Читать интересную книгу Сделано в Швеции - Андерс Рослунд

– Нет, папа, я не понимаю, о чем они толкуют.

Старший полицейский кивает на Лео:

– Иван… здесь дети.

Женщина обходит машину, в руках у нее наручники.

– Идемте с нами. Добровольно.

Она ждет, а папа – проходит целая вечность – пожимает плечами.

– Лео?

– Да?

– Ступай домой, присмотри за братьями.

– Папа, я…

– Ступай домой! Присмотри за братьями.

Полицейская с наручниками открывает дверцу,

и папа протягивает ей руки, ладонями вверх. Двое в форме по сторонам – он шагает к полицейской машине, садится на заднее сиденье. Потом черно-белая машина отъезжает, папа оглядывается, и они смотрят друг на друга, недолго, но все-таки.

77

Лео осторожно поворачивает дверную ручку, разувается и крадется в комнату, не включая свет. Винсент, как порой бывает, лежит в постели вверх ногами, что-то невнятно бормочет во сне. Но Феликс просыпается. А может, он и не спал.

Как же трудно объяснить – по крайней мере, среди ночи, – что мама не вернется. А объяснив это, трудно объяснить, что и папа домой не придет. Но Лео кое-как объясняет, и Феликс слушает, а когда Лео заканчивает, звонит телефон. Мама. Спрашивает, все ли дома, а когда он отвечает, что все, она говорит, что передумала и сейчас приедет. Прямо сейчас.

Он бежит на кухню, открывает шкафчик под рабочим столом, достает две бумажные сумки.

Сейчас приедет мама, и когда она приедет, кухонный стол должен выглядеть как полагается.

Канистра с бензином. Остатки наволочки. Две бутылки.

Сигаретные окурки, билеты лото, пакеты из-под сахара.

Он складывает все это в сумки, запихивает их под мойку.

Без канистры, наволочки и бутылок стол будет обыкновенным кухонным столом, и им не понадобится говорить об этом.

Он снова протирает стол губкой, моет кастрюльку, нюхает, моет снова, пока запах вина не пропадает. Перед самым маминым приходом. И внутри у него так хорошо. Он спешит ей навстречу и неожиданно видит еще двоих.

– Лео, это… полиция.

Это не вопрос. И он не отвечает.

– Ты понимаешь? Они осмотрят нашу квартиру. А потом… хотят немного поговорить. С тобой.

В нашей квартире только мы.

– Я устал.

Здесь живем мы – Винсент, Феликс, мама, папа и я.

– Я понимаю, дорогой. Но это не займет много времени.

Эти двое… им здесь не место.

– Потом они уйдут. Лео, ты согласен?

Они везде: в коридоре, на кухне, в комнате Винсента, в его и Феликсовой комнате, в спальне мамы и папы, в мастерской, в гостиной, даже в ванной и на балконе. Открывают и закрывают шкафы, ящики, чуланы, двигают обувь, солдатиков, рисунки и цветочные горшки. Рассматривают самодельную боксерскую грушу и золотую рукоять сабли, небрежно сунутой в синие бархатные ножны над большим набором старых инструментов. Все это время Лео стоит на пороге кухни. Даже когда они открывают шкафчик под мойкой и вытаскивают две бумажные сумки и обрывки наволочки, от которой по-прежнему пахнет мамой.

– Привет, Лео, – говорит тот полицейский, что покрупнее, и пытается улыбнуться ему. – Твоя мама все правильно сказала. Я работаю в полиции. И хочу с тобой поговорить. Совсем недолго.

Лео никогда еще не встречал полицейских, которые не носят форму, этот мужчина одет в длинное пальто, вроде папиного, только светлое, и показывает на недавно отмытый кухонный стол.

– Это… неопасно. И ты ни в чем не виноват. Все случившееся не твоя вина, Лео. Я просто задам тебе несколько вопросов. Мне нужно знать, что произошло, когда вы с папой разъезжали по округе.

Он выдвигает кухонный стул, папин стул, садится, кладет на стол блокнотик на пружине и карандаш.

– Расскажи мне, Лео. Ты сидел в машине. А папа был за рулем. Куда он поехал?

– Я не хочу рассказывать.

– Почему не хочешь?

– Не хочу, и все.

– Попробуй.

– Не хочу.

– Лео! Я с тобой говорю.

– Не хочу.

Лео смотрит в пол, а чертов полицейский уходит в коридор, возвращается с его зимней курткой, кладет ее на блестящий кухонный стол. Ну и ручищи у него, но Лео знает, какими бы сильными они ни казались, им нипочем не сломать разом пять палочек от мороженого.

– Куртка пахнет дымом. Ты чуешь?

Это наше.

– В бумажной сумке канистра с бензином. В другой сумке пустые винные бутылки и рваные тряпки.

А не твое.

– Ты знаешь, что это означает? Все вместе?

Здесь живем мы.

– Ты знаешь, что здесь делал твой папа?

А не ты.

