Читать интересную книгу Союз обворованных - Андрей Хазарин

— Пропустите второстепенное, Анатолий, — велел Дубов.

Изображение на экране ускорилось, задергалось, по нему замелькали полосы шумов, на время исчез цвет, наконец снова появилась нормальная картинка.

Загородное шоссе, голые деревья с двух сторон, грязный снег за обочинами, кое-где черные пролысины… По шоссе двигались обычной колонной машины, изредка какой-то автомобиль вырывался из ряда, обгонял и снова вливался в колонну. Съемка велась, судя по всему, из стоящей на обочине легковой машины: идущие грузовики вырастали, заполняя все поле зрения, по центру экрана проносились верхушки колес…

Но вот вдали возник черный автомобиль с блестящей прямоугольной решеткой облицовки радиатора и прямоугольными фарами. Оператор, видимо, переключился на повышенную скорость съемки: движение вдруг замедлилось, стало заметно, как приподнимается кузов на неровностях дороги и вновь плавно приседает… Промелькнуло за лобовым стеклом едва различимое лицо, камера повернулась вслед проходящей машине, на миг обрисовался расплывчатый профиль водителя, надвинутый на лоб головной убор клином вперед — то ли козырек кепки, то ли берет — и торчащая в левом уголке рта сигарета… Черные «жигули» проплыли, на пару секунд стоп-кадр выхватил задний номер АКС 14–26, а потом восстановилась нормальная скорость, машина унеслась, камера резко развернулась в прежнюю позицию, скользнув по МАЗу с полуприцепом, за которым плелся, как привязанный, зеленый «Запорожец», заляпанный грязью по самую крышу, с едва протертым темным сектором на лобовом стекле перед водителем. За ним, брезгливо держась поодаль, прошел синий «БМВ», а дальше, чуть высунувшись из колонны влево, — видавшая виды вишневая «пятерка»…

Снова задергалось изображение, переключенное на ускоренный просмотр, остановилось, промоталось немного назад и снова остановилось. В правой части экрана четко читался дорожный указатель «Дальнокутск».

И опять пошел ускоренный просмотр, автомобили, смешно дергаясь, начали расползаться вправо-влево по улицам, но черное размытое пятно оставалось по-прежнему впереди, лишь изредка исчезая за другой машиной, наконец свернуло направо, тут же воспроизведение переключилось на нормальную скорость и камера отследила, как все та же черная «семерка» въезжает в ворота с надписью «МАК». Счетчик внизу кадра показал 02.03.97 10:18.

— Ну и что? — брезгливым тоном проговорил Игорь Константинович.

— Не торопитесь, коллега, — почти ласково отозвался Слон.

На экране промелькнула заставка: «Там же, на следующий день». Появились те же ворота, только с другого расстояния и чуть-чуть под другим углом. Счетчик показывал 03.03.97 11:26.

Ворота распахнулись — обе створки сразу, видимо, под действием электропривода, — из них выползла красная иномарка и, постепенно набирая скорость, проехала мимо камеры. Снимали, как и раньше, из автомобиля: поле зрения камеры закрыл размытый темный угол между задним и боковым окном, вертикальная полоса средней стойки, косая — передней. Но изображение за стеклами было четким: на мгновение показался знакомый профиль — кепка (теперь было видно лучше, именно кепка) и так же торчащая сигарета во рту. Тут же его перекрыл профиль человека на соседнем сиденье…

Лаврентьев шевельнулся в кресле — непривычно видеть свое лицо в профиль, — но узнал сразу. Бывало, приходилось разглядывать себя через два зеркала, в конце концов, интересно же человеку знать, на что похож со стороны… Да, кому надо — узнают.

Стоп-кадр, номер: АСН 32–23.

— Ну и что? — несколько резче повторил Лаврентьев. — Вы получили возможность доказать милиции, что мой водитель Шульга совершил наезд на человека и скрылся с места преступления.

— Умышленный наезд, Игорь Константинович, — поправил его Слон. — Разве вы не обратили внимания, как он резко принял влево? Думаю, для экспертов все будет ясно…

— Ну и что? — в третий раз спросил Лаврентьев.

— Анатолий, пожалуйста, эпизоды первый и шестой, — приказал Дубов.

На экране возник снятый сверху серый автомобиль на асфальтированной площадке. Только увидев себя возле дверцы, Лаврентьев узнал место: дорожка перед крыльцом «Комфорта»! Появилась Ираида — пышная, красивая, улыбающаяся, живая… У него екнуло сердце.

