– А после?
Марис глубоко вздохнула:
– Некоторые продолжают. Правда, очень немногие.
– Но почему?
Она-он посмотрела мне прямо в глаза:
– Потому, что каждый момент близости крадет день нашей жизни.
С одной стороны, хотелось задать новый вопрос, но с другой, увидев во взгляде Марис светлую и все же скорбь, я удержал язык за зубами. Впрочем, прибоженная объяснила все сама:
– После посвящения в наших телах что-то происходит. Мы будто останавливаемся в том возрасте, которого достигли… И одновременно оказываемся отделены от мира. Солнце перестает нас греть, пища – насыщать, питье – утолять жажду. Мы живем только за счет того, что успело накопиться внутри нас за прошедшие до посвящения годы. И когда запасы заканчиваются…
– Вы умираете.
– Да. Обычно мало кто из нас доживает до тридцати лет. А если не оставляет постельных развлечений, то сгорает намного быстрее. Правда… – Марис криво усмехнулась, – такая участь, наверное, милее, чем скаредное существование в попытках протянуть один лишний день.
Пожалуй. Я бы лично не смог выбрать, по крайней мере сразу, как лучше: жить мало, но в удовольствие, или жить долго, но мучительно. Мне потребовался бы приказ. Вроде того, что отправил присматривать за Блаженным Долом.
– Поэтому вы и драгоценны.
– Да. Людям нужно чувствовать поддержку и заботу. А верить всегда проще в то, что видишь перед собой.
Особенно если видение прекрасно, хоть и печально. Впрочем, мне почему-то подумалось, что та же Марис, рассказывающая сказку о прибоженных детям родителей, пришедших в кумирню, улыбается вполне искренне и счастливо.
– И кто же посягнул на содержимое сокровищницы?
– Один из ларцов.
Вот теперь я снова ничего не понимаю.
– Как так?
Она-он брезгливо сморщилась:
– Один из прибоженных сбежал накануне посвящения. Подкупив стражника.
– А почему не обольстив? Если посмотреть, что творится с мужчинами при вашем появлении…
Марис впервые посмотрела на меня совершенно беспомощно:
– Я не знаю, что происходит в этом городе. Не могу даже предположить. Обычно мы, наоборот, отпугиваем большинство мужчин и женщин, потому что каждый человек чувствует нашу… избранность. Чувствует, даже если не может сам себе объяснить свои ощущения.
Да, пожалуй. Я вот тоже любовался незнакомкой со стороны, но подходить, а тем более посягать на ее невинность не собирался.
– Значит, подкуп? А откуда у прибоженного могло взяться столько денег?
Она-он с силой прижала ладони к столу:
– Например, ссудил тот, кто желал им обладать.
* * *
М-да, а ведь еще месяц назад побудка ранним утром была для меня делом вполне привычным, безобидным и безболезненным!
Зевок так настойчиво боролся за свободу, что я в конце концов ему уступил. Широко раскрыл рот, вдохнул и выдохнул. Намного легче не стало, зато муть, висящая перед глазами, чуть рассеялась, а ясный взгляд был мне сейчас нужен как никогда.
Ночь мы с Натти провели в комнате прибоженного. Правда, не столько по причине необходимости защищать Марис от новых поползновений наглецов мужеского пола, сколько потому, что другого места для ночлега у нас попросту не было. А в то, что насильник повторит свою попытку, я не верил. Во-первых, нечем, во-вторых… Тот, кто нападает на женщин, обычно не рискует честно драться с мужчинами. А судя по тому, что он не выставил никакой охраны у комнаты, не снабдил себя помощниками или сочувствующими, всерьез опасаться не стоило: был бы богат и упрям, сразу нанял бы для собственного спокойствия вооруженных людей. Или происходящее нужно было хранить в тайне? Ну тогда тем более пока нет нужды волноваться.
В минувший вечер мы с Марис так и не пришли к какому-либо соглашению, хотя она-он рассказала почти все, что сочла возможным, а по мне – даже перестаралась. В дела веры я не вмешивался никогда, как, впрочем, и вообще все сопроводители, потому что у прибоженных была своя стража. Поговаривали, что для нее то ли особым образом отбирали кандидатов, то ли нарочно готовили, но как бы то ни было, каждый охранник любой кумирни допускался до своей службы, лишь свято уверовав. То бишь помешавшись на служении Божу и Боженке. Тем не менее Марис считала: стражника подкупили… Что-то тут не так. Он ведь должен был рассмеяться в ответ на подобное предложение и прогнать злоумышленника прочь. Хотя в случае поступления просьбы со стороны самого прибоженного могло и сработать. Ведь если охранник помешан на вере, то на живые символы веры он смотрит с неменьшей влюбленностью, чем на кумиров.
И все же отправлять на поиски одной женщины другую слабую женщину как-то глупо, пусть обе они женщины лишь наполовину. Даже если Марис обнаружит пропажу, что дальше? Ей-ему все равно придется заручаться чьей-то поддержкой, либо отправлять депешу начальству и ждать подмоги, держа след. Ох уж мне эта таинственность! Понятно, что хранители кумирни не желают выносить сор из своего святого дома, но то, что они готовы рискнуть слишком многими жизнями, не менее драгоценными, чем жизнь сбежавшей, слишком странно. Если только…
Она-он ведь уже немолода. Для прибоженного, конечно. Сколько они живут? Около тридцати лет? Очень похоже, что Марис как раз приближается к окончанию этого срока, а значит, ничем не рискует. Выполнит поручение – хорошо. Не успеет выполнить? Тогда двуединое божество примет ее душу и тайное знание о том, что из кумирни на белый свет выпускают только смертников, останется тайным. Тьфу.
Я хоть и рано поднялся с постели, устроенной прямо на полу, но, когда спустился в трапезный зал, многие столы уже были заняты отчаянно зевающими купцами, и уделять внимание завтраку оказалось некогда: только и успевай приглядываться к людям, собирающимся отправиться на рыночную площадь.
Слава Божу, искать что-то определенное не требовалось, достаточно было отметить, какие чувства обуревают каждого из купцов. Вон тот, к примеру, рассеянно постукивает кончиками пальцев по столу, значит, ждет важных для себя известий, а свою окончательную цену устанавливать помедлит. Этот, наоборот, азартно потирает ладони, стало быть, намерен устроить большую игру. Глядящий на соседей спокойно и чуть высокомерно, скорее всего, настолько уверен в качестве своего товара, что не снизит цену ни на монету от уже заявленной. Правда, все эти наблюдения хороши только для черновика решения, а чтобы узнать подробности, каждого из завтракающих придется сопроводить на рынок и увидеть уже в действии. Нудное занятие, нагоняющее зевоту надежнее, чем недосмотренный сон, вот что такое наблюдение. Правда, и выслеживать – ненамного веселее.
К тому моменту, когда трапезный зал опустел, мои глаза отчаянно слезились и болели, ехидно напоминая, что теперь возможности плоти и духа стали намного ограниченнее. Поэтому пришлось прикрыть веки, дабы обеспечить зрению хотя бы маленькую передышку, а как только жжение наконец поутихло, оказалось, что за столом я нахожусь уже не в одиночестве.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});