Читать интересную книгу Легенды Западного побережья (сборник) - Урсула Ле Гуин

— Будем надеяться, что это так. И что их новый правитель в Медроне тоже это понимает.

А меня уже начинали раздражать все эти речи. Не альды должны решать, останутся ли они здесь, будут ли по-прежнему управлять нами и иметь дело с нашими соседями! Это не им решать, а нам! И у меня невольно вырвалось:

— Разве это так уж важно?

Все так и уставились на меня, и я не стала сдерживаться:

— Да пусть они отправляются к себе, в Асудар, и остаются неграмотными так долго, как им нравится! Пожалуйста!

— Это верно, — спокойно сказал Лорд-Хранитель. — Если, конечно, они отсюда уйдут.

— А мы их отсюда прогоним!

— Из города? И куда же?

— Да! Из города! Пусть уходят!

— В деревню, что ли? И ты думаешь, что нашим крестьянам под силу с ними сражаться? А если мы попытаемся гнать их до границ Асудара, то верховный ганд наверняка воспримет это как оскорбление и угрозу его трону и тут же пошлет против нас очередную многотысячную армию. У него-то воинов хватает. Это у нас их нет.

Я промолчала, не зная, что сказать, а он продолжал:

— Как раз эти соображения Дезак и не желает учитывать. И, возможно, прав, ибо «предусмотрительность губительна для решительных действий». Но ты и сама должна понимать, Мемер, что сейчас, когда многое меняется во взглядах самих альдов, я возлагаю первоочередную надежду на восстановление нашей свободы через попытку убедить их, что мы куда более выгодны им в качестве союзников, чем рабов. Это потребует времени. И, разумеется, завершится компромиссом, а не победой. Но если сейчас мы будем стремиться только к победе и проиграем, то снова обрести надежду будет очень и очень трудно.

И снова мне нечего было ему возразить. Да, он прав, но прав и Дезак, ибо наступило время действовать. Но как действовать?

— Я мог бы от твоего имени, Султер, поговорить с Иораттхом. Это у меня получилось бы куда лучше, чем говорить с толпой горожан от имени Дезака, — сказал Оррек. — Скажи, есть ли в городе люди, готовые вступить с Иораттхом в переговоры на таких условиях? Если, конечно, сам он согласится эти переговоры начать?

— Да, есть. И за пределами нашего города тоже. Мы в течение всех этих лет поддерживали связь со всеми городами и селениями Ансула — с учеными и купцами, с Хранителями Дорог и мэрами, а также с теми, кто у нас обычно отправляет религиозные обряды и отвечает за торжественные церемонии. Гонцами нам служат быстроногие юноши, а торговцы развозят наши послания по городам, спрятав их на своих тележках среди кочанов капусты. Письма солдаты ищут редко — предпочитают не иметь дела с таким ужасным святотатством и колдовством.

— «Великий Сампа-Разрушитель, пошли невежественного мне врага!» — процитировал Оррек.

— Правда, в столице кое-кто из моих прежних сторонников перешел на сторону Дезака. Люди сейчас ищут любой способ, чтобы скинуть наконец это проклятое ярмо с шеи Ансула! Они готовы сражаться. Но, возможно, не прочь и переговоры начать. Если только альды захотят их слушать.

На следующий день Оррека во дворец не вызвали, и он ближе к полудню вместе с Грай пешком отправился на Портовый рынок. Он ничего заранее не объявлял, и на рыночной площади тоже никакого шатра или навеса не воздвигали, но стоило ему там появиться, как люди сразу его узнали и стали толпиться вокруг, опасаясь, правда, подходить слишком близко из-за шедшей с ним рядом львицы. Горожане радостно приветствовали Оррека и громко просили: «Расскажи нам что-нибудь, Каспро!» А кто-то даже крикнул: «Прочти!»

Меня рядом с Орреком и Грай не было. Я надела мужское платье — как и всегда для выхода в город — и не хотела, чтобы меня, «конюха Мема», видели в обществе Грай, которая своего обличья на этот раз не меняла. Я обежала площадь кругом и взобралась на облицованный мрамором постамент конной статуи, стоявшей перед Адмиральской Башней. Отсюда была отлично видна вся площадь. Эта статуя, созданная скульптором Редамом, целиком высечена из одной огромной каменной глыбы; конь стоит, опираясь на все четыре ноги, сильный и немного тяжеловесный, и, гордо подняв голову, смотрит на запад, в морскую даль. Альды, уничтожив большую часть наших памятников, этого каменного коня все же не тронули — наверняка из-за своей любви к лошадям. Они, разумеется, не знали, что богов моря, Севнов, у нас всегда изображают в виде коней и в таком виде им поклоняются. Я коснулась огромного переднего копыта каменного Севна и прошептала слова благодарности этим могучим богам. И Севн благословил меня, послав мне тень. День был безоблачный, с самого утра сильно припекало и становилось все жарче.

Оррек остановился там, где в самый первый день стоял его шатер. Вокруг тут же собралась огромная толпа. Пьедестал статуи Севна облепили мальчишки, да и многие мужчины пытались на нем устроиться, но я упорно держалась захваченного мною удобного места между передними ногами коня и изо всех сил отталкивала тех, кто напирал слишком сильно. Немало торговцев покинули свои прилавки и, накрыв товар тканью, присоединились к толпе слушателей или взобрались на табуретки возле своих лавчонок, чтобы поверх голов видеть и слышать рассказчика. В толпе я насчитала всего пять или шесть голубых плащей, но вскоре на перекресток у площади выехал целый отряд конных альдов и остановился там, даже не пытаясь протолкнуться дальше. Над площадью висел громкий гул голосов; слышались разговоры, смех, выкрики, и меня просто потрясло, когда весь этот шум разом смолк, сменившись полной тишиной, стоило Орреку ударить по струнам своей лютни.

