Читать интересную книгу Уроки Великой Отечественной - Юрий Мухин

Бег начал замкомандующего фронтом генерал Черевиченко — он оказался на Тамани ещё 13 мая, за ним помощник командующего генерал Крупников — 15 мая, фронтовое начальство — 17 мая. В ночь на 20-е последние солдаты увезли с собой представителя Ставки Верховного Главнокомандования Мехлиса.

Наш прославленный флотоводец и по совместительству, само собой, жертва сталинизма адмирал Н.Г. Кузнецов, героически переживший трагедию Крымского фронта у себя в московском кабинете, в мемуарах авторитетно разъясняет глупость Мехлиса: «…Мехлис во время боя носился на «газике» под огнём, пытаясь остановить отходящие войска, но всё было напрасно. В такой момент решающее значение имеют не личная храбрость отдельного начальника, а заранее отработанная военная организация, твёрдый порядок и дисциплина».

Вот что значит человек большого ума — такого большого, что за ним уже и совести не видно. Получается, что если у солдат заранее отработаны организация, порядок и дисциплина, то такие военачальники, как Кузнецов, так уж и быть, с ними останутся, а если этого нет, то полководец может бросить своих солдат и удрать, а с ними пусть остаются такие дураки, как Мехлис. Ох, как жаль, что Кузнецов не у Гитлера флотом командовал, небось тогда наш военно-морской флот в той войне утопил бы у немцев хотя бы какой-нибудь крейсер…

Между прочим, а Севастополе войска год отрабатывали «организацию, твёрдый порядок и дисциплину», как и учит Кузнецов, и не под началом кого попало, а под командой адмирала Октябрьского, которым командовал адмирал Кузнецов. Чуть позже мы о Севастополе ещё вспомним, а сейчас дадим высказаться о Мехлисе ещё одному прославленному советскому флотоводцу, в то время обязанному прикрыть Крымский фронт военно-морскими силами, адмиралу Исакову. Рубцов пишет и цитирует:

«Я видел Мехлиса, когда нам было приказано эвакуировать то, что еще можно было эвакуировать с Керченского полуострова, — рассказывал Константину Симонову адмирал Исаков. — Он делал вид, что ищет смерти. У него был не то разбит, не то легко ранен лоб, но повязки не было, там была кровавая царапина с кровоподтеками; он был небрит несколько дней. Руки и ноги были в грязи, он, видимо, помогал шоферу вытаскивать машину и после этого не счел нужным привести себя в порядок. Вид был отчаянный. Машина у него тоже была какая-то имевшая совершенно отчаянный вид, и ездил он вдвоем с шофером, без всякой охраны. Несмотря на трагичность положения, было что-то в этом показное, — человек показывает, что он ищет смерти».

На замечание Симонова, что, по его наблюдениям, Мехлис — человек не робкого десятка, Исаков ответил: «Он там, под Керчью, лез все время вперед, вперед. Знаю также, что на финском фронте он бывал в боях, ходил в рядах батальона в атаку. Но… на мой взгляд, он не храбрый, он нервозный, взвинченный, фанатичный».

Судьба хранила Льва Захаровича. 14 мая, находясь на КП 44-й армии, вместе с сопровождающими он попал под артиллерийский обстрел. Тяжело ранило начальника политотдела армии, а также порученца Мехлиса, были разбиты автомашины, у представителя же Ставки — ни царапины. Надо отдать ему должное: в подобных ситуациях он не терял присутствия духа».

Итак, по мнению Исакова, Мехлис показушно «искал смерти», и вообще он не храбрый, а нервозный, взвинченный и фанатичный. Сначала давайте о нервозности. Адмирал Кузнецов о трагедии Крымского фронта написал в своих воспоминаниях не очень много, на мой взгляд, он гораздо больше написал о том, где, с кем и как он кушал во время войны. Но всё же написал и о керченских делах:

«…Событияразвивались исключительно быстро. Адмирал Исаков ознакомил меня с новой обстановкой на Керченском полуострове. Из сказанного следовало: она там тяжелая. Как выяснилось, фронт к этому серьезно не готовился. Обстановка на море в районе Керчи тоже осложнилась. Поток грузов в Керчь был прерван. От командира Керченской базы контр-адмирала А. С. Фролова требовали невозможного: обеспечить эвакуацию уже скопившихся на берегу тыловых частей фронта. Следует отметить, что спокойствие и распорядительность Фролова сыграли положительную роль в самые критические дни и часы. Но он имел мало средств, да и они не могли совершать регулярные рейсы.

…Адмирал Исаков распорядился выслать в Керчь все суда, находившиеся в этом районе, независимо от их ведомственной принадлежности».

Как видите, один адмирал со спокойной храбростью распорядился, второй распорядился, третий распорядился. И всё это без какой-либо нервозности, взвинченности и фанатизма. Рубцов, просмотревший документы, суммирует итоги этой спокойной адмиральской храбрости так: «Плавсредства подавались нерегулярно и несвоевременно. Командиры многих гражданских судов отказывались подходить к берегу под бомбежкой и артогнем, симулировали аварии. При потенциальной возможности переправлять в сутки 30–35 тысяч человек, только 17 мая смогли эвакуировать чуть больше 22 тысяч, в иные же дни было меньше». Ведь спокойная храбрость без фанатизма заразительна: адмиралы начали её проявлять, а капитаны судов чем хуже?

