– Это высокая честь, господин, – сказал я.
Что еще я мог ответить?
– Ты должен принадлежать Уэссексу, – заявил он, затем улыбнулся, словно и впрямь оказывая мне честь. – В Дефнаскире есть одна сирота, девушка, которую мне бы хотелось видеть замужем.
Я ничего не ответил. К чему протестовать, когда меч палача проделал уже половину пути?
– Ее зовут Милдрит, – говорил он, – она мне дорога. Благочестивая, скромная, верующая. Ее отец был судьей олдермена Одды, она принесет своему супругу земли, хорошие земли, и мне бы хотелось, чтобы этими хорошими землями владел хороший человек.
Я выдавил улыбку, надеясь, что она выглядит не слишком вымученной.
– Тот будет счастливчиком, господин, кто женится на девушке, которая вам дорога.
– Так иди же к ней, – приказал он, – и женись на ней, и тогда я назначу тебя командовать флотом.
– Да, господин, – ответил я.
Леофрик, ясное дело, хохотал как ненормальный.
– А он не дурак, а? – сказал он, отдышавшись. – Он делает из тебя англосакса. Что ты знаешь об этой Милтевэрт?
Милтевэрт – так называлась боль в селезенке.
– Милдрит, – сказал я. – Она богомольна.
– Понятно, что богомольна. Он не захотел бы, чтобы ты на ней женился, будь она потаскухой.
– Она сирота, – сказал я, – ей лет шестнадцать-семнадцать.
– Ого! Такая старая? Должно быть, уродливая корова! Но все равно, бедняжка, должно быть, протерла все колени, молясь об избавлении от такой Задницы, как ты. Но таков уж ее удел! Так что давай-ка женись, и отправимся убивать датчан!
Стояла зима. Рождество мы провели в Сиппанхамме, и оно было совсем не похоже на Йоль. А теперь мы двигались на юг – в мороз, дождь и ветер. С нами ехал отец Виллибальд, который по-прежнему был корабельным священником.
Я собирался добраться до Дефнаскира, совершить печальный свадебный обряд, а потом сразу вернуться в Гемптон и убедиться, что за зиму все работы на кораблях сделаны как следует. Именно зимой суда конопатят, скребут, чистят, готовят к весне. Мысль о судах заставила меня вспомнить датчан и Бриду; я гадал, где она теперь, что делает, встретимся ли мы когда-нибудь. Еще я думал о Рагнаре. Нашел ли он Тайру? Жив ли Кьяртан? Теперь они были для меня словно из другого мира, я знал, что оторвался от них и оказался вплетенным в холст благочестивой жизни Альфреда. Король пытался превратить меня в англосакса и почти преуспел. Теперь я поклялся сражаться за Уэссекс, видимо, ради этого мне придется жениться, но все равно меня не покидала давняя мечта вернуть Беббанбург.
Я любил Беббанбург и почти так же сильно полюбил Дефнаскир.
Когда Тор создавал мир из туши Имира, ему отлично удался Дефнаскир и соседнее графство, Торнсэта. То были прекрасные края: низкие холмы и быстрые ручьи, богатые поля и жирные земли, вересковые пустоши и уютные бухты. На такой земле можно жить очень неплохо, я был бы счастлив в Дефнаскире, если бы не любил сильнее Беббанбург.
Мы ехали через долину реки Уиск, мимо ухоженных полей с красноватой почвой, мимо приземистых деревенек и больших замков, пока не добрались до Эксанкестера, главного города герцогства. Его построили римляне, возвели на холме над Уиском крепость, окружив стеной из кремня, камня и кирпича, и стена эта стояла до сих пор. Когда мы приблизились к северным воротам, навстречу нам вышли стражники.
– Мы приехали к олдермену Одде, – сообщил Виллибальд.
– По какому делу?
– По королевскому, – гордо ответил Виллибальд, показывая письмо с королевской печатью.
Сомневаюсь, что стражники узнали печать, но ответ Виллибальда произвел впечатление, и нас пропустили в город, состоящий из разваливающихся римских построек, среди которых торчала рядом с замком Одды высокая деревянная церковь.
Олдермен заставил нас ждать, но наконец все-таки вышел в сопровождении сына и дюжины вассалов. Один из священников прочитал вслух письмо короля. Альфреду хотелось бы, чтобы Милдрит вышла замуж за его верного слугу, олдермена Утреда, и Одде предписывалось безотлагательно провести церемонию бракосочетания.
Одда не обрадовался этой новости. Он был пожилым, не моложе сорока, с седыми волосами и физиономией, нелепой из-за обилия бородавок. Его сын, Одда Младший, обрадовался еще меньше; услышав новость, он просто вышел из себя.
– Это не дело, отец… – начал он.
– Таково желание короля.
– Но…
– Таково желание короля!
Одда Младший умолк. Он был примерно моего возраста, приятный с виду, черноволосый, изящный, в расшитой золотой нитью черной одежде, чистенькой, как платье женщины, с золотым крестом на шее. Он угрюмо поглядел на меня: должно быть, я казался ему совершенным оборванцем. Рассмотрев меня и явно решив, что я не привлекательней мокрой дворняги, он развернулся на каблуках и выбежал из зала.
– Завтра утром, – с несчастным видом объявил Одда, – епископ вас обвенчает. Но сначала ты должен заплатить выкуп за невесту.
– Выкуп?
Альфред не упоминал ни о чем подобном, хотя, конечно, такова была традиция.
– Тридцать три шиллинга, – твердо произнес Одда, в его голосе слышалась скрытая издевка.
Тридцать три шиллинга были состоянием. Баснословным сокровищем. Цена хорошей военной лошади или корабля. Я опешил, у меня за спиной охнул Леофрик.
– Разве такова воля Альфреда? – спросил я.
– Такова моя воля, – заявил Одда, – потому что Милдрит – моя крестница.
Он больше не насмехался. Цена была велика, он сомневался, что я смогу заплатить. Если я не заплачу́, девушка мне не достанется, и, хотя этого Одда не знал, мне не достанется и флот. К тому же сумму в тридцать три шиллинга – или в триста девяносто шесть серебряных пенсов – мне придется удвоить: по традиции муж преподносил молодой жене после свадьбы сумму, равную выкупу, в знак того, что брак состоялся. Этот подарок уже не имел никакого отношения к Одде, и я сильно сомневался, захочу ли его преподнести.
Видя мои сомнения, олдермен Одда решил, что я не смогу заплатить выкуп, значит брачного договора не будет.
– Могу я познакомиться с леди? – спросил я.
– Ты познакомишься с ней на церемонии завтра утром, – твердо сказал Одда, – но только если заплатишь выкуп. В противном случае – нет.
Он расстроился, когда я раскрыл мешок и вручил ему один золотой и тридцать шесть серебряных пенни. Еще больше олдермен расстроился, увидев, что это не все мои деньги, но теперь он уже оказался в ловушке.
– Ты увидишь ее завтра в церкви.
– Почему не сейчас? – спросил я.
– Потому что она молится, – ответил олдермен и с этими словами отпустил нас.
Мы с Леофриком устроились на ночлег в таверне рядом с церковью, в которой вел службу епископ. В ту ночь я надрался, как заяц весной, и сцепился с кем-то, понятия не имею – с кем. Помню только, как Леофрик, который был не так пьян, как я, нас разнял и утихомирил моего противника. Потом я вышел во двор и выблевал весь выпитый эль, а после выпил еще. Спал я скверно и проснулся от стука дождя по крыше конюшни. Меня снова вырвало.