— Ты мальчик?
— Это про пожар?
— Ты помнишь, что произошло?
А потом перышко Дидье упало Николасу на колени, мокрое и помятое, а Ник окунулся в ледяной холод воспоминаний Дидье. Ему показалось, что это над ним смыкаются невидимые прозрачные воды.
— Дидье, ты утонул?
Однако на этот раз, во сне, все происходило значительно ярче. Глазами призрачного мальчика он видел не темный пейзаж, а одну только воду, грязную, сточную воду, всю в красных и золотых бликах. Вода жгла ему ноздри и горло. Он давился и задыхался. «Не дыши, не дыши…»
Казалось, лошади ржали где-то далеко. Мир ходил ходуном, все кружилось перед глазами. Было жарко, ужасно, невыносимо жарко.
Горящая V-образная доска падает совсем рядом.
Железные пальцы сомкнулись на его шее и давят. Тянут все вниз и вниз. В глубину.
Его силы слабеют, рот открывается. Вода и боль уходят, исчезают, и он улетает вдаль.
«Дидье, ты утонул?»
— Дидье! — хрипло закричал Николас и сел в постели. Он был в гостевых покоях королевского дворца. В окно вливались потоки солнца. Ник посмотрел направо.
Симоны не было. Он оглядел комнату. От Симоны не осталось никаких следов, только на столе лежала длинная полоса пергамента. Ник догадался, что это акт о расторжении брака. Казалось, Симона просто исчезла из его жизни. Как будто ни ее, ни Дидье никогда не было.
— Он не сгорел, — громко произнес Ник, словно проверяя на слух это утверждение. — Он… он утонул.
Николас попытался сложить воедино все, что увидел в своем сумбурном сне и что узнал от Симоны.
Когда Арман устроил пожар, Дидье находился в конюшне, но Арман клялся, что не знал об этом.
Рассказывая Нику о первом появлении Дидье после смерти, Симона говорила, что брат был весь мокрый.
Вода, V-образные доски. Может быть, желоб? Рука на шее… Арман не знал, что Дидье в конюшне, а Порция была уже мертва.
В конюшне был кто-то еще. И этот человек не хотел, чтобы Дидье спасся.
И вдруг Ник догадался.
Вскочив с постели, он торопливо оделся, молясь, чтобы корабль, который увезет во Францию его жену, еще не отплыл.
* * *
Симона стояла рядом с Жаном. Матросы, как муравьи, бегали по трапам, таская мешки с припасами и другие грузы. Солнце сияло так, как будто хотело оттенить мрачное настроение Симоны. Морские птицы насмешливо кричали, ныряли в воду, потом взвивались вверх, словно дразня ее своей свободой. В порту стоял запах гниющих водорослей.
— Ты плохо спала? — спросил Жан, встревоженно вглядываясь в лицо Симоны. — Что-то ты слишком спокойна.
Симона попыталась улыбнуться, но эта попытка отдалась болью в голове, и она просто ответила:
— Со мной все будет в порядке.
Симона все время пыталась избавиться от мыслей о Николасе, о том, как он выглядел, когда она в последний раз поцеловала его в щеку.
— Где Шарль? — спросила она отца, стараясь отвлечься от сладких воспоминаний.
Жан бросил на нее загадочный взгляд.
— Он отправился за покупкой: Сказал, что хочет сделать тебе подарок, чтобы подбодрить во время путешествия.
Симона фыркнула. Она понимала, что несправедлива, но ей было все равно. Никакие подарки не принесут ей утешения. И деньги Сен-дю-Лака тоже. Да, она дала Жану разрешение передать Шарлю деньги Порции. Симона выйдет за него замуж, как только они вернутся во Францию. Ей было неприятно даже думать о деньгах, связанных с такой трагедией. Тем не менее свободное обращение Шарля с ее деньгами задело Симону. Он уже вел разговоры о перестройке Сен-дю-Лака. Увеличить зал, построить большие конюшни на месте сгоревших… Симоне все было безразлично.
Честно говоря, ей совсем не хотелось возвращаться в Сен-дю-Лак. Жан пытался беседовать с Симоной о ее матери, но Симоне не хотелось об этом говорить. Она чувствовала себя оскорбленной всей той ложью, которая обрекла ее и Дидье на жизнь вдали от родного отца и связала их судьбы с Арманом дю Рошем. До тех пор пока они не вернутся во Францию и она не выйдет замуж за Шарля, она останется просто Симоной Рено, дочерью богатого коммерсанта. Симона улыбнулась отцу и стиснула его ладонь.
— А вот и он, — сказал Жан и показал на вход в порт, где в толпе то появлялся, то пропадал Шарль Бовиль. Солнечный свет отражался от его белокурых локонов. Шарль широко улыбался. В одной руке он держал длинный, упакованный в кожу сверток. Другой приветливо махал Симоне.
Симона насмешливо отметила, что со вчерашнего дня он успел раздобыть новый плащ из тонкой шерсти, она же ждала его в простом платье, которое прислал ей вечером отец.
— Поднимемся на борт? — оживленно спросил Шарль, останавливаясь возле отца и дочери. — Добрый день, любовь моя.
Симона не ответила, но когда он нагнулся поцеловать ее в щеку, она разрешила.
— Мы ждали только тебя, Шарль, — радостно ответил Жан и показал на сверток в руках у Шарля: — Что там у тебя?
Шарль подмигнул Симоне.
— Ничего особенного. Просто маленький знак привязанности к моей нареченной. — Он шутливо погрозил Симоне пальцем: — И не подглядывать, дорогая леди! Это должно развлечь вас, когда мы выйдем в море, и я не позволю испортить сюрприз.
— Я попытаюсь сдержаться, — несколько язвительно проговорила она.
По лицу Шарля пробежала тень, но он тут же прикрыл ее широкой улыбкой:
— Ловлю тебя на слове, дорогая.
В разговор вмешался Жан:
— Ну, молодые люди, боцман уже подал сигнал. Давайте поднимемся на борт. Пора отправляться. Чем раньше отплывем, тем раньше будем дома.
Симоне казалось, что к ее ногам привязаны гири, каждый шаг по трапу давался ей с неимоверным трудом. Как только они окажутся на борту, Николас и Англия превратятся в ненужные воспоминания. Здесь она в последний раз видела Дидье и в первый — своего отца.
Здесь в первый и в последний раз влюбилась.
Они постояли у корабельных поручней. Симона в последний раз смотрела на Лондон, на его серые строения, на влажную дымку в воздухе, на шумный грязный порт.
— Прощай, любовь моя, — прошептала она.
— Что ты сказала, Симона? — спросил Шарль, приподняв бровь.
— Ничего, — ответила она. — Я ничего не сказала. — И Симона отвела глаза.
Они шли по палубе, глядя, как матросы бросают вниз швартовы. Вот корабль мягко скользнул от берега и вышел в море. Дул сильный попутный ветер. Скоро они будут во Франции.
Шарль отвел Симону в каюту. Комнатка оказалась маленькой и очень тесной. Казалось, низкий потолок давит на плечи и голову, и это при миниатюрном росте Симоны, как же тут живут рослые моряки? Плетеная койка у стены была узкой и сильно проваливалась, веревки давно растянулись и потеряли упругость. Всю обстановку каюты составляли два стула и привинченный к полу стол. Тут же, у стенки, поместились два сундука Симоны. Каюта была темной, сырой и пропахла морской солью. Симона передернула плечами.