— Да.
— Вам случайно не приходилось слышать, что летом 44-го года, здесь на короткое время садились на маленьких самолетах летчицы?
— Я сама видела. Вон на том поле они были.
— Мы из того полка, — говорим. — Потянуло вот проехать по местам, где летали в войну.
Женщина пристально вглядывается в наши лица. Уж не хочет ли она сказать, что признает нас?
— А я разговаривала тогда с вашей начальницей. Невысокая, полная. Дусей ее звали.
Феноменальная память! Запомнила нашего комиссара, Евдокию Яковлевну Рачкевич.
— Интересно, как в то время жители отзывались о нас? Что говорили по адресу летчиц? — задаем не просто ради женского любопытства вопрос. Может быть, и здесь гитлеровцы уже успели охаять нас?
— Удивлялись вашей смелости. Ведь кругом в лесах еще много немцев было.
В Мире действительно сложилась опасная для полка ситуация. Перелетели мы сюда днем, а ночью мимо аэродрома еще проходили отступающие немецкие части. Они не знали, что отступать-то им уже некуда — советские войска шли впереди их. Хорошо, что мы не работали в ту ночь, сидели тихо — бомбы не успели подвезти. А то неизвестно, чем кончилась бы для нас такая прыть.
Рассказали кое-что о своем полку. Пусть и в Мире знают про 46-й гвардейский!
Старушка, видно, спешит куда-то. Она взялась за сумку, которую при встрече с нами поставила на землю. Не будем задерживать.
Оглядываем еще раз бывшую нашу «точку» — отсюда хорошо видно большое поле — и, попрощавшись, садимся в машину.
В пути Руфа припомнила один случай из «мирского» периода. Здесь была захвачена в плен группа немцев, среди которых затесался власовец. Он упорно сопротивлялся. Когда же пленных привели в штаб нашей авиадивизии, предатель стал ползать на коленях, умоляя сохранить ему жизнь. Гадко было смотреть, как он пытался охватить ноги полковника Покоевого, командира дивизии, как все его тело дрожало в животном страхе перед неизбежной карой. Полковник с омерзением отстранялся, а рука невольно тянулась к пистолету — Покоевой недавно узнал, что власовцы замучили его родителей. «Ведите его на допрос», — поспешил приказать он.
Невеселый рассказ навел на некоторые размышления. Почему одни люди умирают мужественно, иные я бы сказала даже красиво, так, что их смерть дает другим новые силы для жизни, а иные делают последние шаги на четвереньках, жалобно скулят и теряют на краю гибели последние крохи человеческого? Причина, вероятно, не столько в твердости или слабости характера, сколько в целя борьбы. Не сможет, мне кажется, умереть человек с достоинством, если он вступил в борьбу с низменной, корыстной целью, если он не шибко верит в правоту своей борьбы. У него, думается, перед угрозой гибели должна всплыть и затмить все на свете одна мысль: «Моя жизнь мне дороже всего». И он пытается спасти ее любой ценой, чаще всего ценой отвратительных унижений.
Тот же, кто глубоко убежден в справедливости своей борьбы, тог не будет в предсмертный час лизать сапоги своего врага, он и на виселицу пойдет с поднятой головой.
Дорожные раздумья меняются быстро, подчиняясь темпу движения. Мир позади, и мы озабочены теперь, как найти Новосады.
— Доедем до Турца, там выясним, — уверяем друг Друга.
— А пока расскажите что-нибудь веселенькое, — просит Леша.
Он ужо привык к тому, что время от времени мы развлекаем его всякими забавными случаями из нашей фронтовой жизни. Скучно ехать молча, в сон клонит.
— «Веселенькая» история приключилась со мной где-то здесь, чуть ли не в том же Мире, — вспомнила я.
Как сейчас вижу ту сценку во всех деталях. Сидим со штурманом около самолета. Жара невыносимая, как в Сахаре. Мучит жажда. Видим, по краю аэродрома, в одном направлении, время от времени проходят солдаты с котелками. Туда — с пустыми, обратно — с полными. Вероятно, где-то недалеко есть источник воды. Полина пошла выяснить.
«Пить, пить!..» — стучит все время в висках. Идет мимо солдат, несет осторожно котелок. Я осмелилась попросить хоть глоточек.
— Солдатик, налей немного, — и протягиваю пустую консервную баночку.
Од как-то странно посмотрел на меня и аккуратно налил неполную банку. «Ну и жмот! Трясется над каждой каплей», — осуждающе подумала я. С жадностью сделала первый большой глоток… Я до сих пор содрогаюсь при воспоминании об этом моменте! Будто огонь вспыхнул внутри, дыхание перехватило, глаза полезли на лоб, сердце остановилось… В общем, то была не вода, а чистейший спирт. Солдат с перепугу стал объяснять мне, что там, недалеко, то ли из чана, то ли из цистерны вытекает эта… жидкость. Но мне было тогда не до того, чтобы уточнять, из какой емкости я хватила отравы. Чуть богу душу не отдала.
— Ой, уморила! — хохочет Леша. — Я бы и то, наверно, не выдержал без подготовки!
В Турце не удалось, к сожалению, установить, где находятся Новосады. Нам посоветовали заехать в Кореличи, обратиться в поселковый Совет. Проселочной дорогой отправляемся туда.
— А чем знаменита эта деревня, что вы так упорно ее ищете? — спрашивают ребята.
— Новосады?! — в один голос восклицаем с Руфой. — Во-первых…
Во-первых, садились мы там не куда-нибудь на поле или лужайку, а на широкую деревенскую улицу, прямую и ровную, не хуже иного аэродрома. Подруливали к домам, разворачивали самолеты и затаскивали их хвостами в палисадники или ворота. Если посмотришь с воздуха — и не заметишь наши камуфлированные ПО-2 на пестром фоне изб, деревьев, цветов. Это, пожалуй, уникальный фрагмент из жизни полка. А прижались мы к домам совсем не ради оригинальности. В лесу, за Неманом, как предупредили нас жители, было много немецких частей, потрепанных в боях под Минском. Они еще не успели, вероятно, осознать, что единственный безопасный для них способ выхода из окружения — плен.
Вечером из леса появились первые «ласточки»: несколько немецких солдат пришли сдаваться в плен. Они принесли нехорошую весть — ночью вооруженные гитлеровцы собирались напасть на село, их гнал голод.
В ту тревожную ночь никто не сомкнул глаз. Обстановка осложнялась еще тем, что начался дождь с грозой. В каждой подозрительной тени чудились крадущиеся фигуры врагов.
— Во-вторых, — как по конспекту излагаем события, — там опять-таки был единственный случай, когда несколько экипажей летала бомбить среди бела дня.
Утром несколько храбрецов из БАО сунулись было в лес за пленными. Вскоре пришлось помогать им оторваться от противника. Как только наши солдаты благополучно вернулись на исходный рубеж, то пять или шесть самолетов взлетели с бомбами и сбросили груз на кишащий немцами лес. Этот внушительный удар сразу заставил их изменить свой прежний план, они нацепили на палки белые тряпочки и стали поспешно выходить из леса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});