всю эту историю он смотрит не глазами очевидца, а с чисто догматической точки зрения позднейшего повествования; правдивость своего рассказа он подкрепляет даже клятвою (!), в то время как настоящий Павел, надо думать, должен был располагать совершенно иными средствами для того, чтобы подчеркнуть неправильность отвергнутой им версии. Тот же, кто дает клятву, избегая доказательств, которые не должны были бы представлять для него серьезного затруднения, навлекает на себя вполне понятные подозрения. Однако, и самому автору Послания к галатам поведение, которое он приписывает Павлу после его обращения, не могло не показаться мало правдоподобным, или, по крайней мере, довольно странным. Этим объясняется его торжественное уверение, что он говорит истину. Такое отношение к истории обращения Павла с обеих сторон, со стороны автора Послания к галатам и автора Деяний, можно считать нормальным только в такое время, когда вообще не сохранилось сколько-нибудь определенных воспоминаний о фактическом ходе событий и когда Павел уже успел сделаться своего рода легендарной личностью, о которой можно было рассказать все, что угодно. Но это было бы совершенно непонятно, если бы существовало действительное историческое предание о личности Павла; ибо тогда первый из этих авторов не осмелился бы переработать упомянутое повествование в духе ветхозаветного рассказа, а второй не рискнул бы изложить его в диаметрально противоположном духе, как бы ему ни хотелось оттенить самобытность Павла и независимость последнего от Иерусалима.
Совет апостолов.
Независимость Павла от Иерусалима подчеркивается автором Послания к галатам и тогда, когда он, продолжая свое повествование, сообщает о том, как Павел через четырнадцать лет после только-что описанных событий (впрочем, неясно, имеет ли он при этом в виду посещение Павлом Иерусалима или его обращение), под влиянием откровения, отправился с Титом и Варнавой в Иерусалим и предложил местной общине, главным образом наиболее именитым членам ее, свое языческо-мистическое евангелие, чтобы выяснить, не была ли напрасна его предыдущая деятельность. Но даже сопровождавшего его Тита, хотя тот был эллин, никто не заставлял обрезаться несмотря на то, что в упомянутую общину, якобы, прокралась лжебратия, стремившаяся скомпрометировать ту свободу от закона, которую он, Павел, проповедовал именем Христа язычникам. Но ни на час — так уверяет повествователь — Павел им не уступил. И главари иерусалимской общины ничего не добавили к его благовествованию. Напротив, увидав, что он со своим евангелием в действительности добился среди язычников такого же успеха, какой Петр со своим евангелием имел среди иудеев, они, а именно Иаков, Кифа и Иоанн, считавшиеся «столпами» общины; подали ему и Варнаве руку общения и сговорились с ними, что те двое пойдут к язычникам, а они будут выполнять свою миссию среди иудеев; при этом они поставили условием, чтобы Павел позаботился о нищих иудео-христианах, что апостол будто бы и исполнил в точности.
Здесь опять-таки бросается в глаза усердие, с которым мнимый Павел подчеркивает свою независимость от иерусалимских апостолов. Подобно тому, как раньше он уверял, что источником его евангелия является не устное сообщение, а будто бы откровение, так и теперь он опять-таки утверждает, что свое путешествие в Иерусалим он предпринял под влиянием откровения, а не по поручению других, по собственному почину, а не из уважения к более высокому авторитету иерусалимских апостолов, с мнением которых он должен был считаться. Не без раздражения говорит он о «знаменитых чем-либо» (2, 6) и о почитаемых «столпами» (2, 9) и определенно подчеркивает, что ему безразлично, кем они были раньше, ибо бог не придает никакого значения личности (2, 6). При этом он, по-видимому, совершенно не замечает нелепости того соглашения, которое, по его словам, состоялось между Павлом и иерусалимцами. Согласно этому соглашению, Павел и Варнава должны были проповедовать евангелие среди язычников, а Петр и его приближенные — среди иудеев; этот план был явно невыполним в городах, где иудеи и язычники жили вперемежку и где, поэтому, апостолы не могли беседовать с одними, не будучи услышаны другими. Если Деяния и заслуживают доверия в каком-либо пункте, то лишь в том, где говорится, что со своей проповедью апостолы прежде всего обращались к иудеям и что Павел и Варнава первоначально выступали в синагогах. В гл. 13, 46 Павел говорит иудеям: «Вам первым надлежало быть проповедану слову божию; но так как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот мы обращаемся к язычникам». Тем не менее, Павел продолжает проповедовать в синагогах. Более того, в самом Риме он прежде всего созывает знатнейших из местных иудеев и проповедует им евангелие, и только после того, как его слова не произвели на них никакого действия, он с горечью восклицает: «Итак, да будет вам известно, что спасение божие послано язычникам: они и услышат» (28, 28). Следовательно, Павел, как и все другие апостолы, явился со своим евангелием сначала к иудеям, и только безуспешность его проповеди среди них сделала его языческим апостолом. Это совершенно естественно, так как проповедь о спасении людей через искупительную смерть мессии по самому существу своему предназначалась для иудеев. Только в тех словах, с которыми обращается к Павлу небесный владыка, идет речь о нем как об апостоле язычников (9, 15; 13, 47; 22, 21; 26, 17). Но ясно, что это позднейшая вставка, имевшая целью показать, что неудачи проповеди Павла среди иудеев были предсказаны богом. Между тем Послание к галатам стремится, очевидно, обрисовать Павла с самого начала как языческого апостола. Однако, несколькими стихами ниже (2, 11 и сл.) он заявляет, что в антиохийской общине тоже были иудеи (ср. также 1, Кор. 7, 17 и сл.), и не только здесь, даже в Коринфе, якобы, существовали иудео-христианские посланцы, которые, ссылаясь на первоапостолов, действовали в духе последних (1 Кор. 1, 10; 2 Кор. 9, 3 и сл.). Следовательно, ни одна из обеих партий не заключила никакого торжественного соглашения.
Отсюда видно, что автор Послания к галатам противоречит не только Павлу Посланий к коринфянам, но и самому себе, особенно тогда, когда он пытается внушить, что первоапостолы одобрили евангелие, которое он проповедовал, протянули ему руку общения и благословили деятельность его, как языческого апостола. Однако, в этом евангелии, если только оно было таким, каким его изображаем Послание к галатам, неприязнь к иудейскому закону выражена с такой резкостью, что иудеям оно должно было показаться прямо-таки хулой на бога. Полное отпадение от иудейства требуется здесь с такой строгой последовательностью, что всякого, кто только обрезывается, автор объявляет врагом мессии и утверждает, что такой человек должен