Читать интересную книгу Разведка и контрразведка - Андрей Шаваев

Справедливости ради необходимо отметить, что не только инженерно-техническая элита, интеллигенция со щенячьим восторгом встречала революцию.

Мир строится по новому масштабу.

В крови, в пыли, под пушки и набат

Возводим мы, отталкивая слабых,

Утопий град — заветных мыслей град, —

писал поэт Николай Тихонов в ноябре 1918 года.

В первых рядах идеологов революции дружно шагали и футурист Маяковский, и супрематист Малевич, и лирический сюрреалист Шагал («Ленин перевернул Россию вверх ногами точно так же, как я поступаю в своих картинах»), и реформатор театра Мейерхольд, — но не только авангардисты. Четко печатали свой шаг мистики-символисты: «Левой! Левой! Левой!»

«Да, на Руси крутит огненный вихрь... Вихрь несет весенние семена. Вихрь на Запад летит... Перевернется весь мир», — предвкушал Иванов-Разумник, идеолог скифства, в окружении которого были тогда многие. Они воспринимали русскую революцию как мессианское религиозное движение — разрушительное, но очищающее.

«Быть большевиком не плохо и не стыдно, — объясняет Ходасевич Садовскому в декабре 1917 года. — Говорю прямо: многое в большевизме мне глубоко по сердцу».

Интеллигенция в революцию большевиков и эсеров не только шла сама. Тех, кто не шел, зазывали. Ленин — пролетарскому писателю Горькому в 1918 году: «Скажите интеллигенции, пусть она идет к нам. Ведь, по-вашему, она искренне служит интересам справедливости? В чем же дело? Пожалуйте к нам...».

В.Е. Грум-Гржимайло, дослужившийся до председателя научно-технического совета ВСНХ (а кто председатель ВСНХ? — первый чекист Ф. Дзержинский — интеллигенция и политическая полиция вместе: отдельная тема на стыке морали, психологии, политики, права, нравственности и безнравственности), считал, что за большевистский эксперимент непременно следует заплатить дорогой ценой. «Большевики хотят сделать опыт создания социалистической постройки государства. Он будет стоить очень дорого. Но татарское иго стоило еще дороже, однако благодаря татарской школе русские сделались государственной нацией. Временный упадок и ослабление нации с избытком покрывается выгодами такой школы. Увлечение большевизмом сделает русскую нацию такой же сильной, как американская. Подавление большевиками личной инициативы в торговле и промышленности, бюрократизация промышленности и всей жизни сделают русских нацией инициативы, безграничной свободы. Большевики излечат русских от национального порока — беспечности и, как следствие ее, расточительности. За это стоит заплатить. Вот почему приветствую этот опыт, как бы тяжелы не были его последствия для современного поколения».

С благословения интеллигенции российской, в том числе и профессора Санкт-Петербургского университета В.Е. Грум-Гржимайло, заплатили десятками миллионов жизней своих сограждан, полной хозяйственной разрухой, потерей территориальной целостности, превращением великой многовековой империи в подопытную лягушку для сомнительных экспериментов кучки отщепенцев, своровавших власть, сорвавших кожу с российского народа и, в конце концов, сожравших и себя самих.

Выделим отмеченный О.А. Платоновым аморализм русской интеллигенции. Именно аморализм и был доминантой в деятельности чекиста-супермифа Фраучи-Артузова. Аморализм, замешанный на крови соотечественников.

1918 год. Для обследования положения в Архангельской, Вологодской, Ярославской, Костромской и Иваново-Вознесенской губерниях Совет Народных Комиссаров направляет на север России «Советскую ревизию народного комиссара М.С. Кедрова». В числе «ревизоров» — отряд профессиональных палачей — латышских стрелков. Работу кедровской «ревизии» описывает русский историк Сергей Петрович Мельгунов в книге «Красный террор в России». В ней поездка Кедрова именуется не иначе, как «карательной экспедицией». «В Архангельске Кедров, собрав 1200 офицеров, сажает их на баржу вблизи Холмогор и затем по ним открывает огонь из пулеметов... В верстах 10 от Холмогор партии прибывших (в концентрационный лагерь) расстреливались десятками и сотнями. Лицу, специально ездившему для нелегального обследования положения заключенных на севере, жители окружных деревень называли жуткую цифру — 8 тысяч таким образом погибших...». После работы комиссии Кедрова Архангельск называют «городом мертвых». Мельгунов отмечает, что «были случаи расстрелов 12 —16-летних мальчиков и девушек».

