— Это очень любезно с вашей стороны, однако что я скажу ей?
— Что хотите.
— Скоро сказано, но трудно выполнить. Милая прихоть хорошенькой женщины родилась в её сердце…
— В сердце? — с недоверчивым видом прервал Эктор.
— Или ещё где хотите, — отмахнулся Поль. — Место не влияет на каприз, и как тяжкий шмель, опускающийся на распустившуюся розу, я грубо раздавлю все мечты её весны. Но мой поступок отвратителен, смешон, сумасброден…Он не согласуется с правилами всей моей жизни, и я заслуживаю, чтобы первый бродяга проколол меня насквозь шпагой за мое согласие на вашу затею…Если она заплачет, что я сделаю с её слезами?
— Но, — возразил Эктор, — мифология, на которую вы ссылаетесь так часто, не говорит, что покинутая Ариадна умерла с горя.
Поль посмотрел пристально в глаза Эктору.
— Уж не думаете ли вы, что я способен играть роль торжествующего Бахуса?
— А почему?
— Счастье делает вас неверующим и легкомысленным одновременно. Влюбленный в мадмуазель де Блетарен, вы не думаете, что она могла бы вас когда-нибудь забыть. Равнодушный к герцогине Беррийской, вы считаете, что она забудет вас завтра же. Одной вы охотно согласились бы выдать свидетельство вечной верности. И вы же готовы усомниться в постоянстве другой. Сердце человека — лабиринт.
— Потому-то я и советую вам взять нить Ариадны, — отвечал, смеясь, Эктор.
С наступлением вечера, весь укутавшись от чужих глаз, Эктор отправился в карете в павильон Кристины.
Кристина побледнела при виде крови, но Эктор успокоил её.
— Мне осталось только это средство, чтобы не разлучаться с вами, и я к нему прибегнул, — сказал он.
— Дуэль! — вскричала она.
— Да, — подтвердил несколько смущенный Эктор, — дуэль без причины, последствия которой соединят меня с вами.
Кристина умолкла и не очень жаловалась на рану, принуждавшую мсье де Шавайе оставаться дома.
В тот же день Фуркево возвратился в Версаль, куда переехал двор. Его живой характер заставлял видеть лишь приятную сторону возложенного на него странного поручения. То, что ужасало его в первую минуту, теперь забавляло.
Когда он вступил в игорный зал, герцогиня Беррийская, по обыкновению, занимала один из столов; её окружала многочисленная толпа. Дукаты сыпались на бархат.
Полю удалось поместиться возле герцогини. Нужен был лишь случай с ней заговорить.
Принцесса казалась очень занятой игрой, но внимательный и предупрежденный наблюдатель, каким был Фуркево, мог заметить взгляды, бросаемые ею повсюду украдкой.
»— Ладно, — подумал Поль, — наступила минута нанести первый удар.»
Он бросил несколько дукатов на стол и закашлялся, как герой комедии, желающий привлечь к себе внимание.
Герцогиня Беррийская подняла на него глаза.
— А, вот и вы, мсье де Фуркево, — сказала она, — вы приехали поздновато.
»— Она говорит со мной, но думает о нем, — сказал он сам себе. — Как гибок наш язык для выражения того, в чем мы не хотим признаться.»
И громко произнес:
— Я замечаю не с сегодняшнего дня, сударыня, непостоянство времени наоборот. Когда дело касается вашего высочества, время — олень, и благодаря его проказам в часе только пятнадцать минут. Я спешу, приезжаю. Но слишком поздно. Сударыня, когда мы возле вас, запретите времени идти.
Герцогиня Беррийская кротко улыбнулась.
— Останьтесь, мсье, — сказала она, — мы постараемся это исполнить.
Она начала игру и выиграла; золотые волны хлынули в её нежные руки.
Ее глаза быстро скользнули по толпе и вновь остановились на Поле.
— Вы, кажется, проигрываете, — заметила она.
— Да, сударыня…Еще три подобных хода, и вам нужен будет казначей.
Принцесса, тасовавшая карты, подняла свой огненный взгляд на Фуркево.
— Мсье де Шавайе прекрасно исполняет эту должность, — сказала она. — Не видели ли вы его?
— Ах, сударыня, какой удар был бы для маркиза, если бы он вас услышал!
— Что же ужасного в моих словах?
— Их любезность, — ответил Поль.
Герцогиня сдала карты и снова выиграла; дукаты сыпались в её руки.
— Ваши слова загадочны, — возразила она. — Объяснитесь.
— Если приехать поздно — всего лишь неприятно, не быть совсем — ну не несчастье ли?
Сверкающие глаза герцогини впились в лицо Фуркево, потом внезапно потупились.
Поль видел, как она побледнела под румянами. Тасуя карты дрожащей рукой, она молчала несколько минут, и наконец возразила:
— Но как бы поздно не приезжали, однако приезжают.
Поль покачал головой.
— Ни поздно, ни рано, сударыня.
Эти слова были произнесены таким серьезным голосом, что принцесса вздрогнула.
Разговор в ту же минуту стих. Игра продолжалась, прерываемая только восклицаниями.
»— Лед тронулся, — подумал Поль, — или я разучился понимать сердце женщины, или она станет меня расспрашивать.»
Он вынул из кармана горсть дукатов и очень серьезно принялся за игру. Герцогиня не обращала на него внимания; он не смотрел на нее.
По окончании игры герцогиня встала; легкое движение её длинных ресниц предупредило Фуркево. Это движение было почти незаметно, но его проницательный и верный взгляд все понял. Он пошел за герцогиней Беррийской в сад.
Она вошла в аллею, которая вела к бассейну Аполлона.
В ту минуту, когда герцогиня обернулась, Поль был рядом.
— Это вы? — она искусно притворилась удивленной. — Я думала, вы далеко…
— Я должен бы быть далеко, потому что вы желаете быть одни. Но вечер — час раздумий. Я думал о Венере, сияющей в небе, и следовал за вами против воли.
После этого небольшого мадригала Фуркево поклонился, как человек, готовый удалиться.
— Нет, — живо прибавила герцогиня, — раз вы уж здесь, так оставайтесь.
»— Наконец-то, — подумал Поль. — Сколько хитростей, чтобы добиться немного откровенности.»
— Кстати, — простодушно спросила герцогиня, — что это вы говорили мне за игрой? Я вас не поняла.
— Но, — отвечал Поль столь же простодушно, — я, кажется, говорил о непостоянстве времени…
— Да, сначала, но потом…
— Сударыня, я не смею о том вспомнить.
— Хорошо, я буду смелее, чем вы.
— Так помогите мне, сударыня.
— Вы говорили, кажется, о де Шавайе.
— Точно.
— По этому поводу вы задали какую-то загадку, решить которую я совершенно не могу.
— Это и есть причина моего смущения.
— Вы пробуждаете мое любопытство.
— Поэтому я должен объясниться?
— Сию же минуту, если не боитесь меня разгневать.
— О, сударыня, эта угроза возвращает мне мою смелость…Я скажу.
— А я слушаю.
— Но прежде, сударыня, простите ли вы меня?