Странной была эта комната, вся заставленная тяжеловесной мебелью. Бросились в глаза латунные безделушки, маленький медный столик, тяжелые стулья и картины на стенах. Запахнутые ставни и здесь не допускали насекомых и духоту.
В кресле восседала мадам де Лауде, мать Моник.
— Моник, моя дорогая! — вскричала она.
Подбежав, Моник упала на колени к ее ногам и уткнулась в живот. Я догадалась: хозяйка больна, что, видимо, и явилось причиной, почему не приехала встречать дочь.
— Маман… вот я и здесь. Наконец-то дома.
— Дай я посмотрю на тебя, моя маленькая. Как хорошо, что ты приехала домой. А Эдвард?
Она выпятила худую, в синих прожилках руку: пальцы были унизаны перстнями, несколько браслетов покрывали запястья. Навстречу несмело вышел Эдвард и, в свою очередь, был взят в объятия.
— Долго же я тебя не видела, — повторяла она. — Как долго… — Тут она подняла взгляд на нас с Шантелью. — Вы, надо полагать, сестра и гувернантка. Скажите, кто из вас кто, пожалуйста.
— Я сестра Ломан, — представилась Шантель. — А это мисс Брет.
— Я слышала, что вы обе хорошо ухаживали за моими дочерью и внуком. Милости прошу в усадьбу Карреман. Надеюсь, вам здесь понравится. Вы устали с дороги. Сейчас же распоряжусь, чтобы в ваши комнаты принесли мятного чая. Это вас освежит, а после я приглашу вас обеих.
Потянувшись, она сняла медную фигурку девушки, под который открывался шнур звонка. Ее движения были вялыми. Тотчас не замедлила появиться молодая особа. На мой взгляд, ей было не больше пятнадцати — уже зрелый по островным меркам возраст. Она была босонога, наряжена в длинное цветастое платье не первой свежести, какие, похоже, носили все без исключения здешние женщины.
— Перо, — обратилась к ней хозяйка, — отведи сестру Ломан и мисс Брет в их комнаты и приготовь им мятного чая. Я приму вас позже, — почти извиняющимся тоном сказала она уже нам. — Сначала хочу побыть с дочерью и внуком.
Когда мы уходили следом за Перо, Эдвард кинулся нам вдогонку, уцепившись в мой подол.
— Эдвард останется, — коротко сказала мадам де Лауде. Эдвард собрался было возражать, но я тихонько подтолкнула его к бабушке.
— Иди сюда, Эдвард, — позвала Моник. — Мы хотим, чтобы ты остался.
Он неохотно повиновался.
Мы двинулись скрипучими половицами коридора, поднялись по лестнице с перилами изящной резьбы, скрытой под слоем пыли.
Наши комнаты располагались в одном коридоре, за что мы были благодарны. Нам обеим не хотелось слишком разлучаться друг с другом в этом доме. Мне досталась большая комната с деревянным полом, сильно пострадавшим от местной разновидности древоточца или еще какой-нибудь напасти. Те же обязательные окна за плотно закрытыми ставнями — в данном случае два; кровать под пестрым покрывалом; резное кресло с камчатной золотошвейной обивкой — бесспорный «людовик пятнадцатый». Наконец, восхитительный пристенный столик: золотая инкрустация рококо с центральным резным мотивом. Мраморная столешница покоилась на украшенном плющом фризе. Сказочная работа — притом подлинник. Стулья были грубые, наскоро сколоченные неискусным плотником из плохо выделанной древесины. Как можно было поставить рядом с пристенным столиком и креслом мебель, которой была обставлена комната?
Осмотревшись в своей комнате, Шантель вернулась в мою.
— Ну? — спросила она.
— Довольно-таки странно.
— Я с тобой согласна. Но как это понимать, Анна? До чего необычное место. Вот откуда она родом! У меня такое впечатление, что в первый же шторм дом свалится нам на головы, когда будем спать. А ты что о нем думаешь?
— Думаю, ему бы не повредила хорошая генеральная уборка.
— Какой он не видел годами. Только если ее затеять, он и вправду может развалиться. Как мы здесь продержимся целых два месяца?
— Я способна на такой подвиг, только потому что рядом ты. — Я вздрогнула. — Как подумаешь, что ты могла меня бросить в Сиднее… По крайней мере, я так решила, когда мне показалось, что ты не вернулась.
— Я все время была на борту, так что твои опасения не имели оснований. Но вот мы здесь и должны продержаться два месяца.
— Не рано ли мы вынесли приговор? — засомневалась я.
— Еще бы! Знаю, это не в твоем духе. Это я импульсивная натура. — Она двинулась к окну и отворила ставню. Открылся вид, красотой своей способный заменить картину: лазурно-голубое море, пальмы, золотой песок и изящный изгиб береговой линии бухты.
Шантель глянула на свои ладони: они были в пятнах, ныли от прикосновения к окну.
— Неужели здесь нет прислуги? — изумилась она.
— Мы сами видели Жака и Перо.
— Ты забыла няньку, которая вышла встречать мисси Моник, когда мы подъехали.
— Жаку поручены лошади и коляска. Возможно, еще уход за садом.
— Судя по тому, что я успела рассмотреть, он не слишком утруждает себя этой заботой, — фыркнула Шантель. — Разве обладает волшебными пальцами: к какой зелени ни прикоснутся, за ночь вместо срезанного побега отрастает вдвое длиннее.
— Полагаю, это от избытка солнца и влаги.
— Хорошо. Предположим, он в самом деле работает в саду и конюшне. В доме остается еще Перо. Что поделывает целыми днями эта особа, тем более что не нужно было нянчиться с мисси Моник?
— Здешний климат не очень благоприятствует тяжким трудам.
— Не могу не согласиться с тобой. Сама чувствую себя обмякшей.
— Мятный чай должен бы восстановить наши силы, если он когда-нибудь появится.
Почти тотчас за этим он и появился. Робея и смущаясь, девушка внесла его на металлическом подносе, украшенном аляповатыми, грубо выписанными красным и берлинской лазурью цветами. Чай был разлит в высокие стаканы, из которых торчали длинные ложечки с черенками в форме копытца. Я машинально отметила про себя их ценность. В свое время за ними гонялась тетя Шарлотта.
Снова меня поразили контрасты этого дома. Ценные старинные предметы рядом с вещами, не только ничего не стоившими, но к тому же грубыми и безвкусными поделками.
— Надеюсь, вам понравится чай, — молвила Перо.
Юная и конфузливая, она поглядывала на нас исподтишка, особенно, на Шантель — достойное, по любым меркам, зрелище.
Только я подумала, что мы могли бы выпытать у девушки кое-что о жизни в доме, как Шантель уловила мою мысль.
— Вы нас ждали? — обратилась она к ней.
— Да, — ответила та. По-английски она говорила с запинками. — Мы знали, слышали, что приплывет корабль и привезет двух женщин — одну для мисси Моник, другую для мастера Эдварда.
— Они не возражают против нашего приезда? — спросила я. — Возможно, думают, что смогут обойтись без нас?