Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лёг в одну и ту же землю.
Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону,
Но в их глазах — за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.
Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
1973–1974
1975
Всю войну под завязку…
Всю войну под завязку
я всё к дому тянулся
И, хотя горячился, —
воевал делово.
Ну а он торопился,
как-то раз не пригнулся
И в войне взад-вперёд обернулся —
за два года — всего-ничего.
Не слыхать его пульса
С сорок третьей весны.
Ну, а я окунулся
В довоенные сны.
И гляжу я, дурея,
Но дышу тяжело…
Он был лучше, добрее,
Ну, а мне повезло.
Я за пазухой не жил,
не пил с Господом чая,
Я ни в тыл не стремился,
ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча
намекают, встречая:
Если б ты там навеки остался,
может, мой бы обратно пришёл?!
Для меня не загадка
Их печальный вопрос.
Мне ведь тоже не сладко,
Что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся:
«Извините, что цел!
Я случайно вернулся,
Ну, а ваш — не сумел».
Он кричал напоследок,
в самолёте сгорая:
«Ты живи, ты дотянешь!» —
доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом
возле самого рая.
Он поднялся чуть выше и сел там,
ну, а я до земли дотянул.
Встретил лётчика сухо
Райский аэродром.
Он садился на брюхо,
Но не ползал на нём.
Он уснул — не проснулся,
Он запел — не допел,
Так что я, вот, вернулся,
Ну, а он не сумел.
Я кругом и навечно
виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться
я почёл бы за честь,
И хотя мы живыми
до конца долетели,
Жжёт нас память и мучает совесть,
у кого они есть.
Кто-то скупо и чётко
Отсчитал нам часы
Нашей жизни короткой,
Как бетон полосы.
И на ней — кто разбился,
Кто — взлетел навсегда…
Ну а я приземлился —
Вот какая беда.
1974–1975
БАЛЛАДА О БОРЬБЕ
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт, —
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз,
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших стекая от нас,
И пытались постичь
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой,
Тайну слова «приказ»,
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг Боевых колесниц.
А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.
И злодея слезам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить,
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.
Только в грёзы нельзя насовсем убежать,
Краткий миг у забав — столько боли вокруг»
Попытайся ладони у мёртвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
Испытай, завладев
Ещё теплым мечом
И доспехи надев,
Что почём, что почём!
Разберись, кто ты — трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его — не тебя, —
Ты поймёшь, что узнал,
Отличил, отыскал,
По оскалу забрал:
Это — смерти оскал!
Ложь и зло, — погляди,
Как их лица грубы!
И всегда позади —
Вороньё и гробы.
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почём, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если, руки сложа,
Наблюдал свысока
И в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом, —
Значит, в жизни ты был
Ни при чём, ни при чём!
Торопись! Тощий гриф над страною кружит!
Лес — обитель твою — по весне навестит!
Слышишь? — гулко земля под ногами дрожит!
Видишь? — плотный туман над полями лежит
Это росы вскипают от ненависти!
Ненависть
в почках набухших томится.
Ненависть
в нас затаённо бурлит.
Ненависть
потом сквозь кожу сочится, Головы наши палит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});