2009. Синявино.
Тропа, по которой ходим работать. На одном и том же месте бойцы. Каждый год. По одному. Как будто приходят и ложатся тут. Первого подняли — обыскали все рядом. Чисто. На следующий год — проходили мимо. Кто-то ткнул случайно щупом — есть косточка… На третий год… На четвертый… Четыре бойца, друг за другом…
Я о быте рассказывал?
Утро. Первым встает дежурный. Делает завтрак. Желательно каша с мясом. Через полчаса после него — отряд.
Едим, курим, умываемся, уходим. Чего тут еще рассказывать? Обычно без обеда. С собой берем перекус — банка тушенки или рыбы на двоих. Хлеб. Конфетка. Печенюшка. Чай во фляжке или термосе. Обедаем часа в два. Вот вышеперечисленным и обедаем. Возвращаемся часов в семь вечера. Если есть боец — можем и до десяти-одиннадцати копать. Азарт хватает, на время не обращаешь внимания.
Возвращаемся.
Жрем ужин, который приготовил дежурный. Он, кстати, не отдыхал — работал в районе лагеря. Если приходим — ужина нет, потому как дежурный бойца поднимает — сами готовим.
Потом разбор полетов. Сто грамм наркомовских. И спать.
Собственно говоря, вот и весь быт.
Впрочем, все, что я написал, — это не вся правда.
Так живут «взрослые» отряды на одиночных Вахтах.
То есть там, где мы стоим одни. Человек десять-пятнадцать.
Там, где Вахта большая — несколько десятков отрядов с разных областей и стран, — она превращается в карнавал.
Сегодня у нас посвящение, завтра концерт, послезавтра экскурсия, а потом в баню…
А работать когда?
Некогда. Мы, видишь ли, детей привезли. Их воспитывать надо. Военно-патриотическое воспитание. И как-то забывается, что основная цель — искать и хоронить.
Не, не!
Детей возить на Вахту! Вот главная цель сегодня поисковых организаций.
Воспитание, ага…
Синявино. 2009.
Костер. Детский отряд у костра. У них «огонек» идет. Это, типа, каждый ребенок рассказывает — что он думает и что он чувствует о прожитом дне. «Как Ваня с Машей поругался, и как у Пети животик болит».
Потом песни поют. Под гитару — «Ничего на свете лучше неееетуууу!»
Это не Вахта. Это пионерский лагерь пополам с домом отдыха.
Ребята, мы на кладбище живем.
Здесь нельзя песни петь. Здесь можно молиться и материться. Потому что те парни, по которым мы ходим, они успевали молиться про себя и материться вслух.
Есть грех на душе. Тоже порой беру гитару и пою песни. Когда окончательно крышу сносит. Когда уже по-другому нельзя. Выораться хочется. Мой грех, моя вина. Простите, мужики.
Но я там не пою веселых песен.
«Землянку», «Волховскую застольную», «Огарочек», «Меня нашли в воронке»…
А все орательно-веселые — на потом. На поезд. На дом. Здесь нельзя.
Понимаю, детишкам надо отдыхать. Песни петь, влюбляться, отдыхать…
Кто ж против-то?
Но не здесь.
Это КЛАДБИЩЕ!
Нельзя сюда детей возить. На экскурсии.
Понимаю — одного-двух взять. На отряд из десяти взрослых.
А вы видели отряд из СТА (!) детей? И двое баб ими руководят…
Они, мол, детдомовцы, для них в радость Питер посмотреть!
Ребята, не делайте деньги на костях!
Так нельзя. Не подменяйте цель и средства.
Иначе поиск может превратиться в то, что я видел своими глазами 9 мая.
Невский Пятачок.
Около 250 тысяч погибших на квадратике 3 на 5 километров.
Место отдыха под шашлычки.
Сидят ребятки, водочку пьют.
— За Победу!
— Урра! За Победу!
Рядом валяются человеческие кости.
Белые. Высушенные ветром.
Ключица. Бедро. Ребра. Зубы.
Мы прошли по этому полю. Уже не работали. Отдыхали. Три бойца. Сложили косточки у памятника. 10 мая их заберут местные поисковики.
Вы хотите, чтобы ваши дети приезжали на такие экскурсии?
— Деточки — а это череп!
— Деточки — а это снаряд!
Я утрирую, конечно.
Но это мое мнение — детям и бабам на Вахте делать нечего.
По многим причинам…
6. ПОИСКОВЫЕ ДЕНЬГИ
На нас делают деньги. Причем это особо не скрывается.