Промелькнула синяя заставка — и снова почти та же сцена, только дата внизу кадра была другая: 25.02…

Сердце подпрыгнуло и заколотилось. На лбу проступил пот. Лихорадочно мелькали мысли…

— Боже мой! Кто бы подумал, что это животное может ревновать?! Ничтожество, неблагодарная скотина… Я его вытащил из такого дерьма…

— Совсем неплохо для импровизации! — одобрительным тоном проговорил Дубов. — Господа, обратите внимание на цвет лица нашего гостя: господин Лаврентьев резко покраснел! И это не стыдливый румянец неумелого лжеца, нет, у него лицо налилось кровью! Знаете, как раз по такому признаку Фридрих Великий отбирал солдат в гвардию. Настоящий боец при стрессе не бледнеет, а краснеет… Анатолий, пожалуйста, эпизод восемнадцатый.

Кадр был темноват, но достаточно четок. Хорошо различалась обстановка кафе или ресторанчика. Впрочем, тут же голос за кадром внес ясность: «Кафе „Лютня“ на улице Грушевского». Камера двигалась и прыгала, но на стоп-кадрах лицо Лаврентьева было вполне узнаваемо. Потом камера застыла, только изображение в кадре повернулось на девяносто градусов — видимо, камеру положили на стол. Теперь она смотрела Лаврентьеву в спину, кадр был совершенно нелепый: стол на экране наклонился почти вертикально, на нем чудом держался высокий стакан и вазочка с искусственным цветком. Снизу выплыла Ираида, надвинулась грудью на Лаврентьева, зашевелились губы…

Анатолий поднял пульт дистанционного управления, появился звук. Сквозь шум пробились слова: «Если ты завтра вечером не переедешь ко мне, то послезавтра о твоих художествах кобелиных весь город узнает, все до последнего о тебе по телевизору расскажу — это я тебе твердо обещаю!»

— Полагаю, после таких кадров версия о ревнивом водителе прозвучит неубедительно. Зато очень естественно будет предположить, что угрозы разбушевавшейся любовницы весьма обеспокоили кандидата в губернаторы и примерного семьянина, которому есть что терять… А когда пытаются шантажировать человека с возможностями, он свои возможности пускает в ход. Ну что, Игорь Константинович, продолжим просмотр этой скучной хроники или перейдем к делу?

— Боже мой, какая низость! И все для того, чтобы очернить соперника по предвыборной борьбе… Поистине политика — грязное дело!

Дубов грозно поднялся из-за стола, ткнул перед собой чубуком трубки:

— Тля! Да вы, ничтожество, даже майору Скуратову не соперник!.. Впрочем, Борис Олегович быстро взял себя в руки и продолжил прежним любезным тоном. — Да, господин Лаврентьев! Политика действительно грязное дело, но не следует забывать, что она суть концентрированное выражение экономики. А потому перейдем от эмоций к деловому разговору. Думаю, вы догадались, что продемонстрировали мы вам далеко не все. Наших материалов более чем достаточно для возбуждения против вас уголовного дела — и, независимо от исхода следствия, ваши политические мечтания будут похоронены бесповоротно. Как и семейная жизнь, замечу, но это — мелкий побочный эффект…

Он двинулся вокруг стола — и тут же Лаврентьев ощутил на плече чью-то тяжелую руку.

— Вся эта демонстрация была нужна, чтобы вы со вниманием отнеслись к нашему главному вопросу.

Дубов остановился буквально в шаге и, глядя на Лаврентьева сверху вниз, проговорил четко и холодно:

— Где деньги «Лигинвеста»?

У Гарика снова замерло сердце, но он переборол себя и ответил очень искренне:

— Сам бы хотел узнать!

Дубов иронически дернул щекой:

— Полюбуйтесь, господа, какой актер! Щепкин! Эдмунд Кин! Ты, мразь! Тон Слона резко изменился. — Ты, гляжу, не понял еще, что влип! Твой архив у ментов, теперь они с тебя не слезут… если я не скажу. Хочешь жить на воле, играться в политику, шляться по блядям — выкладывай деньги, гнида! С деловыми ты рассчитался, — Дубов повернулся к столу, взял в руки папку, вытащил несколько бумажек, швырнул на стол перед Лаврентьевым, — но все, что настриг с лохов, у тебя осталось… Где деньги?!

Лаврентьев смотрел — и не верил глазам своим. Перед ним лежали ксерокопии расписок, оставшихся в милиции, только украшенные штампами и витиеватыми подписями нотариуса. Да когда же они успели?! Все ведь осталось в райотделе, у того тупого майора… Гады продажные… Да нет, никак не успели бы…

И вдруг взгляд остановился на ближайшей копии. Четко вписанная фиолетовой пастой дата прописью: «Первого марта тысяча девятьсот девяносто седьмого года». Позавчера!

Тем временем Слон повернулся в сторону:

— Алексей Глебович, что хирург — доставлен?