Читать интересную книгу Ночь Ягуара - Майкл Грубер

Направив на него пистолет, Раскон приказал ему подойти ближе, держа руки поднятыми, но индеец, двигаясь слишком быстро, чтобы его можно было взять на мушку, метнулся за верстак. В этой части гаража было темно, но Раскон индейцев не боялся: у себя на родине он перебил их чертову уйму. Раскон уверенно двинулся вперед и, не обнаружив индейца за верстаком, пошел дальше в темноту, поводя стволом из стороны в сторону.

Ар-рар-рах. Ар-рар-рар-рах.

Он подпрыгнул и развернулся на этот звук, успев подумать, что, наверное, заработал какой-нибудь мотор — не иначе как хренов недоносок включил зажигание, — и с изумлением понял, что лежит ничком на полу. Пистолет выпал из его руки и отлетел в сторону, а последним его ощущением в земной жизни было горячее дыхание на шее.

С того места, где находилась Дженни, все происходившее было прекрасно видно. На ее глазах фигура Мойе потемнела, приобрела смутные очертания, потом, увеличившись в размерах, снова уплотнилась, и вот уже на его месте оказался бьющий хвостом зверь. Она отлично видела, что он сделал с человеком. Второй бандит, появившись в гараже, что-то крикнул, и практически одновременно с этим зверь взвился в воздух и, став похожим на смазанное пятно, мгновенно преодолел расстояние до человека: за этим последовал глухой удар, сдавленный крик и спустя момент — плеск льющейся жидкости. Это хлестала кровь. Потом все стихло. Чуть постукивая когтями о бетонный пол, ягуар приблизился к девушке, и его морда оказалась всего в нескольких дюймах от ее лица. Она взглянула прямо в желтые, безжалостные глаза. Зубы стучали от страха, но Дженни как-то удалось выговорить: «Мойе, не убивай меня».

Ягуар оскалился. Она увидела измазанную в крови морду, длинные желтые клыки. Из пасти хищника исходил резкий запах свежего мяса и какой-то другой, сладковатый, перебивавший все прочее. Дженни вдохнула, вобрала этот запах в себя, внезапно ощутила такой знакомый внутренний холод и, испытывая не столько страх, сколько облегчение, ускользнула в забвение эпилептического припадка.

Когда Дженни пришла в себя, ее путы были перерезаны. Она нашла водопроводный кран, утолила жажду, вымыла лицо и руки, а потом и ноги, на которых засохла моча. В гараже царила полная тишина, нарушаемая лишь доносившимся снаружи приглушенным городским шумом. На пол и на то, что там находилось, девушка не смотрела. Милосердная амнезия снизошла на ее сознание, которое сейчас походило на большущий пыльный склад, в просторной пустоте которого витают лишь немногие разрозненные мыслишки, главной из которых являлось прямое указание: ЖИВИ.

Повинуясь ему, она, как была голышом, покинула ремонтный отсек, замешкавшись лишь для того, чтобы щелкнуть выключателем, ибо ей с малолетства вбили в голову, что, выходя из помещения, надо обязательно гасить за собой свет.

Даже в таком городе, как Майами, где господствует весьма вольный стиль в одежде, появление на оживленной улице обнаженной женщины не могло не привлечь к себе внимания. Дженни повезло, что, не пройдя и четверти мили, она наткнулась на двух женщин, возвращавшихся из кино. Обе оказались социальными работниками и имели немалый опыт. Они сразу поняли, что девушка пребывает под воздействием наркотиков. Ее остановили, завернули в накидку и доставили в приемный покой ближайшего медицинского учреждения. Им оказался госпиталь Южного Майами.

Выкурив сигару, Пруденсио Ривера Мартинес прогулялся в мексиканскую закусочную, угостился taco — кукурузной лепешкой с вложенным в нее ломтиком мяса, сходил в туалет и, вернувшись в гаражный офис, с удивлением обнаружил исчезновение обоих своих спутников. Он заглянул в ремонтный отсек, несколько раз окликнул их по имени, но, не получив ответа, прошел несколько шагов внутрь, на чем-то поскользнулся и, не удержавшись, грохнулся на четвереньки. Поднявшись, Мартинес взглянул на липкие ладони — они были запачканы кровью. Включив свет, он увидел, что поскользнулся на куске печени Сантьяго Иглесиаса.

