– Я совсем не устал, товарищ капитан, включайте и меня в группу. Пожалуйста. С фашистами покончим и отдохнем. Уже меньше осталось.
И вот мы над целью. С пикирования уже дважды атаковали вражеские траншеи. Завожу группу третий раз. Я успел увидеть, как во время пикирования под самолетом Трошенкова почти одновременно разорвались два снаряда, тотчас отвалилась правая плоскость и машина стала разрушаться. От самолета отделились две черные точки и через какие-то секунды над одной раскрылся парашют. Я видел, как один приземлился прямо на немецкие траншеи. Второй с нераскрытым парашютом так и летел камнем до самой земли.
Много раз Федор Трошенков летал в бой со своим воздушным стрелком Владимиром Ларкиным. Они давно стали друзьями. А сейчас их судьбы определило мгновение: один живым попал прямо в лапы фашистским зверям, у другого на наших глазах жизнь оборвалась. Но оба наши боевые товарищи до конца выполнили свой долг перед Родиной.
Судьбы людские
Наступили последние дни 1944 года. Наша родная земля была навсегда очищена от фашистских полчищ. В этом году 103-й авиаполк принял участие в изгнании фашистских захватчиков из Крыма, в освобождении белорусской земли, громил врага на территории Польши. За образцовое выполнение боевых заданий многие летчики были удостоены государственных наград, а меня и Георгия Коваленко товарищи поздравили с присвоением звания Героя Советского Союза. Эта высокая честь обязывала нас ко многому.
Указ Президиума Верховного Совета о присвоении звания Героя Советского Союза впервые увидел в «Комсомольской правде»: по списку я был тринадцатым, и товарищи шутили, вспоминая номер моего самолета:
– Вот тебе и «чертова дюжина»!
Восточная Пруссия. Наш очередной аэродром уже совсем недалеко от границы. И каждый с нетерпением ждал того часа, когда будет отдан приказ обрушить огневую мощь штурмовиков на фашистское логово. К наступлению усиленно готовились не только войска нашего 2-го Белорусского фронта, но и 1-го Белорусского, 1-го и 4-го Украинского. Висло-Одерская операция была одной из крупнейших стратегических наступательных операций Великой Отечественной войны.
Теперь в полку приходилось по три самолета на каждых двух летчиков! Прибавилось работы с молодыми пилотами, учеба шла на земле и в воздухе. Видавшие виды бойцы также тренировались в полетах по приборам.
В новогодний праздник большой зал летной столовой заставлен столами. Сегодня мы встречаем Новый год не в предместьях Москвы, не у берегов Волги, не у предгорий Кавказа – нет! Новый год мы встречаем на польской земле, у самой границы Восточной Пруссии! Полковые радисты позаботились, чтобы в эту новогоднюю ночь и здесь можно было слушать голос родной Москвы: с поврежденного в бою самолета они сняли радиоприемник и принесли в столовую вместе с самолетным аккумулятором и антенной. Поднялся Иван Афанасьевич Ермилов, и сразу наступила полная тишина.
– Дорогие товарищи! Мы провожаем в историю 1944 год. Через несколько минут наступит Новый год. Я, как и вы, глубоко убежден, что 1945-й будет годом полного разгрома гитлеровской Германии. В наступающем году один из дней будет самым радостным, самым счастливым! Народ назовет его Днем Победы. Я не знаю точной даты, но могу сказать одно: этот день уже совсем близко!
Гром аплодисментов заглушил последние слова командира полка. И вдруг наступила тишина. Внимание всех приковал стоящий в углу радиоприемник: Михаил Иванович Калинин произносил поздравительную новогоднюю речь. А когда его последние слова слились со звоном кремлевских курантов, десятки рук потянулись друг к другу с кружками, чашками, стаканами:
– За победу!
Мы понимали, что враг будет драться с яростью обреченного. Но мы также знали, что исход великой битвы уже предрешен. И эта глубокая вера в победу придавала нам новые силы, питала неукротимое желание скорее принять участие в боях. Теперь мы будем бить врага на его собственной территории, но когда именно?
Наконец-то, дождались. 14 января части 2-го Белорусского фронта с двух плацдармов, расположенных на западном берегу реки Нарев, – в районах Рожан и Сероцк – перешли в решительное наступление.
Задолго до рассвета мы уже были на аэродроме. Погода испортила наше настроение. Разыгралась такая метель, что, казалось, ей не будет конца. Всю ночь личный состав БАО готовил взлетную полосу, но ее тут же заносило снегом. Уже рассвело, а пурга не прекращалась.
У каждого летчика на карте нанесены ЛБС и цели, проложен маршрут полета – все готово… А лететь нельзя. В землянке не сидится, и мы гурьбой вышли на мороз. В лохматых унтах, просторных меховых брюках и таких же куртках летчики вглядывались в белую сплошную бездну, выискивая хоть какой-нибудь кусочек просветлевшего пространства. Но его не было и в помине.
Угнетала мысль, что нашим товарищам, ведущим бой на земле, очень трудно без помощи авиации и особенно без нас, штурмовиков. Мы не могли действовать ни 14, ни 15 января. Но за эти два дня даже без авиации наши наземные части прорвали первую полосу обороны противника и вышли на его вторую оборонительную линию, проходившую по реке Ожиц.
В ожидании хорошей погоды летный состав отдыхал. Вряд ли кто спал, но в землянке царила тишина, лишь за маленькими замерзшими окошками по-прежнему бушевала метель.
Вдруг послышался сначала еле уловимый, а затем все более отчетливый гул По-2. Вскоре он пророкотал над самой землянкой и сразу умолк. Сомнений не было: «труженик фронта» пошел на посадку.
– Кому не сидится в такую погоду?
– Наверное, дивизионный самолет связи почту привез.
Через некоторое время в землянку вошли два незнакомых летчика. Все поднялись со своих мест. Оба незнакомца были молоды, их раскрасневшиеся в полете лица пылали. Один из них – красивый, с черными усами, показался мне знакомым, чем-то вроде похож на Михаила Кузнецова.
Но Михаил никогда не носил усов. Нет, это не он… Или он? А летчик с черными усами направился прямо ко мне.
– Здоров, Кузьма! Ты что, чертяка, не узнаешь?
– Миша… друг! Здоров!
Мы крепко обнялись под общие радостные возгласы. И пошли воспоминания. Много воды утекло с той поры, как Михаил Кузнецов в одном из воздушных боев был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Я ничего не знал о его дальнейшей судьбе. И вот он здесь, рядом со мной! Летчиков-однополчан, с которыми Михаил воевал, уже почти никого нет, теперь одна молодежь. И после обычных расспросов я представил товарищам старого друга.
– А это мой штурман, – представил он своего товарища.
Мы уселись на сбитых из досок нарах, покрытых соломой. Мне все еще не верилось, что рядом со мной Миша Кузнецов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});