class="p1">— Пять копеек. И еще три. Восемь копеек. Я больше не буду.
— Молодец. Мне как раз на пиво не хватает. — Хотя он шутил, но на Славика смотрел виновато. — Пойдем домой.
— Я не могу, папа… Мне рубль надо.
— Рубль? Зачем тебе рубль?
— Надо.
— Тебя никто из знакомых не видел?
— Нет.
— Долго же тебе придется здесь торчать, бедняга. — Папа посмотрел на него сочувственно. — Давай так: я плачу рубль и забираю весь товар. Оптом. Получай рубль и ликвидируй свой синдикат. Я забираю у тебя все ириски.
— Так нельзя, папа, — сказал Славик. — Надо — по копейке штука.
— Я же дороже плачу, садовая голова! Ты бы стоял две недели, а тут — рубль сразу.
Славик беспомощно оглянулся. Ни Мити, ни Коськи не было. На углу стояла комсомолка Олька.
— Нет, я так не могу, — твердо сказал Славик. — Таракан велел — копейка штука.
Мимо промчался Коська и крикнул на ходу:
— Отдавай!
— Это кто? — спросил папа. — Директор?
— Нет. Это с нашего двора. Коська.
— А с ним что за шпингалет? Кажется, Митя? Позови-ка их.
Ребята подошли. Коська сказал: «Пламенный привет!» и встал за спину Мити. Коська был франт: кепку носил козырьком на ухо и чубчик прилизывал на лоб. Нос у него был в чернилах.
Папа повторил предложение.
— Отдавай, отдавай… — заторопился Митя. — И коробку отдадим, вместе с крышкой, если за рубль… Знаете, Иван Васильевич, какие сладкие ириски. Закачаешься! Таких сладких ирисок и нету ни у кого.
Коська стал выгребать конфеты из карманов.
— А зачем вам все-таки рубль? — спросил папа.
— У нас Самсон Зорьку загнал, — сказал Славик.
— Какой Самсон?
— Кривой.
— Какую Зорьку?
— Нашу. Нам деньги на выкуп надо.
— Кому надо?
— Таракану… У нас Зорьку Самсон загнал.
— Давай быстрей, — сказал Коська. — Чем крепше нервы, чем ближе цель!
— Скажите пожалуйста! — удивился папа. — И вы думаете, за рубль Самсон отдаст голубку?
— Таракан говорит, отдаст. Таракан знает.
— Вот вам рубль, — папа забрал коробку. — Что же доложить маме? Придется соврать, что купил в пайторге.
— Не надо — сказал Митя. — Там пять штук не хватает.
— А что делать? Прихожу с коробкой. Мама спрашивает — откуда? Что же мне говорить, что я купил у «Ампира», у собственного сына за целковый? Глупо.
— У ней будет мигрень — сказал Митя.
— Именно. Представляете: Славик торговал без патента и к тому же спекулировал. Разве это красиво?
— Некрасиво, — согласился Коська. — Надо эти ириски ликвидировать. Чтобы никто не знал. Давайте разделим их на четыре кучи, сшамаем, и прощайте ласковые взоры.
— Пожалуй, это выход, — сказал папа. — Как думаешь, Славик?
Славик не знал.
— Ну что же. Пощадим Лию Акимовну. Не будем ей ничего говорить. Хорошо?
— Пощадим, — сказал Коська. — Давайте я разделю на четыре кучи. Я по-прежнему такой же нежный.
— Давайте, ребята, молчать. Но больше так не поступайте. Я сам водил голубей, но спекулянтом никогда не был. Это некрасиво.
— Некрасиво, — сказал Коська, не спуская глаз с коробки. — Давайте делить на четыре кучи.
— Итак: я вас не видел, и вы меня не видели. А свою долю я отдаю Коське.
— За так? — спросил Коська.
— За так. Обещайте, что этого больше никогда не повторится.
Ребята нестройно пообещали и, ухватившись все трое за коробку, побежали за угол.