– Коктейль Молотова. Так это называется. Бутылка с бензином. Если ее бросить, бензин вспыхивает, поджигает, разрушает, убивает. Такие зажигательные бутылки применяли в войну.

Мы клан.

– Твой дедушка видел тебя и твоего папу возле дома, когда начался пожар. И бабушка тоже видела. И твоя мама. И пятеро соседей. Все видели тебя, и все видели твоего отца.

Клан всегда держится заодно.

– Дедушка видел у тебя в руках пакет. А что было потом? Ты его бросил? Или бросал твой отец?

Клан невозможно сломать.

– Лео?

Что бы ни случилось.

– Послушай-ка меня.

В клане, в настоящем клане, мы никогда не обижаем друг друга.

– Твоя мама могла умереть. И бабушка. И дедушка. Они все могли умереть.

В настоящем клане мы никогда не доносим друг на друга.

– Посмотри на меня, Лео. Ты понимаешь, что сделал твой отец, причем нарочно?

В клане, в настоящем клане, мы всегда защищаем друг друга, всегда, всегда.

– Тебе незачем выгораживать отца – это он поступил неправильно. А ведь должен был оберегать тебя.

– Я не палочка от мороженого!

Эти слова вырываются так неожиданно, что он сам к этому не готов.

– Слышите? Я не палочка от мороженого!

– Расскажи мне в точности, что делал твой отец. Расскажи ради твоей матери, ради братьев. Лео, расскажи!

Он только сейчас заметил, что мама плачет. Хотя, может быть, она только сейчас заплакала? Она где-то у него за спиной, он не видит ее глаз, но слышит ее – она плачет не от страха, не из-за того, что случилось или могло случиться, плачет для него, для сына, стоящего перед полицейским в штатском, отвечающего на вопросы, к которым никто другой отношения не имеет.

– Я вам не паршивая палочка, которую можно сломать пополам!

Карандаш так и лежит на блокноте, когда Лео хватает его, со всем ужасом и злостью, накопившимися в его десятилетней руке, и втыкает серое острие в ручищу полицейского.

Потом он убегает прочь, слыша за спиной вскрик полицейского, мама пытается задержать его, а второй полицейский едва не сталкивается с ним в коридоре. Лео запирает изнутри дверь комнаты, где по-прежнему ногами на подушке спит Винсент, а Феликс сидит на полу возле кучи кубиков “Лего”.

– Леонард!

Мама стучит в дверь.

– Выходи! Слышишь? Ты должен поговорить с ними!

Не поймешь, как Винсент может спать в таком шуме.

– Открой дверь!

А Феликс может сидеть на полу в окружении сотен деталек “Лего”.

– Лео! Послушай маму. Поверни ключ и открой дверь, – говорит высокий полицейский.

– Это он? – шепчет Феликс, кивая на дверь. – Он? Он что…

– Орал он. Руку ему больно, – отвечает Лео.

Новые голоса. Новый шум. Он не слышит. Раз решил не слышать, то и не слышишь. Иногда он так и делает, уходит туда, где никого больше нет, где один только он, и запирается там, все существует внутри, снаружи нет ничего.

– Лео! Ты же знаешь, мы вполне можем открыть дверь, верно? Лео! Но твоя мама не хочет. Так что открывай сам!

Младший братишка просыпается. Растрепанные волосы, усталые глаза.

Лео берет его на руки, расхаживает взад-вперед, от двери до окна.

– Винсент, их не существует.

Он останавливается неподалеку от двери и от стука, приказывающего ему открыть, выйти.

– Их не существует.

Усталые глаза уже не усталые, всматриваются в него, вслушиваются.

– Ты слышишь, братишка?

– Слышу.

– Их не существует. И мы… пройдем прямо сквозь них.

Трехлетний малыш старается понять. Потом улыбается:

– Прямо сквозь?

– Прямо сквозь.

Мама и двое полицейских притихли. Папа с двумя другими полицейскими едет где-то по другой улице.

Он долго расхаживает по комнате, старший брат с младшим братишкой на руках за запертой дверью.

И, пожалуй, никогда он не был так спокоен, как сейчас. С Феликсом и Винсентом. Когда он сам решает, кто существует, а кто нет.

Сейчас

Часть четвертая

78

Декабрь успел переодеться, пока Лео ехал через провинцию, разукрашенную к Рождеству; пятьсот километров на запад, и вместо замерзшего Меларена и столицы, где люди спешили по улицам, глядя себе под ноги, уже Гётеборг, город пешеходов в осенних куртках. Лео последовал их примеру – расстегнул куртку и пошел пешком.

В одном ларьке он купил бутылку воды, а в другом, напротив Валандовской школы живописи, – жареную сосиску, там надо было свернуть с Авеню и по трамвайным рельсам дойти до Васа-парка. Оттуда рукой подать до Эрик-Дальбергсгатан. До них. До братьев. Он не видел их с тех пор, как они переехали сюда. Осенью особо ничего не чувствовал, потому что так решил. Но сейчас, когда очутился поблизости, нахлынуло ожидание.