— Вы правы, но Луна — тоже символ любви, к тому же она гораздо ближе. Ей проще на нас повлиять, чем далекой Венере.
Теперь дерево повлияло и на нее. Еще раз меня оглядев, она искренне улыбнулась и сказала:
— Знаете, раньше все здешние старые хиппи вызывали у меня только жалость, но вы — другой. — Она указала на желтый рюкзачок на траве. Давайте присядем. Хочу понять, какое отношение имеют Луна и астрология к этому дереву.
Я посмотрел на здание библиотеки. Вообще-то я собирался посвятить несколько часов прозаическому занятию — чтению материалов по орегонской политике, чтобы найти брешь в броне Дона Рейвона, нашего сенатора-фундаменталиста из Портленда, чья нетерпимость ко всему, что отличалось от его представлений, портила жизнь мне и таким, как я. Но перспектива полежать на травке рядом с симпатичной студенточкой — пусть даже ее интерес ко мне был спровоцирован неземными силами — оказалась, конечно, заманчивее. Рейвон никуда не денется.
Мы вернулись к облюбованному ею местечку на уступе и устроились: она разлеглась, подпирая щеку левой рукой, а я уселся перед ней, скрестив ноги.
— Связь между Луной и деревом, — начал я, — проявляется в том, что Луна вызывает чувство любви, а дерево ретранслирует это чувство и сближает людей. — Я поднял руку, упреждая ее протест. — Задумайтесь, стали бы вы беседовать с совершенно незнакомым человеком так, как беседуете со мной?
— Может, и стала бы. Если бы он меня заинтересовал.
— Сначала я показался вам жалким. Ошалевшим придурком.
— Только сначала…
— Если бы не дерево, вы бы на меня даже не взглянули!
— Не понимаю, при чем тут дерево. Я о нем совсем не думала, когда увидела вас.
— Вы все еще не замечаете ауру? — удивился я. — Мне она кажется серебристо-голубым пламенем. Она уже распространилась на вас.
Если бы мы сидели не поблизости от необычного дерева, а в любом другом месте, она сказала бы это тоном, не оставляющим сомнений, что перед ней сумасшедший. Но благодаря дереву ее слова прозвучали с интересом.
— Наверное, дело в кислоте, которой я злоупотребил тогда, в шестьдесят восьмом. Я был тогда юнцом и страсть как хотел чего-нибудь новенького. А после этого стал видеть ауру вокруг каждого пня. Со временем это как будто прошло, но я все равно замечаю иногда необычные явления. Например, в полнолуние аура заставляет людей влюбляться. А может, наоборот: у людей, влюбляющихся под луной, появляется аура… Не знаю, так и не разобрался.
Она долго молчала, потом спросила:
— Значит, вы во все это верите?
— Да и вы, как я погляжу, не слишком спорите.
Она покраснела.
— В общем, так… Вы мне нравитесь, но это не любовь, понятно?
— А вы подождите, — посоветовал я. — Или не ждите. Я все-таки на двадцать лет старше вас. Не очень-то удобная ситуация — для нас. Не знаю, захочется ли вам появляться в обществе старого осла, застрявшего в эпохе хиппи. Пока еще дело не зашло так далеко, чтобы нельзя было дать задний ход. Если хотите, я уйду в библиотеку, как собирался, а вы вернетесь к прежним делам.
Говоря это, я испытывал горькое сожаление. Мы еще не влюбились друг в друга, но расставаться с ней уже было больно.
— Вы серьезно?..
Я кивнул:
— Но когда я уйду, вам лучше отойти от дерева подальше, иначе вы втюритесь по уши в первого же парня.
Она еще разок опасливо оглянулась на ель, словно та покушалась на ее жизнь.
— У вас получается, что мне не дано никакого выбора?
— Так оно и есть. Во всяком случае, очень ограниченный выбор. И чем дольше мы остаемся вместе, испытывая на себе влияние этого дерева, тем меньше выбора будет и у вас, и у меня.
— По-моему, вас такая перспектива не слишком расстраивает.
Я пожал плечами.
— Увидев вас, я подумал: «Какая хорошенькая!» — еще до того, как попал в зону действия дерева. В такую, как вы, я бы запросто влюбился и без его помощи.
Она села и обхватила руками колени.
— Знаете, я не хочу вас обидеть, но все это очень странно! Возможно, вы к такому привыкли, все-таки помните шестидесятые годы, но мне не по себе: я ведь даже не знаю, как вас зовут!
— Артур, — ответил я. — Но друзья называют меня Джейд, за зеленые глаза.
— Да, я заметила, какие они… Ладно, Джейд, меня зовут Меган. Сейчас я смущена. Мне нужно побыть одной и хорошенько поразмыслить. Только я не хочу, чтобы вы вот так взяли и ушли. Может быть, встретимся снова часа через два?
— Конечно. — Не знаю, что было причиной облегчения, которое я испытал, возможно, снова проделки дерева; но какая разница? Главное, она назначила мне свидание!
— Прямо здесь? — спросила она.
— Ладно, — согласился я и тут же, взглянув на сияющее дерево, оговорился: — Погодите-ка, нам надо убедиться, что мы действительно хотим снова встретиться. Без его влияния. Может, лучше в студенческом клубе?
— Хорошо. В студенческом клубе через два часа.
— Давайте сверим часы, — предложил я.
Она машинально посмотрела на запястье, потом сообразила, шучу, подняла глаза и улыбнулась.
— Убирайся!
Я убрался. И всю дорогу довольно посвистывал.
Я провел два часа в библиотеке, но мне было уже не до компромата на Дона Рейвона. Я увлеченно шарил в компьютеризованном каталоге в поисках информации о деревьях, растущих на территории университета. В конце концов мне попался справочник-определитель дли курса ботаники. В файле оказалась карта, а на ней все университетские деревья и кусты. Искомое дерево сопровождали две ссылки. В первой рассказывалось, как отличить Pseudotsuga taxifilia от родственных пород, и указывалось, что это «ненастоящая ель», потому шишки у нее свисают вниз, а не стоят торчком, как свечки. А вторая ссылка гласила черным по белому: «Этот экземпляр часто называют «Лунным деревом», потому что оно выросло из семечка, летавшего на Луну на «Аполлоне-14».
Итак, я оказался прав. Сдав книгу, я прошелся мимо дерева (оно знай себе сияло) и проник в студенческий клуб, где купил кофе в бумажном стаканчике и уселся за столик на видном месте. Дожидаясь Меган, я развлекался тем, что высматривал студентов, тоже наделенных аурой. Трое, два парня и девушка, окруженные, как елка в парке, серебристо-голубым сиянием, сидели вместе… На столике перед ними лежал зеленый пластмассовый диск, тоже светящийся — наверное, они запускали его под Лунным деревом. Я гадал, какая судьба ожидает этот любовный треугольник: то ли одному из парней придется быть шафером на свадьбе другого, то ли дружба-любовь пойдет прахом…
Чуть поодаль я заметил ауру несколько иного свойства. Она была не серебристой, а красноватой, и такой слабой, что я едва ее разглядел. Обритый наголо неонацист был окружен красной оболочкой толщиной не больше дюйма. Он сидел один в углу, спиной к стене и то и дело нервно поднимал глаза от книги. Трижды он ловил мой взгляд; когда я в четвертый раз не успел отвести глаза, он встал и направился ко мне. Я набрался храбрости и не потупил взор. Парень первым опустил ресницы и прошел мимо, задев мой столик и едва не расплескав кофе. Я успел разобрать, как называется его книга: «Сезон войны». На обложке красовался мускулистый молодчик с карабином.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});