Читать интересную книгу Нагие и мёртвые - Норман Мейлер

Временами он проявлял кипучую энергию: бросал войска в атаку, заставлял подразделения непрерывно вести разведку боем, но в глубине души, незаметно для самого себя, все больше и больше поддавался страху. Новое наступление, над планом которого несколько дней трудились майор Даллесон и оперативное отделение штаба, уже много раз откладывалось. И каждый раз под каким-либо несущественным предлогом: то через день-два должны были прибыть несколько судов типа «Либерти» с большими запасами снаряжения, то Каммингс чувствовал, что лучше предварительно захватить какие-нибудь малозначительные пункты, владея которыми, противник мог серьезно затруднить предстоящее наступление. В действительности же им руководил страх: провал наступления неминуемо привел бы к роковым последствиям. Он израсходовал слишком много сил в первом наступлении, и, если следующее наступление провалится, пройдут недели и месяцы, прежде чем появится возможность начать новое. Но к этому времени его снимут.

Его мозг ужасно устал, а организм страдал от сильного расстройства желудка. Пытаясь избавиться от своей болезни, он приказал подвергнуть строжайшей проверке офицерскую столовую, но, несмотря на повышенную требовательность к чистоте в столовой, расстройство не проходило. Каммингсу стало очень трудно скрывать свое раздражение, прорывавшееся по самым незначительным поводам, и это сильно отражалось на всех окружающих. Душные дождливые дни тянулись мучительно медленно, офицеры штаба грызлись друг с другом, по пустякам ввязывались в ссоры и проклинали непрекращающиеся дожди и жару. Казалось, все замерло в тесной духоте джунглей, ничто в них не шевелилось. У людей появлялась беспечность: никто не ожидал, что может что-нибудь измениться. Дивизия незаметно и неуклонно разлагалась, и Каммингс чувствовал себя бессильным изменить что-либо.

Хирн очень быстро почувствовал изменение в своем положении. Исчезло подкупающее доверие, с которым генерал относился к нему в первые недели его службы в качестве адъютанта, и теперь обязанности Хирна свелись к обременительной и унизительной рутине. Отношения между ними изменились как бы сами собой, и в конечном счете Хирн был поставлен в официальные рамки безусловного подчинения. Генерал больше не разговаривал с ним по душам, не поучал его, а служебные обязанности Хирна, к которым они по молчаливому согласию относились до недавнего времени как к шутке, теперь превратились в суровую и неприятную необходимость. По мере того как успешный исход операции день ото дня становился все более сомнительным, генерал все суровее требовал поддержания дисциплины в своем штабе, и ее тяжесть целиком испытывал на себе и Хирн. Каммингс имел привычку каждое утро проверять порядок в своей палатке и почти каждый раз делал замечания Хирну за недостаточную требовательность к ординарцу. Это делалось всегда в виде вежливого упрека и сопровождалось косым взглядом в сторону Хирна. Тем не менее все это тревожило и, в конечном счете, раздражало его.

На него возлагались разные бессмысленные обязанности, носившие издевательский характер. Однажды, через две недели после их последнего длинного разговора в тот вечер, когда они играли в шахматы, генерал уставился на него отсутствующим взглядом и сказал:

— Хирн, я думаю, неплохо, если бы у меня в палатке каждое утро были свежие цветы.

— Свежие цветы, сэр?

Генерал насмешливо улыбнулся:

— Да. Мне кажется, в джунглях их предостаточно. Что, если вы прикажете Клеллану собирать небольшой букет каждое утро? Господи, ведь это так просто!

Действительно, все было достаточно просто, но новая обязанность усилила натянутость в отношениях между ним и Клелланом, а Хирн терпеть не мог такой натянутости. Помимо своего желания, он стал уделять все больше внимания качеству ежедневной уборки, производимой Клелланом в генеральской палатке, и это вылилось в унизительную дуэль между ним и Клелланом. К своему удивлению, Хирн обнаружил, что в ответ на требовательность генерала он действительно всерьез беспокоится о поддержании в палатке полного порядка. Теперь каждое утро он с отвращением приближался к палатке генерала, подчеркнуто расправлял плечи и только после этого входил внутрь, чтобы продолжить свой поединок с Клелланом.

Борьбу начал Клеллан. Высокий стройный южанин с наглыми повадками, крайне самоуверенный, он с самого начала встречал в штыки любое замечание Хирна. На первых порах Хирн игнорировал его, слегка забавляясь тем, как Клеллан пытается сохранять независимость, но потом Хирн понял, что в возникновении напряженности между ними отчасти виноват он сам.