Выдержка из проекта Федерального закона. Схема проведения всех таких конкурсов для получения откатов неизвестна разве что грудным детям.
«Поисковая работа обеспечивается уполномоченным федеральным органом исполнительной власти и проводится образованными этим органом поисковыми подразделениями, а также общественными объединениями, допущенными к поисковым работам на основании результатов конкурсов, проведенных в соответствии с требованиями Федерального закона от 21 июля 2005 года № 94-ФЗ «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд».
Тут, кстати, вот какая пакость. Поскольку проведение конкурсов подпадает под действие закона № 94, то любой чиновник местной администрации может попросту отказаться даже проводить подобного рода конкурс, ибо нет муниципальной нужды. А нет конкурса — нет и поиска, поскольку все остальное будет причисляться к нелегальщине и интенсивно преследоваться.
Особо это касается небоевых регионов. Боевые — это те, где война была. Небоевой — например, Киров (Вятка). Ну нет у нас муниципальной нужды в поисковой работе. Нету.
Не знают чиновники, что, например, узкоколейка Киров — Слободской стоит на костях.
Сорок километров по канавам вдоль железки — немцы, венгры, итальянцы, австрийцы, румыны.
Их везли из Сталинграда. Умерших выбрасывали из поезда в эти канавы. Сколько тысяч там лежит — неизвестно. Да Бог с ними, с фрицами. Пусть лежат.
Слободской — моя родина. Вятский Суздаль.
Кладбище с мемориальными плитами. Сколько себя помню — каждое 9 мая — торжественный митинг на могилах умерших от ран солдат.
Рита Малых, командир слободского поискового отряда «Возвращение», выяснила, что это кладбище — немецкое! А наши мертвые лежат совсем в другом месте. Под кладбищенской свалкой.
Свалку поисковики расчистили. Сделали могилы. Провели панихиду. Пару лет назад митинги стали проводиться на новом месте. Власти эту историю вспоминать не любят.
Нет у нас нужды в поисковой работе, нету…
Вообще, проект производит гнетущее впечатление. Для чиновников — лазейка на лазейке. Почти везде формулировки типа «имеют полномочия», «имеют право», «могут» и т. п. Понятие обязанностей и ответственности в тексте не присутствует по определению.
А поскольку по проекту планируется создание некоего федерального органа исполнительной власти, то это полный завал — позиция чиновников опять же хорошо известна: «Прав, возможностей и полномочий я могу иметь сколько угодно, но делать-то я ничего не обязан». Соответственно, имеем очередное законодательное фуфло, предназначенное только для того, чтобы максимально осложнить жизнь людям, которые хоть что-то хотят сделать.
Закон пока — пока! — не принят. Думаю, что примут к шестидесятипятилетию Победы. Деньги вложат, как обычно, на круглые даты. Надо же как-то их отмыть…
Нам и так выделяет государство копейки.
На 220 человек — 160 тысяч.
На одного человека — 700 рублей.
Проезд до Питера — 1200. В одну сторону. В этом году.
Эта сумма — 160 000 — не меняется с 1996 года.
На ежегодный салют выкидывается от 300 000.
Говорят — слухи! только слухи! — что выделяется в три раза больше. Но из 500 000 до нас доходят 160 000.
Причем выделяют деньги только на школьников и студентов. Военно-патриотическое воспитание…
Остальные — за свой счет.
Командиры отрядов, как правило, начинают искать денег у спонсоров за год до Вахты. На пожрать. На попить. На сапоги.
Впрочем, это у нас нищий регион. Завидую отряду из Ямала. На десять человек полтора миллиона.
Недаром в прошлом году, когда в первую же ночь под Гайтолово пошел снег с дождем, вызвали из Кировска такси и уехали в гостиницу. Отогрелись в сауне, дождались хорошей погоды — приехали работать.
Молодцы! Искренне завидую.
У нас так никогда не будет.
Просто здесь, в тылу, мало кто понимает — что это такое. Комментарии, которые я получаю иногда:
Орфография соблюдена:
«А чо с Куликова Поля никого не выкапывают или там со дна Чудского Озера не поднимают, к примеру? Есть чем людям заняться? А то в Беларусь пожалте, там болот тоже много, и партизаны не все еще подняты… Я не стебаюсь, просто если всех поднимать, так давай до 100 колена. Последняя война — ВОВ? А чо в Афган тогда не едем или в Чечню? Медальон нашел и кости похоронил — молодец, только не продуктивно это — 100 000 человек, погибших в 1943 — окститесь, 2009 сегодня. Воинская память и Слава павшим за Родину — Вечная. Копать не надо, как и писать про это».