Читать интересную книгу Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме - Александр Терентьев

На Западе пытались раздуть проблему дезертирства, но, на самом деле, это были лишь единичные случаи. «Сирийская армия – монолитна, – говорили военные специалисты, – к тому же она считается наиболее боеспособной из всех армий Ближнего Востока. Сирия активно вооружалась, начиная еще со времен Советского Союза, поэтому ее военная мощь не ставится сегодня никем под сомнение. Тем более, что инцидент с турецким истребителем наглядно продемонстрировал: Дамаск может адекватно и быстро парировать любые воздушные операции, у сирийцев есть хорошо тренированные расчеты, и с помощью радаров дальнего обнаружения они могут контролировать свое воздушное пространство».

Многие рассуждали о том, кто способен начать военное вторжение в Сирию? Арабские «заливные» армии были слишком слабы и в охоте на сирийского льва могли принять лишь косвенное участие, финансируя наемников и отправляя на войну фанатиков-салафитов – «воинов Аллаха», мечтающих скинуть «еретический режим Башара Асада». Единственной ближневосточной державой с сильной армией, способной бросить вызов Дамаску – была, разумеется, Турция.

И когда после инцидента с «фантомом» турецкий премьер Эрдоган пообещал «дать жесткий ответ» и к Сирии начали стягиваться турецкие войска, многие заговорили, что это может стать «спусковым крючком» для полномасштабной войны в регионе..

Однако в Турции было множество игроков, которые выступали против военного решения сирийской проблемы, в том числе местные алавиты, поддерживающие своих единоверцев в Дамаске, и кемалисткая Народно-республиканская партия, резко критикующая интервенционистский курс Эрдогана. «Эпизод со сбитым истребителем, который случился в роковую для мировой истории дату – 22 июня – писала турецкая газета Zaman, – полностью укладывается в сценарий той игры, которую ведут ключевые мировые державы вокруг Сирии. Чтобы спровоцировать Турцию и вовлечь ее в войну, изобретаются всевозможные предлоги, раздувается угроза иррациональных действий со стороны диктаторского сирийского режима, которому нечего терять» [648] . Не были готовы к интервенции и ослабленные бесконечными чистками военные, которые опасались обострения курдского вопроса.

Теперь, что касается Америки. Чтобы начать полномасштабную военную операцию в Сирии, президенту США даже не нужно было добиваться согласия Конгресса. Законодатели дали его еще 12 декабря 2003 года сразу после падения Багдада. Однако мало кто мог себе представить, что Обама решится на военную авантюру в тот момент, когда в стране полным ходом идет предвыборная кампания. Единственным вариантом для него было занять место на скамейке запасных, как это произошло во время ливийской кампании, и выдвинуть на передний план европейские державы. «Судя по всему, – писал The Newsweek, – Англия и Франция были бы не прочь вновь сыграть роль застрельщиков. По крайне мере, воинственный задор и нетерпимость Камерона и, что особенно удивительно, левого французского президента Франсуа Олланда, говорят о многом» [649] .

Реалисты на Западе понимали, что конфликт в Сирии может обернутся большой региональной войной. В соседнем Ливане, отмечали они, уже начались столкновения между различными конфессиональными группами. В Багдаде шиитское правительство Нури Малики, симпатизирующее Асаду, опасалось, что гражданская война в Сирии спровоцирует подъем радикального суннитского фундаментализма и приведет к очередному взрыву насилия в Ираке. А для администрации Обамы, которая пыталась доказать во время предвыборной кампании, что в этой стране она оставила дееспособный режим, это было бы очень некстати.

Чрезвычайно информированный бейрутский корреспондент газеты Independent Роберт Фиск со ссылкой на высокопоставленные источники в Дамаске заявил даже о возможном компромиссе между Западом, Россией, Саудовской Аравией и Ираном по поводу будущего Сирии. Основанием для такого компромисса могла послужить обеспокоенность определенных кругов на Западе чрезмерной зависимостью ЕС от импорта российских энергоносителей. «Сейчас, – отмечал Фиск, – активно прорабатывается возможность проведения через территорию Сирии двух трубопроводов: газопровода, идущего из Ирана к сирийскому побережью (с перспективой дальнейших экспортных потоков в Европу) и нефтепровода из Саудовской Аравии, пересекающего Иорданию и выходящего опять-таки к сирийскому побережью. При этом России гарантируют соблюдение ее интересов в Сирии и сохранение базы в Тартусе. Для осуществления этого проекта в стране необходима стабильность. И поэтому Асад, за которого выступает более половины населения страны, при таком раскладе остается президентом еще на два года, чтобы обеспечить прокладку новых путей и «мирный переход власти к демократическому правительству» [650] .