Однажды утром они чуть не затеяли ссору. Хирн вошел в палатку, когда Клеллан заканчивал уборку, и начал проверять чистоту, а Клеллан стоял у койки генерала, держа руки по швам. Хирн потыкал пальцем в постель, убранную очень аккуратно: второе одеяло сложено в ногах, взбитая подушка с торчащими уголками аккуратно поставлена.

— Хорошо заправляете койку, Клеллан, — похвалил Хирн.

— Вы так думаете, лейтенант? — Клеллан не пошевельнулся.

Хирн отвернулся и проверил вентиляционные клапаны палатки.

Они были плотно и аккуратно закрыты, и, когда он дернул за одну из завязок, узел не сдвинулся с места. Затем он обошел палатку снаружи и проверил колья оттяжек. Все они оказались выравненными, все с наклоном в одну сторону — ночью шел ливень, и Хирн знал, что Клеллан уже поправил их. Он возвратился в палатку и посмотрел на вымытый дощатый пол. Клеллан угрюмо уставился на ноги Хирна.

— Вы наследили, лейтенант, — сказал он.

Хирн посмотрел на оставленные своими ботинками грязные следы.

— Извините, Клеллан.

— Вы добавили мне массу работы, лейтенант.

Хирн вспыхнул:

— Ваши обязанности не так уж тяжелы, Клеллан.

— Не могу сказать, что у других они тяжелее, — протянул Клеллан.

Черт побери! Что же, он заслужил этот ответ. Хирн снова отвернулся, чтобы проверить стол для карт. Он был аккуратно накрыт скатертью, синие и красные карандаши отточены, вставлены в держатели и разложены по цветам.

Он прошелся по палатке, раскрыл платяной шкаф генерала, чтобы проверить, аккуратно ли развешано обмундирование, сел за генеральский стол, открыл ящики и, проведя пальцами, проверил, нет ли в них пыли. Проворчав что-то себе под нос, Хирн встал, чтобы проверить отводную канавку для дождевой воды, проложенную вокруг палатки. Клеллан уже очистил ее от мусора после ночного ливня, и канавка оказалась чистой, посыпанной свежим песком. Хирн вошел внутрь.

— Клеллан, — позвал он.

— Да?

— Все, по-видимому, в порядке сегодня, за исключением цветов. Вы могли бы сменить их.

— Знаете что я скажу вам, лейтенант, — ответил Клеллан грубовато, — мне сдается, что генерал не очень-то интересуется этими цветами.

Хирн кивнул.

— И все же смените их, — сказал он.

Клеллан не сдвинулся с места.

— Вчера генерал сказал мне: «Кстати, Клеллан, кто придумал эту дурацкую затею — ставить здесь цветы?» Я доложил ему, что не знаю, но сказал, что мне кажется — это ваша идея.

— Генерал так сказал? — Вначале Хирна это позабавило, а затем привело в ярость. «Сукин сын!» — подымал про себя Хирн. Он закурил сигарету, глубоко затянулся.

— Все-таки меняйте цветы, Клеллан, — жалобы приходится выслушивать мне.

— Лейтенант, я встречаюсь с генералом, может, по десять раз на день. По-моему, он сказал бы мне, если бы считал, что я делаю что-то не так.

— Придется вам поверить мне на слово, Клеллан.

Клеллан поджал губы, чуть покраснел. Он явно разозлился.

— Лейтенант, вам не мешало бы иметь в виду, что генерал такой же человек, не лучше, чем вы или я, незачем бояться его.

Это было уже слишком. За каким чертом торчать здесь и пререкаться с Клелланом! Хирн направился к выходу из палатки.

— Тем не менее смените цветы, Клеллан, — сказал он холодным тоном, прежде чем выйти.

Отвратительно, унизительно! На пути в офицерскую столовую Хирн брезгливо смотрел на сырую изрытую территорию бивака. И все это ему придется терпеть еще год, а то и два, каждое утро на голодный желудок занимаясь этими паскудными делами. Клеллану, конечно, это нравится. Каждая реплика, которую ему удастся вставить в разговор, будет тешить его самолюбие, и после каждого замечания он будет подогревать в себе сладкую ненависть подчиненного к презираемому начальнику. Да, есть и приятные моменты в положении рядового. Хирн отшвырнул ногой камешек.

— Привет бедным офицерам! — махнул он рукой подходившему к столовой Мантелли.

Мантелли свернул к нему и похлопал его по спине.

— Сегодня от папаши держись подальше.

— А в чем дело?

— Вчера вечером мы получили привет из штаба корпуса. Каммингсу приказывают наступать. Господи Иисусе! Он пошлет меня в атаку во главе штабной роты. — Мантелли вынул изо рта сигару и выставил ее перед собой, как копье.