Не полная ложь.
— Тебе семнадцать, — возражает он, как будто я не могу посчитать.
— Да. Спасибо за напоминание, — говорю я и поворачиваюсь к нему спину. Я провожу водой по лицу и наклоняю голову вниз, чтобы смыть кондиционер. Я могла бы стоять к нему лицом, но мне не хотелось.
Закончив, я поворачиваюсь обратно, а он стоит и смотрит на меня. Его нетерпение заметно в его сузившихся глазах и острой челюсти.
— Мы познакомились на первом курсе. Он был старшекурсником.
— И?
— И что? — спрашиваю я, не понимая, что именно он хочет узнать.
— Что еще? — требует он.
Я кладу руки на бедра и наклоняю голову. Если он хочет знать, то я скажу ему. Потому что это все равно его взбесит. А я люблю злить этого парня.
— В то время мне было четырнадцать, а ему семнадцать. Он пригласил меня на свидание, и я согласилась. Мы встречались несколько недель, а потом я все бросила, — его челюсть напряглась. — После этого мы были вместе. Его дядя владел салоном татуировок и пирсинга. После того как Мартин закончил школу, он пошел к нему работать.
Его глаза перескакивают на меня, и он спрашивает:
— Он сделал тебе эту татуировку?
— Да.
Его глаза снова поднимаются к моим, и я вижу в них ярость. Он ненавидит, что другой мужчина отметил меня. Очень плохо. Я же не позволила Мартину написать свое имя на моей заднице.
— А потом мне пришлось переехать сюда. Конец истории.
— Ты все еще общаешься с ним? — напрягшись спрашивает он.
Я ненавижу себя за то, что правда — нет. То, что, как я думала, что-то значило, на самом деле для Мартина было ничем. Он был рядом со мной во многих отношениях. Он никогда не спрашивал, что происходит в моем доме, но он знал. Он не давал мне скучать. Всегда хотел потусоваться. Он был большим любителем травки, и мы проводили большую часть времени под кайфом или пьяные, но он все равно всегда старался прийти и позвать меня с собой. Он даже научил меня водить машину. Он делал то, что должны были показать мне мои мать и отец.
— Да, — лгу я, глядя на слив.
Потому что я не собираюсь говорить мужчине, который хочет сломать меня, что парень, которого я когда-то любила, больше не разговаривает со мной.
Он берет меня за подбородок и поднимает мою голову так, что мне приходится смотреть на него сверху.
— Удали фотографии, Остин. Теперь ты моя. Не его.
Затем он отпускает меня и выходит из душа.
_________________________________
После душа я выхожу, чтобы лицезреть Коула уже одетого в свежие джинсы и чистую черную футболку. Я понятия не имею, откуда они взялись, потому что вчера вечером я не видела его с сумкой. Я роюсь в своей сумке и надеваю новую пару джинсовых шорт и футболку с надписью CALI красными буквами. После того, как я надела теннисные туфли, я начала сушить волосы.
Я не взяла с собой ни косметики, ни выпрямителя, поэтому, когда волосы высохли, я уложила их в пучок и на этом остановилась. Этого будет вполне достаточно для обеда.
Я спускаюсь по лестнице, когда замечаю его, сидящего на диване. Он скрестил ноги на лодыжках и опустил голову, уставившись в свой телефон, набирая текст.
Он поднимает на меня глаза и встает. Мы не разговаривали с тех пор, как он сказал мне удалить те фотографии и что теперь я принадлежу ему.
Мне действительно нечего было сказать по этому поводу. Он думает, что поймал меня там, где хотел. Я не собираюсь утверждать обратное.
Он берет у меня из рук сумку и открывает передо мной дверь. Я бормочу «спасибо» и опускаюсь на пассажирское сиденье, пока он укладывает мою сумку в багажник. Я оглядываюсь в поисках Range Rover Дика, но не вижу, где Коул припарковал его прошлой ночью. Должно быть, он уже приехал и забрал его.
— Где твой телефон? — спрашивает он.
— Зачем тебе он?
Он выдыхает глубокий вдох, ненавидя, когда я не просто отвечаю на его вопросы.
— Потому что Селеста позвонила мне и сказала, что пытается дозвониться до тебя. Но она сразу попадает на голосовую почту.
— Он сдох вчера вечером на пляже, а я забыла зарядное.
— Я подключу его, — говорит он, открывая центральный бардачок, чтобы взять зарядное устройство. Я вижу его пистолет и нож там, прежде чем он закрывает его.
Я достаю его из заднего кармана и протягиваю ему.
— Что она хотела? — спрашиваю я после того, как он подключает его.
— Она хотела знать, будешь ли ты сегодня дома.
Я киваю головой.
— Конечно…
— Я сказал ей нет, — перебивает он меня.
— Что? — требую я.
— Ты будешь со мной.
Я смеюсь, как будто сошла с ума.
— И где мы будем?
Он не отвечает, как всегда, и я падаю обратно на свое место, скрещивая руки на груди.
Я ненавижу то, что он вызывает во мне все эти эмоции. Я ненавижу то, что рассказала ему секреты о себе, чтобы заставить его открыться, но это не сработало. Он не сказал мне ничего такого, чего бы я не знала о смерти его друзей. Я стояла там и рассказывала ему то, чего никто больше не знает. И хотя он выглядел взбешенным, как будто ему было не все равно, что сделал Филипп, он не дал мне того, чего я действительно хотела. Его историю. Его ненависть. Его секреты. Это несправедливо.
Жизнь несправедлива, всегда говорит моя мама. Но для нее она казалась чертовски справедливой, если вы спросите меня.