— Тут говорится, что самое безопасное — стоять на стуле посреди комнаты, Мортимер, а ножки стула должны быть изолированы непроводниками. Это значит, что ты должен поставить ножки стула в стаканы… (Фет! Бум-бах! Трах!) Ох, ты слышишь? Скорей, Мортимер, пока в тебя не ударило.
Я кое-как ухитрился найти и достать стаканы. Уцелели только четыре, все остальные я разбил. Изолировав ножки стула, я попросил дальнейших инструкций.
— Мортимер, тут говорится: «Wahrend eines Gewitters entferne man Metalle wie z. B., Ringe, Uhren, Schlussel, etc. von sich und halte sich auch nicht an solchen Stellen auf, wo viele Metalle bei einander liegen, oder mit andern Korpern verbunden sind, wie an Herden, Oefen, Eisengittern und dgl…»[115]. Что это значит, Мортимер? Значит ли это, что нужно держать металлы при себе или что их нужно держать подальше от себя?
— Я, право, не знаю. Что-то как будто запутано немножко. Все немецкие советы бывают более или менее запутаны. По-моему, все-таки это предложение почти все в дательном падеже, ну и подмешано чуть-чуть родительного и винительного на всякий случай, — так что, я думаю, это скорее значит, что надо держать металлы при себе.
— Должно быть, так оно и есть. Само собой разумеется, что так и должно быть. Понимаешь, это вместо громоотвода. Надень свою пожарную каску, Мортимер, она почти вся металлическая.
Я достал и надел каску — вещь очень тяжелую, неуклюжую и неудобную жаркой ночью в душной комнате. Даже ночная рубашка и та казалась мне лишней,
— Мортимер, я думаю, для туловища тоже нужна защита. Надень, пожалуйста, свою ополченскую саблю. Я повиновался.
— Теперь, Мортимер, тебе надо как-нибудь защитить ноги. Не наденешь ли ты шпоры?
Я надел, не говоря ни слова и едва сдерживая раздражение.
— Мортимер, тут говорится: «Das Gewitterlauten ist sehr gefahrlich, weil die Glocke selbst, sowie der durch das Lauten veranlasste Luftzug und die Hohe des Thurmes den Blitz anziehen konnten»[116]. Мортимер, значит ли это, что опасно не звонить в колокола во время грозы?
— Да, кажется так, если причастие прошедшего времени стоит в именительном падеже единственного числа, — а по-моему, оно так и есть. Да, я думаю, это значит, что при большой высоте церковной колокольни и отсутствии «Luftzug»[117] очень опасно (sehr gefahrlich) не звонить в колокола во время грозы; тем более, видишь ли, что самая расстановка слов…
— Оставь эти пустяки, Мортимер, не трать драгоценное время на разговоры! Возьми большой обеденный колокол, он там, в прихожей. Скорей, Мортимер, милый, мы уже почти в безопасности. О господи! Кажется, мы все-таки останемся живы!
Наша маленькая летняя дача стоит на вершине высокой гряды холмов, над спуском в долину. По соседству находится несколько фермерских домиков, самые ближние шагах в трехстах — четырехстах от нас.
Взобравшись на стул, я звонил в этот ужасный колокол, должно быть, минут семь или восемь, как вдруг ставни с наших окон были сорваны снаружи, в окно кто-то просунул ярко горящий фонарь и хриплым голосом спросил:
— Что тут за дьявольщина такая творится? В окно просунулись чьи-то головы, чьи-то глаза ошалело уставились на мою ночную сорочку и боевые доспехи.
Я выронил колокол и, в смущении соскочив со стула, сказал:
— Ничего особенного но творится — так только, немножко беспокоимся из-за грозы. Я тут пробовал отвести молнию.
— Гроза? Молния? Да что вы, Мак-Вильямс, рехнулись, что ли? Прекрасная звездная ночь, никакой грозы нет.
Я выглянул в окно и так удивился, что сначала не мог выговорить ни слова. Потом сказал:
— Ничего не понимаю… Мы ясно видели вспышки молнии сквозь занавески и ставни и слышали гром.
Один за другим эти люди валились на землю, чтобы отхохотаться; двое умерли; один из оставшихся в живых заметил:
— Жалко, что вы не открыли ставни и не взглянули на верхушку вон той высокой горы! То, что вы слышали, была пушка, а то, что видели, — вспышки выстрелов. Видите ли, по телеграфу получено сообщение, как раз в полночь, что Гарфилд избран президентом[118]. Вот в чем дело!
— …Да, мистер Твен, как я уже говорил вам, — сказал мистер Мак-Вильямс, правила предохранения человеческой жизни от молнии так превосходны и так многочисленны, что я просто понять не могу, как это все-таки люди ухитряются попасть под удар.