Для придания видимости революционной законности расстрелы оформлялись соответствующими документами-решениями. В архангельских «Известиях» периодически печатались списки лиц, к которым «Советская ревизия» Кедрова применила расстрел.

Секретарем карательной «ревизии» был 27-летний дипломированный инженер-металлург Артур Фраучи.

Не под влиянием ли организации этих массовых расстрелов Фраучи-Арту-зов напишет позднее в своем дневнике: «Боюсь одного: выдержит ли моя психика ту огромную нагрузку, которая пала на мои плечи по праву большевика? Должен же быть какой-то защитный панцирь в той изнурительной борьбе, которую приходится вести ежедневно?».

Путь, приведший Фраучи-Артузова в контрразведку, определен не предварительной подготовкой профессионала, не жизненным опытом, не целевыми установками, а его величеством случаем — дядя Фраучи М. Кедров после успешной «ревизии» севера России в 1919 году становится руководителем советской военной контрразведки — Особого отдела ВЧК. Особоуполномоченным этого отдела становится и Артур Фраучи, взявший, очевидно не случайно, после кровавой бойни на Севере псевдоним «Артузов».

Что значит быть допущенным руководить военной контрразведкой в разгар Гражданской войны, когда не столько от боеспособности, сколько от лояльности армии, прежде всего ее высшего и среднего командного состава, напрямую зависит судьба большевистского государства, судьба самих большевистских вождей и их семей? Это означало наивысшую степень доверия правителей страны человеку, в чьи руки отдавался неограниченный, тотальный контроль над армией. Очевидно, при этом учитывался и «опыт» работы Кедрова с «офицерским контингентом» в Архангельске.

Влияние Кедрова на Артузова поистине многогранно. В семье Кедров-революционер формирует из юного племянника человека с мышлением государственного преступника. Став одним из руководителей государства, Кедров личным примером формирует у уже зрелого 27-летнего Артузова психологию палача, привлекая его к массовому террору. К слову, Кедров воспитывал не только одного племянника. Его сын, Игорь Кедров, прославился как один из самых жестоких следователей ежовского НКВД. Свидетельствует высокопоставленный сотрудник советской военной разведки В. Кривицкий (Самуил Гинзбург): «В мае 1937 года, в разгар великой чистки, мне представилась возможность поговорить с одним из следователей ОГПУ — неким Кедровым, в то время занимавшимся выбиванием признаний. Разговор шел о методах нацистской полиции. Вскоре он перекинулся на судьбу лауреата Нобелевской премии мира, прославленного немецкого пацифиста Карла фон Осецкого, в то время узника гитлеровской тюрьмы, погибшего в 1938 году.

Кедров говорил тоном, не терпящим возражения: "Осецкий мог быть хорошим человеком до ареста, однако, побывав в руках гестапо, он стал их агентом". Я попытался возразить Кедрову и пробовал объяснить ему величие характера и достоинства человека, о котором шла речь.

Кедров отметал все мои аргументы: "Вы не знаете, что можно сделать из человека, когда он у вас в кулаке. Здесь мы имеем дело со всякими, даже с самыми бесстрашными. Однако мы ломаем их и делаем из них то, что хотим!"».

Случайность ли — сын и племянник М. Кедрова оказались одной и той же социально-психологической типологии, типологии интеллигентов-аморалистов? Сын М. Кедрова — руководствовавшийся формулой аморального интеллигента-прокурора-юриста-дипломата-академика Вышинского: «Если ставить вопрос об уничтожении врага, то мы и без суда можем его уничтожить», племянник М. Кедрова — убийца интеллектуальный, для которого люди — всего лишь шахматные фигуры в придуманной, инспирированной в болезненном воображении игре в разведку и контрразведку.

Михаил Кедров не шел против общепринятых в большевистской среде правил, пристраивая своего племянника в ВЧК. Личная уния применительно к карательным органам власть предержащими реализовывалась неуклонно. Инстинкт самосохранения? Высокие должности в ЧК-ОГПУ-НКВД длительное время занимал барон фон Пильхау Романас Людвикас — Роман Александрович Пиляр, остзейский немец, являвшийся двоюродным племянником самого Дзержинского. Несмотря на незавершенное образование (2 курса юридического факультета Петербургского университета) и достаточно молодой возраст (в 1920 году ему было всего 26 лет) Пиляр последовательно занимал должности заместителя начальника контрразведывательного отдела ВЧК, заместителя председателя и председателя ГПУ Белоруссии, наркома внутренних дел Белорусской ССР, начальника ряда территориальных управлений НКВД, дослужился до звания комиссара госбезопасности 2-го ранга.