Глава 10.2
— Ублюдок! — заорала Динка, сообразив, что произошло и бросаясь в погоню. Но за углом, куда он свернул, был короткий узкий проулок между глухими стенами домов, открывающийся прямо на центральную площадь у тюрьмы и ратуши, по которой суетливо текло людское море. Пытаться найти вора в такой толпе народа было все равно, что искать иголку в стоге сена. И учитывая то, что подлец знал в городе каждую улочку, а Динка растерянно озиралась, не зная в какой стороне теперь городские ворота, шансы вернуть свою собственность приближались к нулю.
Она, покачнувшись, прислонилась к глухой каменной стене и тихо заскулила. Слез не было. Кажется, за последние дни она вылила весь доступный ей на месяц запас слез. И теперь глаза были словно присыпаны песком, и из них не скатилось ни слезинки.
За что? За что с ней это все? Захотелось просто сесть на землю и прямо здесь умереть. Потому что жить дальше было незачем. Ей нечем заплатить Мутному Ряху, и она не попадет в тюрьму. Если она не доберется до демонов за три дня, то до них доберется палач и смеющаяся толпа, жаждущая крови.
Да и с чего она вообще взяла, что сможет освободить опасных преступников, которых по всей земле ловила королевская армия? Динка нащупала на поясе метательные ножи Тирсвада и отцепила один. Задумчиво повертев его в руках и полюбовавшись как играет солнце на остром лезвии, Динка приложила его к своей шее. Наверное, это совсем не сложно. Раз и все. Делала же она так со здоровыми мужиками, а уж со своей тонкой шеей и подавно справится.
— Эй, девчонка! Что расселась тут? — чей-то назойливый мужской голос раздался прямо у нее над головой. Динка скрипнула зубами и крепче сжала в руках лезвие, чувствуя, как по пальцам потекла кровь.
— Эй, ты чего это удумала? — в голосе появилась растерянность, и руку с ножом перехватила чья-то сильная пятерня. — Ну-ка брось это! Брось, я сказал!
Пятерня сильно сжала ее кисть, вынуждая расцепить пальцы. Нож выпал из ослабевшей ладони и с металлическим звоном упал на вымощенную камнем дорогу.
— Отпусти меня, — прошипела Динка, вырывая свою руку из крепкой хватки.
— Отпущу, — согласился мужчина. — Но сейчас ты пойдешь со мной.
Динка подняла на своего мучителя пылающий яростью взгляд и молниеносно выхватила свободной рукой второй нож и приставила к беззащитному снизу горлу.
— Отпусти, я сказала! — рявкнула она во всю силу своих легких. — Иначе я прирежу тебя, как свинью!
— Ох, да что же с тобой такое, девочка? — мужчина нисколько не испугался угрозы. Он был уже пожилой, с завязанным на затылке пучком седых волос. У него были водянисто-голубые глаза под дряблыми веками, и он смотрел на нее по-отечески сочувственно. И Динка вдруг вспомнила, что так смотрел на нее отец, когда был жив. Ей было около пяти лет, она играла во дворе их дома, перекладывая камешки из одной кучки в другую, а отец сидел на крыльце и вот также смотрел на нее. Динка всхлипнула и медленно опустила руку с ножом.
— Все хорошо… Все будет хорошо, — пробормотал старик, прижимая ее к своей впалой груди и поглаживая по голове шершавой ладонью.
И Динка разрыдалась. Она плакала, словно ребенок, всхлипывая и захлебываясь рыданиями. Она плакала обо всем: об отце и матери, которых никогда больше не увидит, о потерянном брате и погибшей от рук демонов Агнесс, о четырех чудовищах, которые стали ей так дороги и которые должны были погибнуть через три дня от рук палача… Вся ее жизнь была чередой потерь. И сейчас, когда она твердо решила не допустить, спасти, защитить, словно весь мир восстал против нее. Бандиты, грабители, насильники, волки, мошенники… За что? Что она сделала плохого? Неужели ее маленькое желание просто быть кому-то нужной настолько противно миру, что на каждом шагу встают перед ней непреодолимые препятствия.
Она плакала и плакала, и, казалось, слезы никогда не кончатся. А старик все держал ее в объятиях и успокаивающе похлопывал между лопатками.
— Здесь рядом моя харчевня. Пойдем, я налью тебе воды, — проговорил мужчина, когда Динкины всхлипывания стали реже.
— Как называется твоя харчевня? — спросила Динка, отстраняясь от его груди и поднимая на него заплаканные опухшие глаза.
— «Седая корова», — улыбнулся старик и морщинки разбежались от его глаз по всему лицу.
— А почему не бык? — улыбнулась Динка ему в ответ, подбирая с земли ножи и, не глядя, прикрепляя их обратно на пояс. Хоть в чем-то мошенник не обманул. Довел-таки до нужного места. Костик. Динка вдруг отчетливо вспомнила его имя.
— А потому что… — засмеялся старик, подхватывая ее под руку и заводя в помещение таверны.
Внутри «Седая корова» была очень необычна для таверны. Динка привыкла к тому, что, войдя в двери харчевни, сразу попадаешь в большое квадратное или прямоугольное помещение, с окнами на той же стене, что и дверь.
Где напротив двери стойка с посудой, а вдоль стен расставлены столы с лавками. Здесь же дверь вела в темный коридор, по которому и повел ее старик. Коридор проходил сквозь весь дом и открывался в просторную светлую комнату.
На двух стенах в этой комнате были огромные в человеческий рост окна, выходящие с одной стороны на оживленную улицу, с другой стороны на площадь перед тюрьмой, посредине которой возвышался недостроенный эшафот. Прямо у окон, вдоль обоих стен были установлены аккуратные округлые столики на одной резной ножке. Они были высотой Динке по грудь. А лавок нигде не было. Стойка с посудой и выпивкой скромно примостилась в углу с той стороны, с которой они зашли. Высокие табуреты для сидения были только у стойки, в самом темном углу комнаты.
— Ну присаживайся и рассказывай, — радушно предложил старик, по-хозяйски заходя за стойку и доставая с полки высокий прозрачный стакан.
Динка залезла на табурет в самом темном углу и уткнулась лицом в стойку. Рассказывать не хотелось. Сама дура! Безмозглая курица! Правильно Шторос говорит: коза, да и только. Повелась на красивую внешность и ласковое прозвище. Диночка! Надо же!