Сказав это, он захватил свой саквояж и зонтик и вышел, потому что поезд подошел к его станции.
ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР
Разговор по телефону, когда вы просто сидите рядом и никакого участия в нем не принимаете, — это, по моему разумению, одна из интереснейших диковинок в современной жизни. Например, вчера, когда я сидел и писал серьезную статью на возвышенную философскую тему, в комнате происходил подобного рода разговор. Оказывается, когда под рукой кто-нибудь говорит по телефону, пишется намного лучше. Ну вот началось все так: одна особа — член нашей семьи — зашла в комнату и попросила меня соединить ее по телефону с домом Баглеев, в деловой части города. Я давно заметил, что женщины, причем во многих городах, всегда стараются уклониться от переговоров с центральной телефонной станцией. Не знаю почему, но это так. Словом, я вызвал центральную, и между нами произошел такой разговор:
Центральная (грубо). Алло!
Я. Центральная?
Центральная. Конечно центральная. Что надо?
Я. Соедините меня, пожалуйста, с Баглеями.
Центральная. Соединяю. Не вешайте трубку.
Потом я слышу: клак, клак, крак… кррак, крак, клак, клак; потом — ужасный скрежет зубов; и наконец — пискливый женский голос:
— Да-а?.. (Постепенно голос повышается.) Вас слушают, кто говорит?
Не отвечая, я передаю трубку и усаживаюсь за стол. Тут-то и произошла самая странная вещь на свете — разговор, при котором слышно только одного собеседника. Вы слышите вопросы, но не слышите ответов. Слышите приглашения, и в ответ не слышите ни слова благодарности. Мертвая тишина вдруг прерывается неожиданными, ничем не оправданными восклицаниями то радостного изумления, то печали, то ужаса. И вы никак не можете взять в толк, о чем разговор, ибо не слышите ни слова из того, что говорится на другом конце провода. Так вот, за время этого разговора я услышал множество самых разнообразных реплик и ответов, причем все они выкрикивались, — ведь женщину невозможно убедить, что по телефону можно говорить и тихо.
— Да?! Но как же это случилось?
Молчание.
— Что вы сказали?
Молчание.
— Нет, нет! Я этого не думаю.
Молчание.
— Нет! Нет, нет, я вовсе не то хотела сказать. Я хотела сказать, положите, пока он еще кипит или совсем перед тем как закипит.
Молчание.
— Что?!
Молчание.
— Я прострочила по самой кромке со всех сторон.
Молчание.
— Да, мне тоже так нравится; но, пожалуй, все-таки лучше отделать валансьеном, или бомбазином, или чем-нибудь в этом роде. Это придаст вид… и сразу же бросится в глаза.
Молчание.
— Это сорок девятая Второзакония… от шестьдесят четвертой до девяносто седьмой включительно. Мне кажется, нам всем следовало бы почаще перечитывать их.
Молчание.
— Может, и так. Я обычно употребляю шпильку для волос.
Молчание.
— Что вы сказали? (В сторону.) Дети, тише!
Молчание.
— Ах, год! Господи, а мне показалось, будто вы сказали кот.
Молчание.
— И с каких пор?
Молчание.
— Да что вы! Вот не знала!
Молчание.
— Вы удивляете меня! Ведь это ж, по-видимому, совершенно невозможно!
Молчание.
— Кто делает?
Молчание.
— Господи помилуй!
Молчание.
— И что только на свете творится!.. Неужто прямо в церкви?
Молчание.
— И ее мать там была?
Молчание.
— Господь с вами! Миссис Баглей! Я б со стыда сгорела! Что же они делали?
Молчание.
— Я, конечно, не могу быть совершенно уверена; ведь у меня нет под рукой нот; впрочем, мне кажется, это будет вот так: тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля, трам-та-рам-ля-ля-ля-ля! Ну а потом повторяется.
Молчание.
— Да… по-моему, это очень мило… и очень торжественно и выразительно, но только если выдержать андантино и пианиссимо.
Молчание.
— Ах, леденцы, леденцы! Но я никогда не позволяю им есть сладости. Да, впрочем, они и не могут, во всяком случае пока у них нет зубов.
Молчание.
— Что?!
Молчание.
— Нет, нисколько… продолжайте. Да, он здесь… пишет. Нет, это ему не мешает.
Молчание.
— Хорошо. Я приду, если смогу. (В сторону.) Господи, просто рука отваливается держать эту штуку. Чтоб ей…
Молчание.
— Нет, нет, нисколько. Я люблю поговорить… Только боюсь, не задерживаю ли я вас…
Молчание.