Сперва он прочел стихотворение «Холмы Дома» из любовной лирики Тетемера. Эти стихи давно известны и весьма популярны на побережье Ансула. Читая их, Оррек напевал под аккомпанемент лютни рефрен, и люди вторили ему, улыбаясь и раскачиваясь. А потом, сделав небольшой перерыв, он вдруг сказал:

— Ансул — страна небольшая, но по всему Западному побережью поют ваши песни и рассказывают ваши легенды. Я впервые услышал их, еще когда жил далеко на севере, в Бендрамане. Поэты Ансула знамениты от южных пределов наших земель до реки Тронд. Но и в таких мирных государствах, как Ансул и Манва, жили некогда великие герои, храбрые, доблестные воины, и здешние поэты поведали о них всему миру. Послушайте же одну из таких историй — историю о приключениях Адиры и Марры на горе Сул!

В ответ на его слова над толпой возник мощный, но странный, даже пугающий гул — то ли протяжный стон, то ли рев, в котором слились печаль и радость. Но если Оррек и был слегка обескуражен тем, что слушатели отреагировали на его слова более бурно, чем он рассчитывал, то ничем этого не проявил. Он гордо вскинул голову, и над площадью вновь взлетел его сильный и чистый голос:

— В те дни, когда Судом еще правил старый король, из страны Хиш пришли вражеские войска…

Толпа, застыв, внимала рассказчику, а я с трудом сдерживала слезы. Эта история, эти слова были мне так дороги! Я познала их в тиши тайной комнаты, в полном одиночестве, прячась ото всех, а теперь слушала, как Оррек говорит все это в полный голос, на площади, заполненной людьми, в самом центре Ансула, под открытым небом, и за проливом высится легендарная гора, вся голубая, и сквозь легкую сероватую дымку просвечивает ее остроконечная белая вершина. Я так и вцепилась в каменное копыто Севна, изо всех сил стараясь не плакать.

История закончилась, и в наступившей тишине один из коней альдов вдруг громко, пронзительно заржал. Это был самый обычный зов боевой лошади, однако он разрушил волшебные чары, и толпа сразу задвигалась, засмеялась, раздались выкрики: «Эхо! Эхо! Слава поэту! Эхо!» А некоторые кричали даже: «Слава героям! Слава Адире!» Конный отряд на восточном краю площади перестроился, словно собираясь вломиться в толпу, но горожане не обращали на альдов никакого внимания, никто даже не посторонился, чтобы дать им проехать. Оррек довольно долго стоял, опустив голову, и молчал. Но взбудораженная толпа и не думала успокаиваться, и ему все же пришлось заговорить. Он не пытался перекричать горожан и говорил вроде бы самым обычным голосом, но, как ни странно, голос его был слышен по всей площади.

— Подпевайте! Пойте со мною вместе! — предложил Оррек и поднял лютню. Люди сразу притихли, а он громко пропел первую строку своей песни «Свобода»: «Как во тьме ночи зимней…»

И мы запели с ним вместе. Песню подхватили тысячи голосов. Дезак был прав: жители Ансула отлично знали эту песню. Не из книг, книг у нас больше не было. Эта песня носилась в воздухе — ее передавали из уст в уста, из сердца в сердце.

И вот отзвучал последний аккорд. После этого, естественно, наступила тишина, но длилась она всего несколько мгновений. А потом толпа зашумела с новой силой; вновь зазвучали приветствия, похвалы и просьбы спеть что-нибудь еще; впрочем, слышались и гневные выкрики в адрес исполнителя. И вдруг из глубины толпы донесся низкий мужской голос, выкрикивавший: «Леро! Леро! Леро!», и множество других голосов тут же подхватили этот зов, повторяя его нараспев, все громче и громче, и пристукивая в такт ногами. Я никогда не слышала ничего подобного, но знала, что это, должно быть, одна из старинных обрядовых песен, которые исполняли во время торжественных шествий, поклоняясь богине Леро. Прежде, когда мы еще вольны были воздавать хвалу нашим богам, песню эту, разумеется, пели открыто, на улицах. Я заметила, что конный патруль начал решительно проталкиваться сквозь толпу — видимо, в поисках зачинщика, — и это вызвало достаточно сильное смятение, так что песня постепенно утратила свою силу и смолкла. Мне было видно, что Оррек и Грай осторожно спустились по лестнице и пытаются пробраться к восточной стороне площади как бы позади отряда альдов. Толпа по-прежнему мешала всадникам проехать, но все же постепенно расступалась — трудно не отойти в сторону, когда прямо на тебя едет вооруженный воин на боевом коне, уж это-то я знала по собственному опыту. Незаметно соскользнув с пьедестала, я ужом ввинтилась в толпу, с огромным трудом выбралась на улицу, ведущую к площади Совета, и бегом промчалась по ней, срезая путь. За Домом Совета, уже на Западной улице, я и встретилась с Орреком и Грай.