Но если даже такая сделка не состоится, мало кто рассматривал всерьез возможность иностранной интервенции. Запад делал ставку на то, чтобы раскачать ситуацию изнутри, спонсируя боевиков и поддерживая мятежи на окраинах государства. Таким образом, сирийский сценарий существенно отличался от ливийского. Результат, правда, вполне мог быть таким же: падение режима, хаос и всевластие вооруженных боевиков. Многие предсказывали, что страна распадется на части. Ведь западная элита давно разработала план расчленения Сирии на четыре государственных образования: друзское, алавитское, курдское и суннитское.

В любом случае, было очевидно, что если режим Асада падет, к власти в Дамаске придут радикальные исламисты. Ведь, как и в Ливии, это была наиболее структурированная сила в оппозиционном повстанческом движении. Эксперты заявляли, что в их руки может попасть огромный арсенал оружия, которым владеет баасистский режим, и это будет серьезной угрозой для всех тех, кто поддерживал Башара Асада: алавитов в Сирии и Ливане, ливанской «Хезболлы», а возможно, и для России, которой вновь напомнят о террористическом подполье на Северном Кавказе.

Часть III ПРЕЗИДЕНТ «ПЕРЕЗАГРУЗКИ»

ИЛЛЮЗИИ «ПЕРЕЗАГРУЗКИ»

Во время предвыборной кампании Барак Обама выступал против проектов администрации Буша разместить элементы американской ПРО в Европе, называя их «колоссальной тратой денег». Сенатор от Иллинойса утверждал, что стратегия Буша бессмысленна и опасна, а «ядерное разоружение не ослабит, а лишь усилит безопасность США», и потому призывал Америку более активно сотрудничать с Россией в вопросах распространения ядерного оружия.

Тем не менее в Москве никаких надежд с Обамой не связывали. Эксперты вспоминали, что сенатор от Иллинойса был одним из соавторов резолюции о скорейшем вступлении Грузии и Украины в Североатлантический альянс. Кроме того, многие указывали на то, что во время предвыборной кампании одним из советников Обамы по вопросам внешней политики был Збигнев Бжезинский, политолог польского происхождения, который всегда относился к России с явным предубеждением. Ходили даже слухи, что во времена советско-афганской войны Бжезинский целился винтовкой с Хайберского перевала в сторону Советского Союза. Любовью к России не отличался и новоиспеченный вице-президент, бывший глава сенатского комитета по международным отношениям Джозеф Байден. В августе 2008 года он выступил с резкой критикой кампании на Кавказе, обещая Москве «монументальное стратегическое поражение» и угрожая наложить на нее санкции и сорвать Олимпийские игры в Сочи. А в 2009 году в интервью Wall Street Journal он предсказал, что «ослабленная Россия вскоре покорится США» и сетовал, что Америка не оказала более активной поддержки экстремистам в Чечне, «упустив шанс создать хаос в мягком подбрюшье» [651] у своего соперника.

Однако политологи рассчитывали, что новые лидеры США и России, как и их предшественники сумеют наладить дружеские, неформальные связи. Ведь только благодаря таким связям Джорджу Бушу и Владимиру Путину на протяжении 8 лет удавалось сдерживать собственные элиты, взирающие друг на друга с подозрением и даже ненавистью. С самого начала было очевидно, что Медведев и Обама также смогут найти общий язык. Ведь оба они принадлежали к поколению политиков, не имеющему личного опыта участия в холодной войне. Оба были детьми эпохи Интернета и начинали день с того, что пролистывали веб-странички, причем не ограничивались чтением ленты новостей: Обама зарегистрировался в популярной социальной сети Facebook, а Медведев завел себе дневник в «Живом журнале». Медведева и Обаму сближало также юридическое образование. Они были воспитаны на традициях римского права и, как заявил российский президент, «учились по одним учебникам». Многие отмечали, что чувство профессиональной идентичности объединяет людей, и юрист, окончивший Гарвард, вполне может найти общий язык с выпускником юридического факультета ЛГУ, как бы ни отличалось преподавание в этих университетах.

Уже на первой встрече в Лондоне лидерам удалось установить личный контакт. «В поведении человека не бывает мелочей, – отмечал профессор факультета психологии МГУ Александр Асмолов, – и в этом смысле очень показательно, как Медведев и Обама расположились на диване в лондонской резиденции американского посла. Они не скрещивали ноги и руки, как это делали неуверенные в себе, замкнутые советские лидеры. Наоборот, они всячески демонстрировали свою открытость. И хотя можно было усесться в разных концах дивана, президенты предпочли максимально сократить личностное пространство. Не столь уж важно, делалось это осознанно или инстинктивно, но факт остается фактом: сближение на невербальном уровне состоялось» [652] .