Тот, кому пришлось лишиться этого органа, лежал поблизости, в нескольких ярдах. В глубине помещения виднелся еще один бугор посреди большой, темной лужи: что-то подсказало Мартинесу, что это Раскон. Девчонка пропала. Он достал свой сотовый телефон и совсем было собрался набрать номер, но тут в его сознании зародилась новая идея. Мартинес положил телефон на инструментальный шкафчик и обдумал сложившуюся ситуацию: у него имелось несколько тысяч наличными, новый фургон, пушка и небольшой личный запас очень чистого кокаина.

Этого было более чем достаточно, чтобы начать новую жизнь в Нью-Йорке. Конечно, Хуртадо или El Silencio могли отправиться на его поиски, но сначала им следовало разобраться с тем, кем бы он ни был, кто устранил двоих крутых, отмороженных колумбийских гангстеров, даже троих, считая Рафаэля в доме Кальдерона, и он полагал, что на это им потребуется немало времени и усилий. Так или иначе, у него не было больше желания участвовать в этом fregado — дурно пахнущем деле.

Он сел в фургон и, как очень многие его соотечественники, иммигрировал в Америку.

Лодка Паза представляла собой фанерную лохань местной работы, страшную как черт, к тому же покрытую шелушившейся розовой краской. Первоначально она носила название «Марта», но с тех пор, как одна из металлических букв отвалилась и плюхнулась в море, стала «Мата» — куст. Паз счел это имя даже более подходящим для суденышка, принадлежащего детективу убойного отдела, и оставил все как есть. Посудина пропускала воду, не отличалась удобством, но зато сдвоенный двигатель «Меркури Оптимакс» гонял по воде ее плоский корпус с быстротой молнии.

В настоящий момент это чудо судостроения стояло на якоре на Флоридском заливе, у впадины, где Паз рыбачил годами. Они вышли в море на рассвете, и Паз успел поймать пару жирных робало, а Цвик — несколько круглых трахинотов; общее же число выловленных рыбин достигло одиннадцати. Сейчас рыба перестала клевать, и только Амелия всерьез продолжала ловлю, вновь и вновь методично забрасывая удочку, скармливая наживку донным крабам.

Двое мужчин сидели на обитом рундуке, расправляясь со второй упаковкой баночного пива, и Цвик распространялся о своей работе. Он всегда был не против потолковать на эту тему, в данном же случае Паз его всячески к этому поощрял.

В результате он основательно ознакомился с теорией Пенроуза о том, что сознание в известном смысле является квантовым феноменом, проявляющимся в тончайших, микроскопических трубочках нейронов. Познакомился он и с теорией Эйдельмана, говорящей, что мозг есть не что иное, как набор планов или схем с пластами нейронов, систематически взаимодействующих с рецепторными клетками, воспринимающими полноту реальности, данной в ощущениях. Согласно этой концепции, ощущения, в сущности, конструируют сознание.

Идея Цвика заключалась в том, что истинный ключ находится в согласовании двух теорий: предложенного Эйдельманом представления об обратном плане, объясняющем, как мозг конструирует картину мира и своего места в нем, и концепции Пенроуза, объясняющей, насколько мог понять эту мудреную тарабарщину Паз, чем сознание отличается от машины, то есть почему человек может выдумывать что-то новое, на что решительно не способен компьютер.

Паз слушал, спрашивал, получал подробные ответы, иногда даже что-то понимал и терпеливо ждал, когда Цвик напьется настолько, что можно будет перейти к менее ортодоксальным вопросам. Как оказалось, усваивать информацию из речей Цвика намного сложнее, чем черпать ее из постельных бесед с голыми женщинами, тех, которые на протяжении многих лет были для Паза основным источником научных познаний.

«Интересно, — подумал он, — это секс повышает умственную восприимчивость или, наоборот, выброс Цвиком тестостерона ее понижает?»

Последнее соображение показалось ему прекрасной мыслью, вполне в докторском духе, хотя вряд ли стоило ожидать появления этого тезиса на страницах научной печати.

— А как насчет галлюцинаций, доктор? — спросил он. — Они не могут существовать, так как, по определению, за ними не стоит реальности, данной нам в ощущениях. Однако они кажутся вполне реальными.

Цвик отмахнулся.

— Все это нарушения передаточной функции, сбои в работе нейронных медиаторов среднего мозга. Мы можем продуцировать любого рода галлюцинации путем электрической стимуляции, воздействия магнитным полем, химическими агентами… тут нет ничего особо интересного для изучения.

— До тех пор, пока галлюцинации не завелись у тебя. А как насчет галлюцинаций, за которыми стоит реальное физическое явление?

— Это уже, по определению, не галлюцинации.

— Если только само явление не галлюциногенное. Где ты в таком случае проведешь грань?

— Слушай, Паз, кончай темнить. Что у тебя на уме? Опять какое-то жуткое дерьмо?