нее, пульсируя так долго, что я боюсь, что это никогда не прекратится.
Мы остаемся вдвоем, задыхаясь и потея, и я остаюсь в ней до тех пор, пока могу. Мне не хочется покидать ее тело, но я улыбаюсь ей в плечо, зная, что теперь я официально пометил ее. Я не забираю девушку своего друга. Я забираю свою — нет, нашу.
Правило № 36: Никогда не бывает так трудно, как кажется
Хантер
Рэй Томас Скотт
Отец — Муж — Брат
Умер в возрасте 62 лет
Согласно надгробному памятнику, он был просто отцом — без всяких указателей, чтобы уточнить, каким именно. Я очень надеюсь, что мой хотя бы назовет меня любящим.
Мэгги предложила мне приехать сюда, думаю, для того, чтобы закончить разговор. Она предложила мне написать ему письмо или сказать несколько слов, чтобы выразить то, что я хотел бы сказать ему, если бы он был жив. Но, честно говоря, мне и так трудно открыться живым людям, так что идея говорить с куском камня, положенным на гниющий труп и какую-то грязь, для меня немного чересчур.
Так что просто посижу здесь. Сидеть и думать.
Думать о том, как я был безумен, полагая, что двух месяцев будет достаточно, чтобы исправить весь тот ущерб, который нанес этот человек. Хотя это было начало. Достаточный перерыв, чтобы я понял, что больше так жить не могу.
Но это время, проведенное в одиночестве, помогло. Оно дало мне время поразмыслить, почувствовать, какова моя жизнь без них, и вывести себя из душевного равновесия, в котором я находился. И больше всего это помогло мне понять одну очень важную вещь.
Я не могу жить без них и не собираюсь.
Но я не собираюсь возвращаться к ним с пустыми руками. Я хочу показать им прогресс, потому что именно этого они заслуживают. А это значит, что мне нужно смириться с этим, преодолеть свой страх самовыражения и больше не позволять этому человеку — этому мертвецу — управлять моей жизнью.
Итак, я здесь, чтобы попрощаться. Но мне хочется сказать что-то еще.
— Я бисексуал, — промурлыкал я вслух, удивив даже саму себя.
О, черт, это было приятно.
— Что ты об этом думаешь, придурок? Я бисексуал и люблю мужчину.
Смех срывается с моих губ, когда я смотрю на слово, высеченное на камне. Мох и гниль уже начали давать о себе знать. Внизу прорастают сорняки, потому что он был слишком большим мудаком, чтобы позаботиться о том, чтобы люди ухаживали за его могилой после того, как его не станет.
Я не повторю этой ошибки.
— Боже, надеюсь, ты сейчас катаешься в своей могиле. Черт, хотел бы я сказать тебе это, когда ты был жив. Уверен, ты бы так разозлился. Могу только представить, как бы ты меня обозвал. Может быть, ты даже попытался бы ударить меня за это. Но ты был бы слишком болен и слаб, чтобы одолеть меня, и мне было бы очень приятно наблюдать за твоими попытками.
Черт… ладно, похоже, я могу поговорить с могилой. Я быстро поворачиваюсь, чтобы убедиться, что я действительно один, и так оно и есть, чтобы не чувствовать себя таким чудаком из-за того, что я это сделал. Я чувствую себя легче, как будто что-то сняли с моей груди.
— Может быть, если бы ты не был таким засранцем и лучше заботился о себе, ты мог бы встретиться с ними. Может быть, ты бы гордился мной. У меня прекрасная жена и чертовски классный… парень? Я не знаю, как его сейчас называть, но в любом случае мне повезло, что у меня есть два потрясающих человека, которые хотят быть со мной, и я очень надеюсь, что я не испортил все из-за тебя.
По маленькому кладбищу гуляет ветерок, шелестя листьями, упавшими на редкие надгробия. И вдруг ощущение легкости сменяется внезапной тревогой. Как будто потеря этого груза вызвала во мне желание вернуться к ним, вернуться домой.
— Ладно, — бормочу я, глядя вниз. Нагнувшись, я хватаю сорняки, пустившие корни вокруг его могилы. Я выдергиваю несколько штук и отбрасываю их в сторону. Затем я чищу щеткой верхнюю часть серого камня. — Ну, это все, что я могу сказать. Так что… отвали, старик.
И с этими словами я поворачиваюсь и ухожу с кладбища, стремясь поскорее добраться до своей машины, до клуба, до людей, которых я люблю.
Есть два места, где все владельцы клуба находятся в одном и том же месте в одно и то же время — это бар и заседания совета директоров. Теперь, когда все это напоминает хорошо отлаженную машину со штатом менеджеров, которые могут связаться с нами, если что-то пойдет не так, мы действительно можем встречаться в баре, как в старые добрые времена. И поскольку в баре есть алкоголь (как и в большинстве баров), где я могу попытаться заглушить свои нервы, я решаю, что вечер четверга — самое подходящее для этого место.
Дрейка и Изабель здесь нет. Я не знаю, где они и чем занимаются, и так было все последние два месяца, и именно так я и хочу, чтобы было. Время от времени я разговариваю с женой по телефону, чтобы узнать, как дела, но мы не обсуждаем ничего серьезного, и она не пристает ко мне с неудобными вопросами. Моя слишком хорошая на словах жена понимает, что я должен заниматься этим поиском души в одиночку.
И это один из этапов, который мне точно нужно пройти в одиночку.
Мы уже пошли на второй круг, когда я прочистил горло. — Я хочу кое-что сказать.
Все замирают и смотрят в мою сторону. Эти пять слов слетают с моих уст нечасто, и даже они могут определить, насколько это редкое явление, по тому, как внезапно их внимание становится пристальным.
Черт, как же это неудобно. И страшно. А мне тридцать три. Как дети это делают?
— Я уверен, что вы все заметили… — Я заикаюсь. — Что я не живу дома, а Изабель и Дрейк нечасто бывают рядом.
Мэгги прикусывает губу рядом со мной. Затем я чувствую, как ее рука прижимается к моей спине. Поскольку я поселился в ее гостевой спальне, она, очевидно, знает все о моем положении. Она была моим неофициальным консультантом все это время, позволяя мне вываливать на нее все.
Я уверен, что большинство из них предполагают, что между Изабель и Дрейком что-то