Читать интересную книгу «Если», 2011 № 01 - Журнал «Если»

Он прибыл на пересечение коридоров между галереей «чемпионов в боулинге» и самой маленькой из пяти франшиз бургеров всего на две минуты раньше срока и с облегчением увидел, что кругом пусто, никто за ним не наблюдает. Дотти была пунктуальна, как всегда, и почему-то выглядела еще прекраснее, даже несмотря на то что была одета в серый дождевик и почти волокла по кренящемуся коридору полумертвого мужа. Уоррен был в обычной своей фуфайке из чесаного бархата, мятых нейлоновых штанах и кроссовках на липучках, хотя солнечные очки и тупея были напялены кое-как.

— Привет, Фрэнк, — сказала Дотти, хватаясь за ручку в стене и удерживая Уоррена сзади за скомканный воротник. — Знаю, ночь ужасная, но я убедила Уоррена, что мы почувствуем себя чуть свежее, если прогуляемся.

Фрэнк кивнул. Во рту у него пересохло.

— Поможешь мне с ним? — добавила она, толкая Уоррена в удивленные объятия Фрэнка.

— Пошли, дружище, — услышал собственное бормотание Фрэнк, когда прислонил иссохшее создание к переборке. — Давай-ка снимем вот это.

Он быстро снял с Уоррена фуфайку, которая скользнула, — ношеная, теплая и чуть сальная — меж его пальцев, впрочем, еще больше на нервы подействовали прикосновение к коже Уоррена и его вид без одежды. Тот что-то пробормотал и оглянулся на Дотти с обычной своей щенячьей тоской, но не сделал никакой попытки сопротивляться.

— Может, и это тоже.

Накладка казалась еще более теплой и сальной.

— И это…

Последовали очки, отцепленные с того, что сходило за уши и нос. Каждое свое движение Фрэнку приходилось соизмерять с качкой. Но, господи, в каком же жалком состоянии бедолага.

— Теперь мы как будто замерзли, мистер Хастингс…

Фрэнк скинул ветровку.

— Почему бы нам не надеть вот это?

Еще несколько маневров, и Уоррен был облачен в форменную ветровку Фрэнка. Фрэнк едва не забыл про радиолокационные таблички, и Дотти напомнила о них быстрым шепотом. Однако и теперь, в новом облачении, Уоррен более всего напоминал чрезвычайно лысое и анемичное пугало, и Фрэнк усомнился, как вообще такая подмена способна хотя бы кого-то убедить, но тут распахнулся утяжеленный люк, и в лицо ему ударил шквальный ветер.

Палуба была залита водой. Соленая взвесь висела в воздухе. Дотти осталась за люком. Правду сказать, просто чудо, что она сумела столько сделать, чтобы помочь, учитывая, какую роль навязал ей этот иссохший трупак. Сейчас ей оставалось только не потерять фуфайку, тупею и очки. Небо раскололось серым и пурпуром. Оступаясь и оскальзываясь, Фрэнк сманеврировал Уоррена Хастингса к корме «Славного странника», чувствуя себя Одиссеем, отплывающим от острова Цирцеи, или Ясоном с его аргонавтами в поисках Золотого руна. Вскоре он достигнет тех теплых благословенных берегов, которые обещала ему Дотти.

Несколько рывков, и он уже карабкался на последние перила и едва-едва удерживал Уоррена, хотя оба они одинаково промокли, и трудно было отличить небо от моря. Потом он почувствовал, как стальная громада кормы «Славного странника» вздымается и напрягается, его винты выходят из воды, и одно долгое мгновение казалось, что весь корабль так и будет висеть над волнами, пока океан не потянет его вниз. Фрэнк оскользнулся и едва не упал, когда, схватив Уоррена за руки, постарался перевалить его через перила.

— Перестань извиваться, сволочь! — заорал в ветер Фрэнк, хотя Уоррен едва шевелился.

Когда корабль накренился и скользнул вниз, он попытался снова его поднять и на сей раз сумел ухватиться получше. Пока они с Уорреном покачивались, как два танцора над опускающейся кормой, Фрэнк подумал, что оказаться вот так близко от мертвеца ему совсем не улыбается, но, невзирая на мокрую серую кожу, впалые щеки и птичью грудь, было в Уоррене Хастингсе нечто не вполне мертвое. Возможно, что-то в глазах, теперь лишенных выпуклых солнечных очков, или в складке губ, когда с них стаяла помада. Трупак, вероятно, понял, что происходит, и все равно не выказывал ни сопротивления, ни страха. Вообще, подумалось Фрэнку, который наконец сумел завести одну руку в мокрую и пустую подмышку Уоррена, а другую — под еще более пустой пах и сделать последний быстрый рывок, перебросивший тело через перила, — в прощальном его взгляде читалось что-то сродни облегчению и, возможно, почему-то жалости.

— Получилось? Ты в порядке?

Дотти уже сумела выбраться на палубу. Проклятие импринтинга было снято, и ее руки легли ему на шею. Бурно и влажно они поцеловались.

— Я люблю тебя, Фрэнк, — сказала она, и руки у нее были сильные, а прожектора и сирены корабля рыскали что есть мочи, когда она потянула его за шлюпку с подветренной стороны и вынула из кармана дождевика что-то серебристое, что заелозило и развернулось живой драгоценностью.

— Я люблю тебя.

Она это повторила и поцеловала его еще более страстно, когда он почувствовал, как что-то острое ползет по его шее.

— Я люблю тебя.

Она обняла его крепче, чем когда-либо, когда боль вспыхнула у него во внутреннем ухе.

— Я люблю тебя.

Она говорила это снова, и снова, и снова, и снова.

Где он не побывал? Чего он не видел? Он смотрел вниз на землю такую маленькую, что мог накрыть ее большим пальцем, он взлетал к вершине горы Эверест. Если у этих чудес была цена, Фрэнк Оньонс платил ее с радостью. Но самым восхитительным, тем, что затмевало все восходы луны и закаты солнца, было его неизменное счастье от общества Дотти. Деньги, даже невероятные вещи, которые за них можно купить: стеклянные террасы, подводные сады, отреставрированные бирманские дворцы — они только река, монетка, обол. Быть с ней, делить с ней плоть и кровь — ощущение, перед которым бледнеют даже высоты сексуального экстаза.

Один день сменяет другой. Живые умирают, а мертвые живут, но любовь Фрэнка к Дотти неизменна. Раз или два он — как взирают благоговейно на следы голых ног, оставленные на древнем полу, — оглядывался на путь, который их свел. Теперь он знает, что настоящий Уоррен Хастингс женился на своей прекрасной шестой жене всего за несколько месяцев до смерти или до исчезновения при обстоятельствах, которые в иные времена и в иных культурах могли бы счесть загадочными. С тех пор Дотти остается все так же поразительно, безвозрастно красива. И у нее всегда есть спутник, которого она любит величать своим мужем. Иногда, когда обстоятельства позволяют, она даже называет его Уорреном. Фрэнку незачем спрашивать Дотти, почему она выбрала смерть превыше жизни. Он и так прекрасно понимает. В конце концов, зачем кому-то, у кого есть деньги и выбор, ждать наступления старости и немощи? И на какие бы жертвы он ни пошел, чего бы ни потребовал, чтобы гарантировать, что останется красивым навечно?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});