчас почти семьдесят лет, проживет достаточно долго для того, чтобы получить все сполна.
Сайлас чувствовал, что просто не может поступить иначе. Если он вернет деньги отцу Джессики, то заполучит ту часть ее сердца, которая никогда не принадлежала ему. Спустя столько лет в браке Сайлас чувствовал, что, несмотря на всю его любовь и заботу, часть души Джессики оставалась для него закрытой. До сих пор в ее голове звучало эхо памяти о том, что послужило первопричиной брака. Джессика все еще сомневалась в том, что, будь у него выбор, он бы предпочел ее. Сайлас решил навсегда избавить супругу от этого сомнения. Она потеряла пасынка, которого любила как собственного сына. Она родила Сайласу сына, но тот стал частью ненавидимой ею социальной системы. Его супруга заслуживает уверенности в том, что она любима и желанна и ему не нужна никакая другая женщина.
Сайлас внимательно окинул взглядом сыновей своих друзей. Все они были статными парнями, взявшими самое лучшее от своих красивых матерей и отцов. Старшие мальчики – Томас, Джереми Младший и Арман – были столь же неразлучны в свои тринадцать лет, как и раньше. Немного младше были двенадцатилетний Филипп, сын Анри, и одиннадцатилетний Стефан Уорик. Они тоже давным‑давно стали закадычными друзьями. Роберт Уорик вызывал серьезные опасения из‑за частых простуд, переходящих в бронхит. Ближе всего к нему по возрасту была Нанетт, прелестная дочурка Анри. Раньше они часто играли вместе, но к девяти годам Роберт «вырос» из этой дружбы, подпав под влияние старших братьев и их друзей. В этом году Роберт впервые присоединился к «мужскому» обществу на посиделках в Сомерсете. Сайлас с радостью пригласил бы Гая Хендли, но мужчина работал учителем в общественной школе города, поэтому его присутствие смущало бы мальчиков, его учеников.
Разговор коснулся серьезной темы – Компромисса 1850 года, ратифицированного Конгрессом и подписанного президентом Филлмором в конце сентября. Все пришли к выводу, что Техас от этой договоренности только выиграет. Хотя штату пришлось отказаться от части своей территории, Соединенные Штаты согласились взять на себя долги бывшей республики, что пойдет на пользу техасской экономике. Впрочем, один пункт в договоре встревожил Сайласа: Калифорния вступала в федерацию в качестве штата, свободного от рабства, а значит, теперь обе палаты Конгресса контролируются аболиционистами.
Разговор вдруг прервался, когда звонко залаяли собаки, а вдали раздался приближающийся к Сомерсету стук лошадиных копыт. Быть может, это всего лишь его воображение, но Сайласу показалось, что в поселке рабов, расположенном в полумиле, повисла гробовая тишина.
Мужчины, женщины и дети поселка хорошо знали этот звук. Так скакать может только патруль, ищущий сбежавшего раба. Сайлас и его гости вскочили на ноги, когда к ним подскакал Лоример Дэвис во главе полудюжины всадников. От внимания Сайласа не ускользнуло выражение глаз Лоримера при взгляде на собрание людей, частью которого ни он, ни его сын никогда не были. Хотя Томас и Джейк дружили, Сайлас так и не привязался по-настоящему к Дэвисам. Лоример был довольно жестоким человеком, слишком часто хватающимся за хлыст, а Стефани, его супругу, Сайлас находил излишне претенциозной.
– Добрый день, джентльмены, – прикасаясь к полям шляпы, поздоровался гость. – Извините, что поднял пыль, в то время как вы готовитесь к трапезе, но я ищу одного из моих негров, который сбежал прошлой ночью. Он служил в моем доме, не на плантации. Это дворецкий. Нельзя терпеть подобного рода вероломство. Вы позволите мне обыскать поселок ваших рабов? Он не мог убежать далеко.