Теперь по поводу высказывания адмирала Исакова, что Мехлис, дескать, искал смерти. Исаков просто не знал, как ищется смерть, поэтому настоящий храбрец Мехлис в глазах Исакова и предстал ищущим смерти. Поскольку вряд ли кто из читателей это знает, приведу пример, как немецкие генералы, попавшие в окружение под Сталинградом и не желавшие опозорить себя сдачей в плен, искали смерти. Описал это немецкий майор, командир сапёрного батальона, тоже оказавшийся в окружении:

«Поднимаю к глазам бинокль. Да, верно, двое совершенно спокойно и невозмутимо идут к русским позициям. На одном из них кожаное пальто — значит, офицер; на голове каска, за плечом винтовка. Он невысокого роста, приземист. Вот он поворачивает голову влево, и вдруг я замечаю на нем поблескивающие золотом погоны. Сомнения нет: генерал! Видно, жизнь ему недорога, раз вздумал гулять в нейтральной полосе. Или он кого-то ищет там, впереди? И никакой охраны, только один сопровождающий? Вглядываюсь во второго. На нем меховая шапка — этого еще недоставало! Винтовка перекинута через плечо, как у человека, отправившегося на воскресную охоту, ствол смотрит в сторону, длинная шинель. Черт возьми, я же его знаю! Это же Гартман, командир 71-й пехотной дивизии! Да, это он!

Итак, два генерала на ничейной полосе, не известив командира участка, без всякой охраны и ведут себя как на прогулке. Невероятно! Не поверил бы никогда, если бы не видел собственными глазами. Ведь русские стреляют как сумасшедшие, и оба даже не пытаются укрыться. Да, страха у них нет, это видно. Или, может, они думают, что генералов пуля не берет?

С любопытством наблюдаю, чего же они хотят. Напряженно вглядываюсь. Теперь они идут друг за другом все дальше вдоль насыпи. Вот еще двадцать, двадцать пять шагов. Остановились. Теперь я хорошо их узнал. По движению губ видно, что они обмениваются несколькими словами.

Один лезет в карман кожаного пальто, что-то передает другому, но что — мне не видно. Наверное, обойма с патронами, потому что Гартман приподнимает винтовку и перезаряжает ее, другой тоже. Не обращая внимания на дикую стрельбу, они продолжают говорить между собой. Недолго. Потом протягивают друг другу руку и смотрят друг другу в лицо. Короткое рукопожатие, видно только движение рук, и оба — нет, не поверил бы, если бы не видел сам! — быстро взбираются на насыпь и становятся между рельсами. Опираются на винтовки и стоят не двигаясь. Полы шинели и кожаного пальто развеваются на ветру. Такое стояние к добру не приведет. Но они продолжают стоять. Гартман снимает перчатку и бросает ее в снег. Поднимает винтовку, целится стоя, стреляет, перезаряжает и снова стреляет. Стреляет и второй генерал. И хотя по ним бьют из бесчисленного множества стволов, они все еще стоят на той же самой точке и, видимо, не собираются уходить. Разве это не самоубийство? Ни один человек в здравом рассудке не будет стоять так в качестве мишени для начинающего стрелка. Нет, это делается с умыслом, иначе не объяснишь.

Гартман вынимает новую обойму, вставляет в магазин и в этот самый момент падает, как спиленный дуб, на левый бок, катится вниз с насыпи. Второй спрыгивает, склоняется над своим сраженным камрадом. При таком демонстративном поведении иначе и быть не могло. Но таково, совершенно ясно, было их желание».

Так что Исаков уж точно перепутал с перепугу поведение храбреца с поведением самоубийцы. Мехлис не смерти искал. Мехлис свой комиссарский долг исполнял, но это, правда, не каждому дано понять. И чтобы разобраться с тем, почему адмирал Исаков этого не понял, давайте вспомним, как наши прославленные флотоводцы без фанатизма и взвинченности защищали Севастополь.

Когда немцы разгромили Крымский фронт, для них встал вопрос о взятии Севастополя, но с советской стороны это никого особо не беспокоило, поскольку войска в Севастопольском оборонительном районе находились в сотни раз более выгодном положении, чем, к примеру, чуть позже будет находиться 62-я армия в Сталинграде. Если у Чуйкова были только разрушенные дома в 500-метровой полосе, тянущейся вдоль берега на 18 км, минимум инженерных сооружений и немцы на господствующих высотах, то защитники Севастополя сами занимали позиции на господствующих высотах, и эти позиции были исключительно хорошо подготовлены в инженерном отношении — оснащены огромным количеством железобетонных дотов и береговых батарей. (Немцы потом этими батареями укрепляли побережье Франции в преддверии открытия союзниками Второго фронта.)