А комсомолка, которой папа велел срочно прятать чертежи в несгораемый шкаф, торчала на углу и смотрела на Славика загадочными египетскими глазами.
6
Коська плюнул в ладонь, пригладил челку и постучал кулаком в калитку.
Из всех ребят только ему посчастливилось бывать у Самсона. Раза два он носил туда узлы с бельем. По причине знакомства ему и было поручено вести перегоЕЗ-ры о выкупке Зорьки. Но пошли к знаменитому голубятнику все.
Калитка была вделана в громадные ворота с на-крышкой. В калитке был прорезан волчок вроде бубнового туза, прикрытый изнутри заслонкой.
Самсон не отворял.
— Может, его дома нет? — спросил Митя.
— Он всегда дома, — возразил Таракан. — Стучи шибче.
Коська повернулся задом к воротам и постучал пяткой.
Заслонка отодвинулась. Мокрый Самсонов глаз оглядел всех по очереди: Коську, Таракана, Митю и Славика.
— Пламенный привет! — сказал Коська.
Самсон молча продемонстрировал через квадратный смотровичок сперва бороду, потом широкий нос с бутылочными дырками.
— Отворяй давай, — сказал Коська. — Не бойся. Я по-прежнему такой же нежный…
— Тебе чего? — спросил Самсон.
— Голубя выкупать.
— Когда упустил?
— Вчерась.
— Деньги при тебе?
— При мне.
— Предъяви.
Коська побрякал монетами.
— А эти кто? — спросил Самсон.
— С нашего двора. Отворяй.
Самсон задумался. Мысли у него в голове поворачивались медленно.
— У нас еще деньги есть, — соврал Митя на всякий случай.
Самсон думал.
— Тебя пущу, — решил он наконец. — Остальных — нет.
— А если нет, то почему? — спросил Коська.
— Потому, — ответил Самсон.
На счастье ребят, в это время подошел маленький старичок в котелке, с морщинистой, как у черепахи, шеей. Старичок был не то в пиджаке, не то в сюртуке, и длинные локоны его лежали на бархатном воротнике змейками.
— Отворяй, отворяй, греховодник, — заговорил старичок, приятно припевая. — Детушки пришли, наше светлое будущее, а ты рычишь, ровно вепрь в чащобе. Уж и детки его не радуют.
Самсон открыл калитку. Старичок сперва пропустил ребят и только тогда переступил во двор сам.
— Сказано, — припевал он, — пустите детей, не препятствуйте, ибо таковых есть царствие небесное.
— Ладно двенадцать-то евангелиев читать. Тут не церква, — ворчал Самсон, хлопая живым глазом.
Другой глаз он потерял, как сам говорил, за свободу. Был он плотный, приземистый, в разукрашенной обойными цветочками жилетке поверх лазоревой косоворотки и в штанах со споротым лампасом.
— Живешь ты, Самсонушко, возле голубков, а злющий, как барбос, прости господи, — весело припевал старичок. — Семирамида, матушка, царица вавилонская, хуже тебя была грешница, а и та к твоим-то годам в голубку оборотилась. Голубка — символ веры, дух святой, помни!
Что он рассказывал дальше, Славик не слышал. Как вошел, так и застыл на месте. Вдоль всех трех заплотов, кроме наружного, по просторному двору тянулись зеленые голубиные домики. Все они были затянуты оцинкованной сеткой и выбелены изнутри известкой. А за сетками, как цветы разноцветные, пестрыми букетами красовались сотни, а может и тысячи, отборных белых, зеленых, сизых, смурых, черных голубей.
— Идем, — сказал он Мите шепотом. — Идем Зорьку искать.
И они пошли по голубиной улице.
Кого здесь только не было! И турманы, и дутыши, и аспидно-лиловые зобатики, и мохнатые трубачи, и чернохвостые монахи, и хохлачи любезничали, шуровались в песочке, прибирались, причесывали перышки. Случайно попавшие в клетки воробьи нахальничали, пугали наседок.