Красный “шеви-пикап” 1965 года… Все тут как-то не так. Стефан “ЭмбриОн” Даплессис знал о машинах приблизительно столько же, сколько о девушках, но он клялся и божился, что помнит, как Босх ездил на черном “мустанге”.
Толку от Даплессиса пока было немного. Он раскопал статейки в “Таймс-Пикайюн”, подразумевающие, что Босха можно найти под разными именами попеременно то в Канкуне, Мексика, то в Бангоре, округ Мейн, или – чего лучше! – в Порт-о-Пренс на Гаити. В редакции, естественно, утверждали, что никакой хакер ни в коем случае не мог бы взломать святая святых их газеты и что каждое слово в статьях – чистая правда. Как оказалось, у них действительно есть штатный автор по имени Джозеф Бодро – такая подпись значилась под заметкой о богине в тарелке с гамбоу. Ковер послал агента разыскать репортера, чтобы узнать, действительно ли он написал эту заметку. Но нечего и сомневаться, что Босху под силу взломать жалкую систему защиты газеты.
Ковер думал про себя, что хакер уехал из страны, прихватив с собой наличку; в этом случае все они оставались на бобах. Даплессис сказал, что Босх наполовину кажун. Существовала небольшая вероятность, что у него есть родственники в Хуме и что он залег на дно в каком-нибудь рыбацком лагере. Но Ковер, считал, что парень слишком умен, чтобы остаться в Луизиане. И к тому же Даплессис такого наговорил о семье Босха, что Ковер сомневался, что парню вообще бы захотелось оставаться у кого-либо из родственников.
Ковер запросил оперативку на пикап, хотя надеялся, что эта чертова, колымага ржавеет на какой-нибудь свалке и что ее не найдут. Он нутром чуял, что пикап никак, ну никак не может
иметь никакого отношения к Босху.
Но к тому времени, когда он добрался до офиса, пикап уже засекли в Хуме, то есть в каком-то часе езды от Нового Орлеана. Ковер не смог придумать ни одного предлога, мешавшего бы ему
проверить эту версию.
– Есть что-нибудь на этого твоего хакера? – окликнул его Фрэнк Нортон, когда Ковер проходил мимо его двери.
– Может быть.
– Знаешь, Эб, если тебя перехитрит этот девятнадцатилетний мальчишка, это будет все равно что яйцом в морду получить.
– Отвали, Паук.
Старый агент разразился безудержным смехом, издевательски преследовавшим Ковера до самой двери.
Автотрасса между Новым Орлеаном и Хумой была разве что не затоплена, в чем, впрочем, не было ничего необычного – большую часть года асфальт здесь скрывался под водой. Последние миль сорок шины фургона Ковера отбрасывали тонкие фонтанчики грязной жижи. На аварийной полосе расположились аисты. Большие белые птицы стояли на одной ноге, следя за тем, как мимо шлепает по грязи фургон, или ловили лягушек в камыше и тимофеевке, которые подступали к самому шоссе. Огромные сучковатые деревья нависали низко над дорогой, ветки их окутывал испанский мох. Боже, как же он ненавидел испанский мох!
Местный коп в Хуме сказал, что грузовичок припаркован в чьем-то палисаднике и выглядит так, как будто давным-давно не двигался с места. Проследовав по безрадостным улицам центра Хумы и несколько раз сбившись с пути, Ковер наконец затормозил перед указанным копом домом. По палисаднику привольно бродили щуплые куры. Ковер кур не любил; его бабушка держала курятник и, даже когда он был маленьким мальчиком, напоминающая запах мела вонь куриного помета, чешуйчатые куриные ноги и странная, как будто вихляющаяся красная плоть гребешков наполняли его отвращением.
Пикап представлял собой жалкое зрелище – сидел на трех спущенных колесах и цементном блоке посреди двора, древний лак под куриным дерьмом когда-то, возможно, и был красным. Но вот они, номерные знаки, – ясно и четко: LLBTR-5. Коп стоял, прислонившись к дверце полицейской машины, выслушивая несмолкающий поток оскорблений, извергавшийся изо рта черноволосого краснолицего детины с явным пристрастием к мелодраматическим жестам. При виде машины Ковера по крысиной мордочке копа разлилось облегчение.
– Мистер федерал! – заорал кажун. Ковер поежился. Он ненавидел, когда его называли федералом. – Мистер федерал, может, вы скажете, почему этот глупый коп донимает меня весь день напролет, э? Только я поставил горшок на огонь, стою себе, помешиваю гамбоу, а тут он в дверь барабанит. А потом все спрашивал, да спрашивал, да так что я взял и спалил заправку для супа!
– Э-э-э-э… агент Ковер, это мистер Робишо, – вмешался коп. – Он говорит, на пикапе никто не ездил вот уже лет пять.
– Так я, мать его за ногу, и говорю, конечно, не ездил. Моя баба все трындела, чтобы я поставил, как их, ну как там они? Заказные номерные знаки. Закажи да закажи номерные знаки. Да еще с каким-то там вуду-заклятием. Так оно и вышло: “Laissez Les Bons Temps Rouler”, и с тех пор он с места и не двинулся. Теперь там куры живут.
Агент Ковер открыл дверь грузовичка со стороны пассажирского сиденья. На переднем сиденье восседали три хохлатки, еще несколько пристроились в соломе на полу. Уставившись на него, глазами рептилий, все они дружно и отчаянно закудахтали.
Как будто последняя капля в совершенстве этого дня, одинокое яйцо скатилось с сиденья и приземлилось прямо на носок его левой туфли. Ковер уставился на золотой желток и молочно-белый яичный белок, растекающийся по тщательно начищенной коже.
Кто-то меня ненавидит, подумал Ковер. Он мечтал о том, чтобы ему никогда больше не пришлось ступать в изнемогающую от зноя тину Луизианы. Он мечтал, чтобы ему не пришлось больше допрашивать ни одного сопливого панка, который знает о компьютерах в сто раз больше того, чем когда-либо узнает или хочет знать он, Ковер. И почему он не подсуетился получить разнарядку в Белый Дом?
Но ничего из этого не имело значения. Что прежде всего вдолбили в него в Глинко?
Абесалом Ковер – агент спецслужб. А агенты спецслужб – кремень, а не агенты.
18
Тревор сидел в столовой, одну за другой вливая в себя чашки бесконечного кофе, попеременно то рисовал, то писал в старом блокноте на спирали, найденном в багажнике Заховой машины. Руки у Тревора чуть дрожали, блестящую поверхность черного пластмассового стола усыпали созвездия белых кристаллов сахара. Для того чтобы ручка шла ровно, приходилось упираться основанием правой ладони в стол и плоско прижимать блокнот.
Глаза, руки, кричащие рты ползли по странице, терялись в наводняющих пространство орнаментах. Он не помнил, когда в последний раз с самого раннего детства рисовал так быстро, так отчаянно стремился излить на бумагу как можно больше всего, потому что знал, что это единственный способ достичь мастерства.
Руку начало сводить, и в расстройстве Тревор хлопнул ею о стол. Он ненавидел, когда у него сводило руку – словно в голове внезапно становится пусто. Тревор заставил себя размять пальцы, потянуть мышцы ладони. Полистав страницы блокнота, он увидел, что Зах повсюду писал что-то себе на память почти нечитабельным почерком со множеством росписей и зазубренных психопатических шипов и стрелок. Трио телефонных номеров – Каспара, Эллисы и “Мутагенного”. Дальше шла череда беспорядочных заметок, которые выглядели по большей части как:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});