не хотим иметь над собой такого, который держал бы нас за головы и велел биться и кровь проливать для себя.
– Так и у нас, – ответил старший. – Не знаю, хорошо ли это для вас, но когда угрожает сильный враг, разбиваться на маленькие кучки опасно.
– Кучки в громаду сбить легко, – сказал коротко кунигас.
Они выезжали из леса на песчаный пригорок, усыпанный камнями, который представлял высокий берег реки. Перед ними был виден тот обещанный гродек на маленьком голом холме, торчащем, как земляной вал, из-за которого выглядывало большое деревянное строение, не слишком высокое.
На вбитых в землю жердях с одной стороны развевались какие-то полотнища, точно пунцовые хоругви.
Старик с любопытством уставил глаза на это жалкое гнездо, прилепленное к пригорку, а в лице его, должно быть, рисовалось какое-то пренебрежение, потому что кунигас сказал живо:
– Не обращайте внимания, что это выглядит невзрачно.
Это же никакой не замок, только лагерь у границы, ночлег для людей, кладовая. Если бы на нас хотели напасть, мы бы в другом месте защищались.
Доступ в гродек был нелёгким. Через болота вели дощечки, через речку – жалкий мост, который легко было сбросить. Он качался под ногами людей и колыхался так, что страшно было по нему переходить. Когда поднялись на пригорок, увидели открыте ворота, а во дворе, окружённом валом, достаточное количество коней и людей, похожих на тех, которые им сопутствовали.
Над зданием, скалоченным посередине из огромных брёвен, поднимался густой дым.
Этот сарай был вокруг обнесён забором из подобных толстых брёвен, а в нём была только одна большая комната.
Перед ним у дубовых столбов, что поддерживали по кругу выступающую крышу, они спешились и вошли внутрь сарая.
Там было темно, хотя был день, – капельку света впускала только открытая дверь. В самом центре ясным пламенем горел костёр, обложенный камнями, а над ним несколько человек жарило целый окорок и половинчатую дикую козу.
Вокруг на камнях, на брёвнах сидели и стояли одетые по-разному люди, вооружённые, как молодой кунигас, с мрачными и грозными лицами. Несколько из них сначала выступили вперёд, остальные отступили в глубь сарая.
В красивых кожухах, в богатых одеждах, в колпачках с запонками, с нарядными мечами у пояса, вышли сперва те, что, должно быть, были там первыми.
Двое из них были уже седыми и те немного дальше и неприступно держались; остальные, молодые люди, любопытные, увидев чужого человека, живо подошли к нему. Кунигас, который сопутствовал ему в дороге, громко по-литовски обратился к своим, указывая на гостя. Его приветствовали не слишком дружелюбно, с недоверием, дико поглядывая на него, но все медленно начали приближаться.
Они сели на камни, лежащие у костра, несколько из которых были специально покрыты выцветшими шкурами. Человек с коротко остриженной головой вышел из-за костра, неся жбан и кубки. Эти вещи не были изящными, два из них из серебра, грубо выкованные, другие из дерева, чисто обработанные и внутри залитые смолой.
Молодой хозяин поднял полный кубок, вылил из него немного на землю, шепнул что-то, кланяясь гостю, другие также, обращаясь к нему, прикладывали кубки к устам и пили.
Не все исполнили это охотно. Некоторые, едва смочив уста, по-прежнему приглядывались к ляху. Ждали, очевидно, разговора. Молодой кунигас сказал по-литовски, что пришелец понимает только русскую речь. Старшие пошептались и согласились на неё.
Связи с Русью и кривичами язык этот в Литве очень распространили, его понимали почти все, особенно главные, имеющие дела с разными людьми.
Таким образом, молодой заговорил по-русски:
– Нас приглашают идти на Ляхскую землю, но не одним.
Будем подкреплением их собственным кунигасам, которые там между собой ссорятся, а одни они не достаточно сильны, чтобы пресечь ссору собственным мечом.
Старшие покачали головами. Один из них, что держал полный кубок, пробормотал:
– Идти так идти, но лучше одним и без союза. Знаем мы их верность и дружбу! Заведут нас в центр… чтобы потом окружить и вырезать.
Рукой он сделал знак к земле.
– Не говорите о нас так плохо, – отозвался прибывший, – раз мы дали слово, мы его сдержим, словно было клятвой. Какую-нибудь добычу возьмёте скотом и людьми, вам будет принадлежать без делёжки. Пойдёте с князьями, которых знаете…
– Вот оттого, что мы их знаем, – сопротивлялся старый кунигас, – с ними не очень хотим идти. Коня с коровой в соху не запрягают, и волка с бараном, и…
Слов ему не хватило, он махнул рукой.
Другой ударил его по плечу, давая знать, что хочет говорить. Он наклонился к гостю.
– Если бы мы и пошли, – сказал он, – для вашего дела, должны быть и на вашей пище. За помощь нужно заплатить, потому что в добыче нет уверенности, а за неё мы должны рисковать жизнью. Прольётся кровь. Сколько, вы говорите, гривен серебра получит каждый из нас?
На этот вопрос задумчивый гость не сразу мог ответить.
Другие кунигасы, хваля это условие, головами давали знаки друг другу и молча ожидали ответа.
– Мы дадим вам и гривны, – отозвался после раздумья гость, – дадим, но нужно знать, за что. Кто и сколько приведёт людей. Мы на сотни их рассчитаем и на них гривны поделим.
Между кунигасами начался спор по-литовски о гривнах.
Молодой хозяин и гость молчали, предоставляя старшим диспутировать между собой. До соглашения было далеко.
Тем временем перед ними начали ставить столы и приносить на них мясо, миски с едой, калачи, которые привезли готовые.
Некоторые голодные, не дожидаясь, брали ножи из-за пояса, резали мясо и одновременно бурно спорили. На важного гостя, хотя знали, что, должно быть, значительный человек, не обращали много внимания. Он был чужой – знали его здесь, но чувствовали к нему отвращение и это не скрывали.
Старый кунигас Гедротас обратился к своим по-литовски, зная, что этого языка чужак не поймёт, и указал на него пальцем:
– Как ему верить, когда он предаёт своих братьев и против них нас нанимает? Не двинемся без гривен.
Поставили еду перед пришельцем, который, хоть очень был занят аудиенцией, достал большой нож и, осушив кубок, охотно взялся за еду. Глазами, однако бегал по кунигасам, которые внимательно на него смотрели.
Спорили, кто сколько коней и людей может дать, и какое количество могут отправить литвины. Начали считать по разным крепостям и маленьким регионам, по двести, пятьсот и больше голов каждый.
Потом снова сказал Гедротас, что идти в маленькой кучке, хотя бы с подкреплением, было опасно из-за предательства, что несколько должны были собрать тысячи, чтобы получить выгоду и не бояться никого.
Прибывший гость сказал молодому кунигасу,